Казалось бы, что еще нужно? Песню на Сахалине любят, очереди у касс, аплодисменты, артистка не обманула ожиданий. Чего рассусоливать? Ан нет, мажорный зачин для канувшей в советское небытие критикессы - лишь повод к "серьезному" разговору.

"Для завоевания (что же мы все "завоевываем"? - Авт.) симпатии слушателей существует много способов. Ну, скажем, исполнять популярные шлягеры в современных ритмах проще, чем знакомить публику с оригинальными, необычными по форме, глубокими по содержанию произведениями, а ведь есть и такие в нынешнем эстрадном репертуаре. Достаточно вспомнить недавно закончившийся сочинский фестиваль политической песни. Он еще раз убедительно доказал, что эстрадный певец в истинном понимании - это человек, умеющий уловить требования времени, откликнуться на них всей душой. Настоящий исполнитель увидит в песне нечто большее, чем развлечение.

Именно в этом своеобразные черты художника, отличающие его от одаренного ремесленника. Надо сказать, этими чертами обладают лучшие мастера нашей эстрады: Гелена Великанова, Тамара Миансарова, Майя Кристалинская, Елена Камбурова, Эдита Пьеха, Алла Иошпе, Эдуард Хиль и многие другие. Но, к сожалению, в этом ряду нет имени Ларисы Мондрус. Репертуар ее сольного концерта (хочется подчеркнуть - "сольного", ибо это ко многому обязывает) был построен преимущественно на песнях, варьирующих слово "любовь": "Когда только любовь права", "Когда я говорю "люблю", "А любовь одна", "Тот, кто мне снится" и т. д.".

И далее заупокойный финал: "Встреча с Ларисой Мондрус разочаровала... А ждали от этой встречи многого - ведь именно теперь, когда в нашей эстраде заметен явный творческий рост, нетерпимо все то, что снижает ее, уводит от истинной художественности, от больших проблем жизни".

При всей идеологической бдительности и отменной реакции на команды сверху в "Москонцерте" трезво сознавали, что Мондрус по всем параметрам певица действительно европейского уровня. Может, именно поэтому, из желания перестраховаться, ей и не давали полного хода, не пускали на зарубежные конкурсы (мало "советскости"), не выдвигали на звания, тормозили пластинки. При всем том действовала привычная система двойных стандартов. К примеру, стоило космонавтам изъявить желание видеть у себя Ларису Мондрус, как певицу стали командировать в Звездный городок, где она исполняла отнюдь не "гражданскую тематику", а свои любимые песни "Неужели это мне одной?", "Синяя весна", "Мой фантазер" (последняя, впрочем, как и "Мой Вася" Дорды, вскоре утратит свой смысл - летом следующего года на Луне высадятся американцы)..

Впечатления от первого посещения Звездного городка свежи в памяти Мондрус:

"Я выбрала для концерта мини-платье. Все-таки космонавты герои, красивые, мужественные люди. Надо было произвести впечатление. Спела несколько лирических песен. Колоссальный успех. Потом устроили банкет. Меня усадили, конечно, рядом с Юрием Гагариным. Он ухаживал за мной, что-то рассказывал, пил водочку и улыбался своей светлой улыбкой. У него за спиной постоянно дежурили два человека, телохранители, что ли. В один прекрасный момент они подхватили его под руки и увели. Я так поняла, что свою "дозу" он принял, и опекуны решили, что больше в этом застолье ему делать нечего, реноме первого космонавта надо беречь. От водки уберегли, а от судьбы? Кто бы мог подумать, что через месяц его не станет.

С другой стороны от меня сидел Леонов. Он взял на себя роль моего ухажера, когда Гагарина увели, и показался мне более интеллигентным и раскрепощенным, мог говорить на любую тему.

Мой дебют в Звездном городке имел неожиданное продолжение.

На следующий день мне звонят из "Москонцерта", требуют срочно явиться к Шапорину. А я никогда не любила начальству на глаза показываться, все дела решал Эгил. Терпеть не могла эти кабинеты, потому что, если кто-то брал меня в оборот и распекал, я впадала в стресс, у меня начинали дрожать губы и навертываться слезы. Шапорин, директор "Москонцерта", при встречах со мной держался всегда подчеркнуто вежливо, даже любезно, а тут захожу в кабинет - сидит злой-презлой, весь пятнами покрылся. "Вы что же, товарищ Мондрус, вчера натворили?" - "Где? Что?" - "Вы, наверное, совсем без царя в голове?" - "Я не понимаю, о чем вы..." - "В каком вы виде появляетесь перед космонавтами? И где? В Звездном городке! Вы соображаете, где вы вообще выступали?"

