Я, пожалуй, передохну и соберусь с мыслями, а вы, дорогой читатель, покамест ознакомьтесь с рассказом Шварца, записанным у меня на кассете. События относятся к 1970-1971 годам.

"У нас шел "график" во Дворце ЦСКА, что на Ленинградском проспекте. Готовимся выступать, ждем очереди. Вдруг за кулисами шепот: "Щербаков в зале... Щербаков..." Я насторожился: какой Щербаков? Фамилия вроде знакомая, да только тот ли? Спрашиваю: где он? Мне показывают. Смотрю в щелочку занавеса, сидит в пятом ряду - точно он. На лицо почти не изменился, лишь основательно раздобрел. Заместитель начальника управления культуры Моссовета. Шишка! А ведь было время, когда коренной москвич Володя Щербаков учился со мной на одном курсе Рижской консерватории, только я - по классу контрабаса, а он - по классу скрипки. Но после окончания Володя получил распределение в Рижский эстрадный оркестр, который доверили мне. У нас в оркестре впереди сидели четыре скрипача, среди них недолго играл и он. Скрипач посредственный, но человек очень компанейский, большой шутник. Мы с ним частенько встречались на выпивке, я бывал и у него дома.

И вот неожиданная встреча. Мой вполне невзрачный музыкант выбился в солидные люди. Я Ларисе говорю: "Если этот Володя верен старой дружбе и признает меня, то нам может что-то обломиться от него".

Небольшой экскурс. Ты же знаешь, Б(рис (Эгил почти всегда называл меня по имени с ударением на первом слоге.- Авт.),что Лариса была этаблированная певица в "Москонцерте"? Правда, за границу ее больше не посылали, сняли с "правительственных" концертов за все эти "мини-макси", но тем не менее определенного положения мы добились. К тому же нам еще не перекрыли кислород на ТВ, как Александровичу и некоторым другим. Лариса там часто мелькала: в "Огоньке" и особенно в "Кабачке 13 стульев". В "Кабачке" под эту польскую "малину" можно было петь все равно какие песни: сегодня польскую, завтра - чешскую, в другой раз - итальянскую. Мондрус приглашали, потому что постоянно искали тех, кто мог петь на иностранных языках. И она всегда появлялась под своим именем. Ведущий так и объявлял: "У нас в гостях Лариса Мондрус". Как правило, она приезжала со своими записями от "Мелодии", и они выбирали что-то по вкусу. "Кабачок", в котором царил, я бы сказал, не совсем советский режим, а такой, знаешь, "народно-демократический" (говорили так: "В Польше - немножко больше"), был своеобразной творческой отдушиной для нас.

Вскоре опять отменили сольники. Всем без исключения. Каждый гастролер обязан был по-новой сдавать худсовету свою программу. А утвердят ли?.. Могут ведь и "прокатить", если захотят.

В общем, с известной долей осторожности, боясь обременить прежним знакомством, я подошел к Щербакову: помнит ли он меня? А он даже обрадовался: "Ну что ты, Эгил, кто же забывает друзей молодости?" И даже пригласил нас в гости. Он жил с той же женой-рижанкой, что и десять лет назад, в хорошей квартире. Имел дачу, но машины у них не было, и я на этой почве оказывал ему небольшие транспортные услуги: что-то привезти, отвезти.

Как-то выпивали у него, и я по привычке начал нести свою политическую ахинею. А у них гостил родственник с Украины. Смотрю - Володина жена заморгала, а он сам толкает меня в бок. А я под балдой гну свое, думая: "Ну что ты меня толкаешь? Ведь если родственник, значит, свой человек, пусть слышит". А родственник оказался каким-то начальничком из украинского КГБ. Володя, конечно, такого патриота из себя строить стал, что я выглядел просто как белая ворона, антисоветчик.

Но в других случаях с ним можно было говорить обо всем и открытым текстом. Я его прямо спросил: "Ты можешь помочь нам? У нас проблема с сольным концертом. Да и ставку Ларисе не можем никак повысить". Лара пела уже в "Москонцерте", а за выход получала 10 рублей 50 копеек - по тарифу, установленному еще в Риге, в то время как у Кобзона ставка равнялась 16 рублям, а потом 19. Не говоря уже о Магомаеве. Его официальный гонорар за концерт составлял 100 рублей, но это, правда, тариф "классического" певца высшей категории.

