Тугайсары взорвался.

— Да вы понимаете, что говорите, бек?! — закричал он побледнев. — Какая-то неизвестная личность… вас — командующего исламской армией… Вызвать эмира Бухары?! Да я лучше…

Ибрагимбек улыбнулся.

— Что — лучше?

— Скажите мне: пойди и принеси голову этого паршивца!.. Прикажите так — и я помчусь! И принесу его голову!..

Ибрагимбек усмехнулся.

— А если его прислал его величество?

— Его величество?! — Тугайсары оторопел. И вдруг хлопнул ладонями по коленям. — Я верю этому!.. Его величество способен на такое!

Ибрагимбек хмуро покосился на него. Его красивое продолговатое лицо, казалось, еще удлинилось.

— Я хочу сказать — прохрипел он, — если ты еще раз позволишь себе… такое о его величестве, ты обидишь меня!.. Малейшее недоверие к его величеству… смерть!.. Уяснил?!

Тугайсары с трудом пересилил себя, опустил голову.

— Как скажете…

— В таком случае, сегодня же отправляйся в Илыккуль!

— Я скажу, значит… вы заняты важным делом?.. Не превращаются ли дела в этом мире в игру?

— Правильно… Если хочешь знать, игра только теперь начинается! — Ибрагимбек устало откинулся к стене, закрыл глаза.

Слуга принес чайник и, поставив его перед Тугайсары, вышел.

Ибрагимбек все молчал. «Он здорово переменился, думал Тугайсары. Собственно, как только эмир ушел за реку… Может быть, тогда эмир сказал ему что-то об этой „игре“. Игра только теперь начинается!» Почему только теперь?! «А если его прислал сам его величество»?.. Это его слова! Сказал, и сам же рьяно защищает эмира!

Ибрагимбек относился к той породе людей, которые бывают фанатично преданы человеку или идее. Несмотря на все колебания и даже сомнения, он был слепо предан Саиду Алимхану и признавал единственно правильным политическим режимом — режим эмирата. Абсолютная монархия, феодальная монархия, — в этом он совершенно убежден, — идеальная форма управления и самого государства. Сказать, что он не знал других форм государственной власти, никто из его окружения не решился бы, потому что иногда в беседе с близкими людьми Ибрагимбек твердо заявлял: «Такая власть, какая установлена сейчас в Турции, нам не подходит!»

Получилось так, что и сила, и слабость Ибрагимбека тупо уткнулись в одну точку опоры — в беспредельную веру в Саида Алимхана.

Тугайсары чувствовал себя загнанным в угол.

— Простите меня, если я не так сказал, — опустил он голову. Хотите что сказать… говорите, пожалуйста, не упоминая эмира, мой бек…

— Нет! — сказал Ибрагимбек. — На этой земле… вообще, ко всем делам в этом краю причастен его величество! — подчеркнул он. — Меня заботит сейчас другое…

Тугайсары почувствовал облегчение. Он подвинулся ближе к дастархану, обильно уставленному фарфоровыми тарелочками с очищенным миндалем, фисташками, кишмишом.

— А что это… другое? — проговорил он таким тоном, словно могло быть нечто такое, что может быть ароматнее и слаще того, что он горстками засыпал себе в рот.

— Допросил гонцов. — Чтобы, самому уяснить до конца суть происходящего, Ибрагимбек начал размышлять вслух, при этом рассчитывая и на помощь Тугая. — Под командованием того, к кому тебе предстоит идти с моим поручением, будто бы сто с лишним бойцов, офицеров. Большинство их составляют турецкие офицеры и афганцы. Вот и думаю: каким образом они сумели выйти из Бухары?.. Не понимаешь? Как он смог уйти из города с таким отрядом? В Бухаре-то красные! Не оставлены же открытыми настежь все городские ворота… Так вот я думаю… У этого незнакомца есть в Бухаре свой человек. Вот вам — второй незнакомец. Кто он такой, чтобы у него была какая-то связь с эмиром… верно? Это— первое. Второе. Если у него есть связь с его величеством, почему не переправился через близкую к нам Аму? Понимаешь?.. Саид Алимхан говорил мне, что у него нет близких ему людей среди руководителей республики. Он об этом еще раз напомнил мне в недавнем письме, на всякий случай. Это — понимаешь?

Вопросы, казалось, раздирали мозг. Тугайсары морщился, как от головной боли. Он думал все о том же — об «игре». Назойливо ныло в нем: игра… игра… у каждого своя игра…

— Может быть, это тоже… одна из игр?

Ибрагимбек выпрямился. Что ответить — не знал.

— Может, в Кабул гонца пошлете?

Ибрагимбек болезненно сморщился.

— Паниковать не будем, — сказал он. — Наберемся терпения. Жду: со дня на день караван прибудет из Кабула, — Вспомнив об этом, Ибрагимбек помрачнел: караван запаздывал, прошли все сроки. Но это еще полбеды. Теперь главное что? Набрать побольше людей и лошадей, для них — жратвы и корма… Да, транспорт, продовольствие, фураж. Уходя за Дарью, Саид Алимхан направил письма в Хорезм — Джунаидхану, в горы Самарканда — ишану Бахрамхану, в Фергану — курбаши Рузи и Парпи: «Вам надлежит со всем своим войском прибыть в Кукташ с целью объединения под единым командованием Ибрагимбека, чтобы подготовиться к наступлению на Бухару», — писал он им. Но до сих пор на эти письма не поступило ни одного вразумительного ответа.

— Караван придет! — нервно сказал Ибрагимбек. — Надо бы тебе до этого своих людей собрать… — Он был уверен: Тугайсары даже перед угрозой смерти не предаст, не оставит его. Энергии у него хоть отбавляй, за день сделает столько, сколько десять курбаши за неделю не осилят. Потому он не отдалял, а держал его близко при себе.

Тугайсары ухмыльнулся.

— За меня не беспокойтесь…

Ибрагимбек положил на колени большую бархатную подушку, отливающую малиновым цветом. Оперся на нее грудью.

— Я хочу сказать, будешь ли ты в Илыккуле, здесь ли… ну, где ты ни окажешься, интересуйся везде, какие могут быть связи у нашего незнакомца с Бухарой. Как он смог пройти?.. В конце концов, придет время, мне раскроет эту тайну его величество, но до тех пор мы не должны сидеть сложа руки… «Ничего, он сам придет ко мне, этот… незнакомец! — подумал он про себя. — Я вытяну из него… все, что мне нужно, вместе с душой!»

Тугайсары, помолчав, спросил:

— Гонцы в зиндане? Что узнали от них?

Ибрагимбек поморщился:

— Ничего… Знал, кого посылать.

— Эх, мой бек, мой бек!

— Хватит! Все-таки кое-что удалось узнать от гонцов. Саид Алимхан не раз повторял: успешные действия исламской армии будут находиться в прямой зависимости от всесторонней — финансовой, материальной, военной, политической — поддержки западных государств. Ибрагимбек и сам понимал это… Но Тугайсары незачем знать то, что ему знать не положено… И другим — тоже. — Ты мне веришь? Пока я жив — верь мне! Если делюсь с тобой сокровенным, не говори «эх, мой бек!» …Мне это не нравится!

— Простите! — Исподлобья смотрел Тугайсары на бека. — А ишан Судур… он же, как свою руку, знает Бухару. Всех знает. Все знает. Спросить бы у него…

Ибрагимбек не доверял ишану Судуру. Он вообще настороженно относился к ишанам. А к ишану Судуру — особенно! Был такой случай. Саид Алимхан получил из Парижа партию французского коньяка и пригласил его в свой загородный дворец. Сокращая путь, чтобы поспеть к назначенному часу, Ибрагимбек проезжал мимо соборной мечети Калин. И тут, возле входа, он увидел ишана Судура в окружении известных улемов. Спрыгнув с коня, пружинистой походкой Ибрагимбек подошел к его преосвященству и, не поднимая головы, молча обменялся с ним и другими духовными отцами ханства рукопожатием. И когда хотел, почтительно приложив руку к груди, удалиться, нечаянно натолкнулся на холодный, изучающий взгляд ишана Судура. Да — вот такой взгляд — и улыбка… Это запомнилось.

— Пусть аллах не оставит вас… никогда… без своей милости! — Ишан провел ладонями по лицу, и — отвернулся.

Ибрагимбеку от взгляда ишана Судура и странного его благословения стало не по себе.

Уже находясь в знаменитой беседке с эмиром, изрядно выпив, он рассказал владыке об этой встрече. Саид Алимхан тогда сказал: «Хазрат — человек рассудительный, мудрый. Он всегда будет полезен вам… Никогда не забывайте: он самый могущественный человек в ханстве. Я? Я его боюсь, но об этом никто не знает… Мы понимаем друг друга, словно договорились, хотя такого разговора, разумеется, не было; я не метаю ему, он — мне. Я знаю: стоит ему захотеть — завтра же на престоле может оказаться другой. Но мы полюбили друг друга… до поры, до времени…»