А-а-а-а-а!

Забыв о ноге, рванула прочь. Споткнулась, выронила световую палочку. Та погасла. Да что за мать-то твою, а! Я остановилась, тяжело дыша, выхватила кинжал. Куда дальше? Где эти твари? Как отбиваться?…

Тихо. Темно. Слабый ток холодного воздуха. На другой стене медленно проявляется верхняя часть арки и кусок темно-синего неба.

Чего стоило перелезть через невысокий, но рыхлый завал, известно только богам и их детородным органам. Хорошо хоть, не пришлось расширять лаз. И не в таких щелях ползала, благо рост и комплекция позволяют. «Карликовая мышь», да. Отец любил давать меткие прозвища.

Вылезла на каменный карниз. Тут же пожалела: ветер обдал зверским холодом, воздух застыл в носу. Сразу взяло сомнение, что хуже — чтобы монстр голову оттяпал, или медленно замерзнуть насмерть? Стараясь не стучать зубами, несколько раз вдохнула и выдохнула — сначала медленно и глубоко, потом быстро, подтягивая живот и разгняя кровь.

Так-то лучше. Теперь хоть сколько-то продержусь.

Ну, и? Что-то же тут должно быть кроме пещеры с Зеркалом и живыми фресками? Где мне раны-то зализывать?

От левого края площадки у пещеры отходила широкая и крутая лестница-карниз: с одной стороны — тело горы, с другой — отвесный обрыв. Вглядевшись, увидела, что лестница ведёт к островерхим зданиям, прилепленным на отвесный склон, как гнездо пчел. Казалось, их вырезали из цветной бумаги, а потом приложили на такой же лист. Ни одного огонька, даже слабого. Заброшено, что-ли? Судя по состоянию «парадного зала» с Зеркалом, так и есть. Что ж, тем лучше. Мне нужно временное укрытие, а не новые проблемы.

На холоде раненая нога слушалась лучше, но спускаться все равно мешала. Едва видимые под снегом, ступени оказались ещё и скользкими. Потеряв равновесие, я проехалась на спине, и зарылась в обжигающе холодную белую кашу. Боги! У нас бывают только горсти снежной крупы на окаменевшей от холода земле. А здесь, а здесь!…

Но все мысли о снеге вылетели из головы, когда я посмотрела на небо.

Высоко в черно-синей ледяной пустоте извивались разноцветные ленты. Безмолвно, беспорядочно, беспрерывно. То сжимались, как взведенная катапульта, то трепетали, как спущенная тетива. За лентами серебрилась полоса звёзд. Самые яркие висели низко, над остро вычерченными контурами гор. Ни звука, ни движения, словно мир боялся потревожить покой солнца, чьи ослепительные лучи выбивались из-под темно-серой шапки затмения. Угрожающе расчерчивая воздух лезвиями света, они говорили: я грозный бог, я близкий бог, и горе тем, кто ослушается моей воли.

Я решила дождаться, когда луна сдвинется и откроет светило, но она явно не собиралась этого делать. Ругаясь и кряхтя, я встала, оставив в снежном ложе морщинистый след. Неужели здесь страна вечной ночи? Ладно, потом обмозгую.

Дальнейший спуск походил на кошмар. Я скользила, падала, поднималась, падала, растирала ногу, вставала, и так по кругу. Волосы болтались сосульками, одежда промокла и стала колом. Слава богам, последние ступени оказались расчищены, площадка между ними и воротами крепости — тоже. Боковая калитка ворот распахнута. Значит, не заброшено… но никакой охраны на стенах.

Прошла за ворота. Тихий заснеженный двор в несколько десятков шагов. Ни души. Расчищенная тропка до двухэтажного здания, похожего на стену. Её правый край оканчивался круглой башней с четырьмя пристройками треугольной формы и куполом вместо крыши. С другой стороны башню подпирала собственно гора. В горе виднелись двери. Одна из самых больших стояла настежь, к ней подходила дорожка с широкими неровными следами, какие остаются, если волочь тяжелые мешки. Кое-где на снегу проглядывали бурые пятна, однако запаха на таком холоде я не почувствовала. Присматриваться дальше не стала: раненая нога подгибалась, тело тряслось, мозг превратился в ледышку. Не то, что идти — думать становилось сложно.

Из последних сил добралась до башни. Вскарабкаться по ступенькам, потянуть за огромное кольцо. Узорная створка на удивление легко открылась. Вторые, уже прозрачные, двери, вели в полутемный зал. В его центре возвышался постамент с чем-то круглым, накрытым черной тканью, и лежали продолговатые свертки в человеческий рост. По периметру зала во все стороны отходили треугольные ниши. В них горели свечи с самыми обычными, рыже-желтыми огоньками. Пахло сеном, воском, и… трупами.

От внезапного тепла ногу заломило так, что я чуть не взвыла. Слава богам, в простенках между нишами стояли скамьи. Стоило рухнуть на одну из них, как из центра зала раздался шорох. Мозг так замерз, что я не смогла ни удивиться, ни испугаться. Подошел старик, похожий на обросшего щетиной сверчка.

— Приветствую в обители Тмирран, — с поклоном сказал, — великая честь, великая честь… Но Апри привел вас в недоброе время… простите, не смог встретить у ворот. Братья исповедовались… Я брат Феррик, теперь я — Хранитель. Старый Доррик растворился в лучах Апри…

Старик говорил на Высоком языке резко, раскатисто. В горле у него булькало и стрекотало, из-за чего голос расслаивался, и казалось, что говорят сразу несколько людей.

— Х-хол-лод-д-дно! — стуча зубами, ответила я.

Изморось и снег на волосах начали таять, холодные капли защекотали шею. Губы и скулы свело, пальцы ног не чувствовались вовсе. Чисто змея в зимней пустыне — только тронь, разлечусь на кусочки. Монах, или кого здесь называют братьями, с поклоном взял меня за руку и свернул пространство. За несколько мгновений мы «перенеслись» из зала со свечами в небольшую комнату.

Койка, стол, шкаф вроде буфета, шкаф с книгами, кресло перед большим очагом, всё — безликие вещи грубых очертаний. На то, что я в другом мире, указывал только огонь: и в светильниках, и в камине — самый обыкновенный, которым горит любое вещество, если его сильно нагреть. Дикари, честное слово!

Резкий переход согрел лучше любого растирания, да и от камина тянуло жаром. За шиворот текло все активней. Пользуясь тем, что Феррик начал рыться в шкафу, я свернула волосы в жгут и отжала прямо на пол.

— Вот, переоденьтесь, — старый монах развернулся и протянул мне сверток материи, — я пока сделаю отвар. И начал копошиться у камина.

Я скинула насквозь мокрую одежду, нырнула в сухую рубаху, нацепила шерстяной балахон в пол, вместо сандалий — шерстяные же носки. Подвернула одежду так, чтобы не спадала. М-да. Я и в своем-то мире считалась девушкой не из крупных, а в этом… то ли карлик, то ли дите. Не знаешь, что хуже.

— Прошу вас, — Феррик повернулся от камина и указал на кресло, — и позвольте позаботиться о ваших ранах.

Феррик обработал мою обожженную ещё о почтового варана ладонь, затем принялся за ногу: снял примерзшую ткань, обмыл, наложил лекарство, перевязал. Все это время я согревалась горячим отваром и изучала пространство. Стабильное, оно не давало ни мелкой дрожи, ни мимолётных завихрений, зато гнулось, растягивалось, и моментально восстанавливало форму. Да уж, работать с ним будет нелегко. Зато интересно: похоже, даже резать можно! Только вот чем?..

Старик закончил с моей ногой, отошел к камину и начал кормить огонь. Это ж надо! Ветки толщиной с плечо!

— Зима сурова… Грейтесь, — не оборачиваясь, сказал Феррик.

В отблесках пламени лысый старик, с его впалыми щеками и глубоко посажеными глазами, походил на сверчка, который нацепил балахон из шкур. Вот это звери! Всего три шкуры на человека! У нас и на ребёнка по тридцать три уходит.

— Желаете чего-нибудь?

— Э-э-э… — я протянула опустевшую кружку, — а ужин когда?

— Будет на закате, — Феррик снова наполнил посуду отваром, — но обед едва прошёл. Я, правда, милостию Апри пощусь по братьям… но надо сказать Двойке… да…

Он взял с каминной полки небольшой колокольчик и позвонил. Потом спросил благоговейным шепотом:

— А есть ли… не сочтите за дерзость… Есть ли новости от… от Великих правителей Тми?