Выясняется, что причиной всему мое мини-платье. Кто-то из бригады настучал, что я, мол, показывала космонавтам свои коленки. А у поборника нравственности Шапорина реакция всегда неадекватная, он орал как резаный: "Это же в голове не укладывается! Как вы, советская артистка..." И в таком духе полчаса шпыняет меня. "В общем, пишите заявление по собственному". Я, конечно, заморгала глазками, стала просить прощения, обещать, что исправлюсь, что "больше не буду".

В "Москонцерте" меня оставили, но сольники сняли. Нашли причину... Как видишь, меня долбали и за "макси", и за "мини".

Теперь, дорогой читатель, я окончательно закрываю тему "О влиянии длины платья как эстетического фактора на идейно-художественное воспитание советского человека", самое время переключиться на более прозаические вещи. Проза бытия, или, как заметил Пушкин, "жизни мышья беготня", занимает большую часть времени, отпущенного нам Богом, и нередко приносит нам радости, вполне сравнимые с моментами глубоких удовлетворений от каких-то творческих достижений.

Покупка долгожданного красного "Запорожца": ни один западный автомобиль не вызывал у Ларисы и Эгила таких эмоций, какие они испытывали, садясь за руль этой движущей кабинки. Из магазина машину перегнал Леня Гарин, бывший муж Миансаровой. В ее ансамбле он играл на уникальном инструменте - виброфоне американской фирмы "Леди". Когда супруги разбежались, Гарин предложил свои таланты Мондрус. Он увлекался еще и сочинительством и показал Шварцу несколько симпатичных песен: "Древние слова", "Между небом и землей", "Музыкальная история" - они звучали в телефильме "Улыбнись соседу". Эгила больше привлекло его умение играть на виброфоне и флейте, что было весьма кстати. Шварцевские ансамбли всегда поругивали за "джаз", за "громко", за трубы, за саксофоны. С приходом Гарина состав получался немножко странным (тромбон, флейта, ни одной трубы), не похожим на другие. Виброфон же придавал звучанию ансамбля мягкость и прозрачность, позволяя при этом добиваться и нужного ритмического накала.

Гарин был водителем со стажем, имел свой "Запорожец", который он называл непонятным, но ласковым именем "мой лайзик". Эгил привлек его в качестве инструктора по вождению, но Лене понравилось почему-то больше обучать Ларису, к Шварцу он не испытывал никакого интереса. Они забирались в "Запорожец". Шварц как "третий лишний" усаживался сзади, а Гарин с Мондрус впереди, и Леня начинал ласково ворковать:

- Ну, Ларочка, отпускай сцепление, нажимай легонько на газ... Не торопись... Так... Так... Спокойней... Поехали... Теперь скорость... Сейчас будет поворот...

Шармер Леня накрывал своей ладонью руку Ларисы и вместе с ней переключал рычаг, крутил руль, а при поворотах машины слегка обнимал ученицу, как бы нежно удерживая ее на месте.

- Ты смотри не влюбись в мою жену,- полушутливо-полуревниво осаживал его сзади Шварц.

Гарин не обращал внимания.

- Леня имел мягкий характер,- вспоминала Лариса,- добрую душу и был очень охоч до женщин. В этом плане он проявлял завидное терпение и упрямство. Если его раз отшили, он как ни в чем не бывало снова начинал плести свои сети. И за мной он ухаживал, даже не стесняясь Эгила. А на сцене, когда мы работали, просто пожирал меня влюбленными глазами. Несмотря на полную безнадежность, он не терял оптимизма...

Настал наконец день сдачи на права. Эгил чувствовал себя уже заправским шофером, для которого экзамен - простая формальность. А я очень переживала при моей рассеянности и патологических страхах. На деле вышло все наоборот.

Всю группу усадили в большой комнате. Называют вдруг мою фамилию, и я слышу, как вокруг зашептали: "Мондрус... Лариса Мондрус... Лариса Мондрус... Где? А вон..." Все благожелательно улыбаются и смотрят на меня так, будто я с Марса прилетела.