"Я попробую,- сказал Володя,- но, вы понимаете, нужен определенный репертуар". Это мы знали и готовили к сдаче новую программу, совершенно непохожую на то, что Лариса собиралась петь в концертах. Такую выхолощенную, идейно-патриотическую. Понятное дело, Мурадели, Фрадкин, Аедоницкий, Птичкин...

Володя не подвел нас, пришел, как и обещал, на прослушивание. Мы отработали в зале "Москонцерта" программу, вышли в коридор, ждем. Комиссия совещается. Любопытство разбирало меня. Я чуть приоткрыл дверь, стараясь разобрать, о чем идет речь. Слышу отдельные фразы Щербакова: "Мондрус певица еще молодая... все впереди... Программу еще надо сильно смотреть... Многому ей еще надо учиться..." Мягкий такой разнос идет. "Ну,- думаю,зарезал друг-приятель..."

Худсовет кончился, все выходят. Щербаков, поравнявшись со мной, тихо промолвил: "Все в порядке".- "В каком порядке?! - вскипел я.- Ты же такого наговорил, что нам просто крышка!" - "Это же для дела,- возразил он.Главное ты, значит, прослушал. Я же в конце заявил: "Хотя это еще надо заслужить, но как певице молодой и многообещающей давайте попробуем разрешить ей сольный концерт". Выдадим ей аванс на будущее и, я надеюсь, она оправдает наше доверие".

В самом деле, при голосовании вопрос был решен в нашу пользу.

"Так вы довольны? - поинтересовался при следующей встрече Щербаков.Сольный концерт вы получили".- "Да, да, спасибо тебе огромное!" - "Теперь Ларисе надо заняться своим образованием".- "То есть?" - не понял я. "Чтобы двигаться дальше, надо, чтобы она где-то училась. Солидная артистка должна быть с образованием".

Щербаков повел нас к своему приятелю, директору училища имени Ипполитова-Иванова, и прямо в кабинете выложил без намеков суть дела: "Вот наша замечательная певица Лариса Мондрус, кумир миллионов, гордость советской эстрады. Надо ее сейчас же оформить студенткой. Это необходимо для дальнейшей карьеры". Лариса сразу перетрусила: "Ой, это же занятия, а у меня постоянно гастроли..." - "Да тебе и ходить не придется,- успокоил Володя.- Это так, чтобы только в нужном месте сказать: "Вот Мондрус учится, повышает свой уровень".

Один раз я действительно привез ее на занятия. Студенточки там молоденькие. Безголосые. По-моему, если не изменяет память, там и никому не известная Пугачева сидела. Мы ее узнали, потому что на радио с ней встречались. Лариса на фоне этих неоперившихся девочек выглядела несколько заносчиво - как же, звезда! - но педагог был доволен: "Сегодня у нас присутствует всеми нами любимая Лариса Мондрус. Она тоже будет у нас заниматься..." Больше Лариса ни на каких занятиях в училище не появлялась.

Потом состоялось заседание тарификационной комиссии при Управлении культуры Моссовета. Председательствовал Щербаков. Опять он выступил и развел такую критику, что я почувствовал: земля уходит из-под ног. Однако Володя четко выстроил свою речь: сначала "крыл" ("молодая еще... неопытная... ставка для нее высока..."), затем менял интонацию, давал обратный ход "трудолюбива... работает над собой... дает сольные концерты,.. учится в Ипполитова-Иванова... будем надеяться, оправдает оказанное доверие...").

Расчет оказался верен. Ларисе назначили ставку 13 рублей. Теперь за сольник она могла официально получать три ставки плюс 25 процентов, то есть 48 рублей. Два сольника в день - это почти "стольник", жить можно.

Наши маленькие победы являлись, по сути, гримасами Системы. С одной стороны, где-то наверху Мондрус не признавали за "свою", как, допустим, Воронец и Зыкину или даже Дорду, а концертные ставки априори предназначались для маститых, "заслуженных", преданных власти. Но с другой - удавалось порой вырывать какие-то куски у этой самой власти.

Вообще, Борис, мы тогда очень зациклились на меркантильности. От Рознера ушли, как только поняли, что он нас водит за нос. Бочевер устроил нам прописку и сразу стал не нужен. Получив разрешение на трехкомнатную квартиру, мы тут же забыли о нашем благодетеле Цивине. На уме только гастроли, левые концерты, дополнительный заработок - все во славу золотого тельца. Цинично, да?