Слабый огонь почти не давал света, только рождал тени. В двух шагах была пугающая чернота, и он остановился, пережидая приступ страха. Что-то шевельнулось под близким кустом, и он наклонил сук, чтобы рассмотреть поближе. И вдруг беловатое пламя со звуком человеческого выдоха рванулось навстречу. Окатило холодным огнем и погасло. В ужасе Красюк выронил нож, отпрыгнул в сторону. И застыл, охваченный дрожью, не зная куда бежать в обступившей непроглядной темноте.

Тихий голос, прозвучавший за спиной, не успокоил, а вначале еще больше напугал:

- Чего ты прыгаешь?

Красюк не ответил, с трудом приходя в себя.

- Чего прыгаешь, спрашиваю?

Теперь он узнал голос Сизова, хотел что-то сказать и не смог.

- Это ясеница горит, не бойся. Выделяет эфирные масла. В безветрие они скапливаются и вспыхивают от огня.

- Зверь какой-то, - наконец, выговорил Красюк. - За горло меня... А я ножом...

- Ложись, утром разберемся.

- А если опять?..

- Ничего не будет, спи.

Красюк долго ворочался, поправляя разбросанные ветки пихты, наконец успокоился, но все прислушивался, не мог уснуть.

Пугающая темнота обступала тихо шипящий костер. Теперь из тайги почему-то не доносилось никаких звуков. Словно ее и не было, тайги, а только неизвестность, могильная пустота.

* * *

Проводив Плонского и Красюка с Сизовым, Дубов загрустил. Думал похмелье сказывается, - выпили-то вчера с зампрокурора немало, потом до него дошло, что дело в другом. Вот ведь как лопухнулся: самому надо было этим Красюком заняться, самому!

Правда, он не знал всего, того, например, что двух пудов золота в разбившемся вертолете недосчитались. Но разве трудно было сообразить? Красюк сколько-то дней сидел на том золоте. Один. Голодный и злой. Так неужто за это время ему ни разу в башку не стукнуло припрятать хоть немного на черный день? Красюк-то, без бинокля видно, жуликоватый. А вот не разгадал его...

Дубов потянулся в своем глубоком кресле, добротно сработанном зэками, хлопнул ладонью по столу, на котором еще лежала не убранная после вчерашнего закуска.

Не дотумкал! А ведь мог уломать Красавчика, снарядить его за тем золотишком. Может, и сам бы с ним пошел. Взял бы, скажем, отпуск на пару недель и - будто на охоту. Или заболел бы, или еще что-нибудь придумал.

Дубов достал из стола початую бутылку, налил в стакан, выпил залпом, как воду, сунул в рот толстый ломоть сырокопченой колбасы и вскочил, зашагал по кабинету из угла в угол.

Вчера, сидя в соседней комнате, он слышал весь разговор зампрокурора с Сизовым. Понял, какое дело затевается, и потому не стал кобениться, а сразу согласился отправить Красюка с Сизовым одних. А что, основание доверять у него полное: приволокли же Беклемишева с оружием, не сбежали. А ему, и верно, некого с ними послать. Разве что вольного, дежурящего у ворот, вчерашнего зэка Пешнева с его двустволкой?..

Мысль о ружье, которое он не далее как на прошлой неделе видел у Пешнева, живущего за речкой в доме для вольных, заставила остановиться. Что-то такое обещала эта мысль, какой-то интересный вывод.

Колбаса все не разжевывалась, это злило, мешало думать. Дубов выплюнул колбасу в ящик для мусора, поглядел в окно и, схватив фуражку, заторопился на улицу.

Зной висел над тайгой, плотный, оглушающий. Ворона на столбе все орала, чем-то недовольная. Дубову захотелось вернуться, взять карабин и свалить эту ворону, - надоела. Но сейчас не до того было. Он спрыгнул с крыльца, решительно направился к бараку зэков, но тут же вернулся, подозвал к себе Пешнева.

- Сбегай, позови Хрюкина.

- Какого Хрюкина?

- Ну, который Хопер.

- А-а, - сказал Пешнев и не двинулся с места. Идти куда-то, а тем более бежать по этой жаре ему не хотелось. - Так он же на работе.

- Сачкует, я его знаю.

- А ворота?

- Я посмотрю. Иди, скажи, чтобы быстро.

Хопер и в самом деле пришел быстро, Дубов даже не успел как следует все продумать для разговора с ним.

- Звал, начальник? - спросил Хопер, обмахиваясь розовой курортной панамкой, неизвестно откуда взявшейся в этом диком лесу.

- Почему не на работе? - сердито спросил Дубов. - Ты же мой актив, пример должен подавать.

- Так болен я.

- Чем же, интересно?

- Вот тут ноет, - прижал он ладонь к груди. - А еще тошнит.

- От самогона, небось? Где вы этот самосвал только берете?

- И голова кружится.

- А бок болит?

- Болит, начальник.

- Отлежал, небось.

- Обижаете. Ну, конечно, ваша власть... - заканючил Хопер и обиженно скорчил опухшую от сна рожу, сделавшуюся отнюдь не жалостливой, а смешной.

И Дубов рассмеялся.

- Сколько я отказников перевидал, и каждому хотелось морду набить. А глядя на тебя, у меня почему-то такого желания не возникает.

- Ну и слава богу. - Хопер открыто ухмылялся. - Это, наверное, от того, начальник, что, когда не болен, я работаю за двоих.

- А когда ты не болен?

Хопер почесал голову, надел панаму и ничего не ответил.

- А ну, пошли со мной.

В кабинете Дубов уселся в свое кресло, показал Хопру на стул напротив.

- Садись, угощайся.

- Благодарствуйте.

Хопер снял панаму, придвинулся к столу, взял ломтик колбасы, рассмотрел его со всех сторон и дурашливо вздохнул:

- Похмелиться бы, начальник.

- Все-таки похмелиться?

- Так ведь утром-то не пьют, а похмеляются.

- Так ведь день уже, - передразнил его Дубов.

- Да? - Хопер посмотрел на залитое солнцем окно и опять вздохнул: Жизня проклятая.

Он взял налитый наполовину стакан, понюхал водку, зажмурился и выплеснул ее себе в рот, как воду.

- Лихо. Сколько зараз можешь?

- Сколько дадут.

- А говоришь - болен.

Хопер искренне удивился.

- Это же лекарство.

- Лекарство, когда сто грамм, не больше. Вот я тебе столько и дал. Как, полегчало?

- Еще не понял.

- А я думал, ты понятливый.

- Так и есть, - быстро согласился Хопер.

- Догадываешься, зачем я тебя позвал?

- Догадываюсь. Все сполню, начальник.

- Хочешь, бригадиром назначу?

- Не. Бугру вкалывать надо, а у меня другие таланты.

Дубов внезапно вскочил, навис над столом, опершись о него руками.

- Слушай, Хрюкин, ты на меня обиды не держишь?

- Как можно, начальник?!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: