Самохин поднялся из кресла, прошелся по комнате, сказал наставительно, как учитель, выступающий перед дошколятами:

- А для этого нам предстоит провести серьезную работу. Очень серьезную. Поднять все его деловые связи, вытащить на свет его друзей, женщин, знакомых, определить места отдыха, узнать его страстишки и пороки. И только тогда мы сможем издалека, намеком, приблизительно, выйти на того, кому было выгодно его убрать.

- На эту работу нужен не день, не неделя, а месяцы, - констатировал Сурков. - За это время положат ещё десяток, и нам будет уже не до того, чтобы разбираться в любовных делах убитого в прошлом квартале какого-то коммерческого директора.

- Ты предлагаешь это дело сразу закрыть, чтобы не мучиться? - уточнил Костя, сидя на подоконнике и болтая ногами.

- Нет, конечно, - пожал плечами Сурков. - Но можно пойти по более легкому пути. Отбросить маловероятных фигурантов и ограничиться конкурентами фирмы. Скорее всего, заказчик среди них.

- Это почему ты так считаешь, Анатолий? - спросил Самохин, вроде как заинтересовавшись его идеей. - Что за выгода конкурентам? Ведь с его смертью фирма не перестанет существовать. Место на рынке она не освободит.

- Не перестанет и не освободит. Но раз он был коммерческим директором, то фирма держалась на нем, и эту опору могли спокойно это...подрубить.

Самохин подумал немного и с сомнением покачал головой.

- Возможно. Но мне кажется, здесь поработали не конкуренты. Потому что их просто нет. Этот рынок давно уже поделен и разграничен. Каждый знает свое место и не рыпается. Я хоть в бизнесе ни хрена не понимаю, но полагаю, конкуренты между собой уже давно все выяснили. А вот финансовые проблемы возникают постоянно. Бизнес - такое сволочное дело, что обязательно кто-то кому-то за что-то должен.

- Вы хотите сказать, что наш директор кому-то ссудил крупную сумму, и кто-то решил её не возвращать? - Костя почесал подбородок. - Дело за малым: остается только узнать, кто.

- Зря ты ерничаешь, Константин, - вздохнул Самохин. - Это мое предположение, а предположения рано или поздно оправдываются. Хотя бы одно из них. Так что, чем больше версий, тем лучше.

- Ух, сколько здесь порнушки! - пробормотал Тарасенко, заинтересованно продолжая перебирать видеокассеты. - Назначение этой квартирки начинает прорисовываться. Возможно, Горбунов любил устраивать здесь тихие интимные оргии.

В комнату с шумом ввалился Коля Балашов. На его лице сияла загадочная улыбка, а глаза горели азартным огнем. Он всегда так светился, когда находил неоспоримые улики чего-то ужасно компрометирующего, потому как считал свою деятельность главным следственным звеном и жутко гордился ей. Можно до бесконечности заниматься умственными упражнениями и выдвигать всевозможные версии, но всего лишь одна неоспоримая вещественная улика может поставить расследование дела на правильный путь. Поэтому Николай верил только вещдокам, а не пространным гипотезам.

- Я тут кое-что раскопал интересное... - радостно сообщил он и потряс жестяной банкой из-под крупы. - Показываю один раз, чтобы не соблазнять. Вот, Костя, смотри, на банке написано "соль". А что имеем внутри?

- Неужели сахар? - Костя спрыгнул с подоконника и подвалил с техэксперту.

- Если бы. - Николай открыл крышку, сунул банку под костин нос. - Ну, чуешь дыхание смерти?

Костя принюхался, презрительно поморщился.

- Что-то я ни хрена не пойму, чем оттуда пахнет. Неужели, дурь? Кажется, я уже забалдел.

- То-то и оно - хмыкнул техэксперт. - Это остатки белого порошка, очень похожего на героинчик. Мы там и баянчики нашли, и мензурочки, и плита тут газовая. Все наготове.

- Да, это действительно интересно, - загорелся Костя. - Думаю, наша Елена прекрасная, когда увидит его руки, нам подтвердит, что парень ширялся по крупному. Даже завел себе для этого отделенную от всего мира квартирку.

- Вот нам ещё одна версия, - вздохнул Самохин. Казалось, что новые факты из личной жизни директора только расстраивают его. - Можно проверить и её. Где наркотики, там всегда смерть. Или от них, или из-за них. Интересно, знал ли о его пороке хозяин фирмы? Кто он, кстати, выяснили?

- Махров Юрий Сергеевич, - доложил Сурков.

- Знакомая личность. Он у нас, кажется, проходил по какому-то делу...

- Проходил, но давно и не у нас. У него две старые судимости. Был вором в законе, но сейчас полностью легализован. Вплотную занимается бизнесом. Даже входит в состав учредителей какого-то банка. Но так, не солидный банчик. Больше для виду.

- Две судимости, говоришь, - недоверчиво поморщился Самохин. - И честным бизнесом занялся? Что-то слабо верится в благие перемены. Надо бы познакомиться с ним поближе. Интересно посмотреть, как он будет косить под честного бизнесмена и разыгрывать платоническую любовь к своему директору.

- Чтобы вор в законе бизнесом занимался? - хмыкнул Костя. - Это то же самое, что какому-нибудь медвежатнику в третьем поколении работать на общих работах. Западло. Наверняка, чпокнул коммерческого директора, чтобы его долю себе хапнуть.

Глава 4

Манекенщицы вышли скопом на подиум, чтобы показать всю коллекцию одежды целиком. Разноцветье красок и фасонов подтверждало безграничность фантазии модельера, но то, что называется единым стилем, отсутствовало напрочь. Тем не менее многочисленная публика бурно аплодировала. Блестели вспышки фотографов. Владик выскочил из-за кулис, улыбаясь и кланяясь, схватил Люську в сиреневом платье за руку, потащил за собой. Люська тоже улыбалась и легко порхала по подиуму. Сорвав аплодисменты, манекенщицы легким игривым шагом удалились за кулисы.

Люська устало скинула "гордость" Владика, навесила её на плечики, размяла спину, слегка разогнувшись назад. Потом натянула легкую маечку, облачилась в свободный черный костюм.

Танька переодевалась рядом с ней, она сняла вечернее платье с глубоким вырезом впереди, стала натягивать колготки. Завистливо заметила:

- Почему это он тебя вытащил, Люсь? Как самую красивую или как самую любимую?

Люська засмеялась, накинула пиджак, застегнула пуговицы.

- Чихал он на меня! Ты же знаешь, Тань, у него теперь женский пол вызывает неприязнь. Просто ему это сиреневое платье с голым пупком покоя не дает. Больше всех с ним носился. Платье самое любимое, а не я.