Отбывая за Дарью, Саид Алимхан назначил ишана Судура главным советником Ибрагимбека.

Ибрагимбеку было известно, почему Саид Алимхан со спокойной уверенностью едет в Кабул. Незадолго до этого ишан Судур побывал послом у самого Хабибуллохана, достиг с ним соглашения о прибытии эмира в Кабул и даже подготовил резиденцию.

Свое истинное отношение к ишану Судуру Ибрагимбек скрывал от всех, включая Тугайсары.

— Сейчас же пошлю человека за хазратом, — неожиданно решил Ибрагимбек. Вспомнил, что давно не общался с его преосвященством. Надо, не мешкая, исправить эту ошибку. — Спасибо, друг, что напомнил о мудрейшем из мудрых.

Тугайсары вмиг забыл все неприятности, возникшие в беседе с беком. Слова благодарности бека дорого стоят. Подражая беку, взял с дастархана горсть миндаля. И, словно подслушав его мысли, Ибрагимбек сказал в заключение беседы, оглядев Тугайсары:

— Его величество хорошо понимал, кого назначить моим главным советником…

Уже несколько часов отряд Тугайсары шел по предгорьям. И здесь вот, у каменистого холма, неожиданно застрял. С гор, как густой дым в осенних садах, окутывая плотной пеленой все вокруг, сползал туман. В двух шагах ничего не видно.

Тугайсары стоял один над обрывом, тоскливо вглядываясь вдаль. За его спиной переговаривались люди, ржали, пофыркивали беспокойно лошади, но он, поглощенный невеселыми думами, ничего не слышал. Расстроенный, обуреваемый вспыхнувшей злобой, Тугайсары возвращался из Илыккуля. Ему в эти минуты нужен был умный собеседник. Не Гуппанбай. Негромко окликнул Курбана, и когда тот возник из тумана, рассеянно посмотрел на него.

— Вы долго жили в Бухаре, — тихо заговорил Тугайсары. — Слышали такое имя — Энвер-паша?

Курбан помедлил с ответом. Сделал вид, что припоминает.

— В тринадцатом или четырнадцатом году, уже точно не помню, мы с его преосвященством возвращались домой из Багдада… через Стамбул, — равнодушным голосом стал рассказывать Курбан. — Началась мировая война… Как-то раз, возвратившись в мехманхану, мой глубокочтимый учитель сказал, что на небосклоне турецкого государства появилась крупная звезда… по имени Энвер-паша. Политический деятель с мировым именем, способный объединить всех мусульман под единым флагом ислама… Да. И потом в Бухаре я не раз слышал о нем, всякое говорили.

— Например, что?

— Например, ваше превосходительство… Был такой слух, что с его благословения казнили тестя — султана Турции, и он возглавил государственный аппарат…

— Что?! — воскликнул пораженный Тугайсары, — Убил своего тестя?

— Я рассказываю, ваше превосходительство, то, что слышал… — растерянно забормотал Курбан.

— Да-а-а! — протянул Тугайсары. — Султана?.. Своего тестя? Вы ничего не путаете?.. Какой он из себя?

— Ваше превосходительство, Энвера-пашу я сам не видел. Говорю, что слышал!.. А может быть, не Энвер-паша, какой-то другой зять…

— Нет-нет! У султана Турции один зять!

Тугайсары надолго замолчал. Вспомнилось: Ибрагимбек послал за ишаном Судуром…

…Его преосвященство вошел в комнату в сопровождении Тонготара, тот, раболепно улыбаясь, остался у порога. Ибрагимбек вскочил на ноги и сделал движение, словно хотел упасть на колени, чтобы приложиться к полам халата ишана Судура. Но хазрат обнял его, дважды коснулся своей щекой его лица, свысока поздоровался с Тугайсары. И, не дожидаясь приглашения, прошел на почетное место. Мягко ступая хромовыми ичигами по толстому ковру, уселся на зеленые бархатные одеяла, прислонился спиной к резному сундуку с горой пышных подушек.

Ишан Судур внешне выглядел спокойным. Только очень близкий человек мог бы заметить, что он озабочен и даже более того — подавлен. И были на то причины. Подготовительные работы, проводившиеся в Кукташе, велись медленно, из Кабула до сего времени не прибыл караван с оружием, боеприпасами… Нет ответа на его письма, отправленные лично в адрес эмира. И еще заметил бы близкий человек: хазрат в чем-то разуверился. Все здесь жили ожиданием решительной схватки с большевиками, уговаривали себя поверить в неизбежность близкой победы, полной победы. На укрепление силы и духа исламской армии направлены и все действия ишана Судура. Выступая с проповедями перед безграмотным, темным воинством, он не скупился на красноречие, не уставал повторять: большевики и Советы — главные враги мусульманства, народ их не поддерживает, и потому их ждет бесславный и скорый конец… А оставшись наедине с собой, горько размышлял: к чему эти потуги? К чему жертвы? Надо быть слепцом, чтобы не замечать, как все вокруг меняется.

Вот так думал ишан Судур, оставшись один, когда мысли не мог бы прочитать на его лице даже самый близкий человек.

И еще думал он, как отправится к мазару Ходжаипак-ата (что там — не дано знать никому), оттуда в Афганистан, потом в Стамбул, в Багдад… Наконец — Мекка. Здесь можно переждать смутное время. Здесь будет вызревать, как плод из райского сада, его идея, его мечта, цель всей его жизни… И он дождется своего часа! И будет на этой священной земле исламская Бухарская республика!..

Тайные, тайные мысли ишана. Его тайны. До них не смогли бы добраться и самые близкие люди. А кто они? Где?..

В последнее время он часто видел во сне Курбана, своего лучшего ученика, своего любимца. Еще тогда, когда они были постоянно вместе, ишан Судур думал о Курбане как о сыне, наследнике, теперь, потеряв его, думал о нем неотступно, испытывая чувство тоски и вместе с ним гнетущее одиночество.

Но кто знал об этом?..

Ишан спокоен.

Спокоен Ибрагимбек. Он налил в пиалу остывшего чая и протянул гостю.

— Таксыр, у нас нет от вас никаких секретов, и это вам хорошо известно, — заговорил бек, неожиданно для себя решив сразу высказать свои сомнения на счет притязаний паши. Ясно же, что не кто иной, как Энвер-паша повелел явиться Ибрагимбеку. Правильно ли решение послать к нему Тугайсары?

До прихода его преосвященства Ибрагимбек и не думал так откровенничать. Но, начав, он уже не мог остановиться.

Ишан Судур… Кто еще знал Энвера-пашу так, как он? Никто!

Энвер-паша появляется в Восточной Бухаре! Он вызывает к себе Ибрагимбека! Только тот, кто чувствует за собой большую силу, способен на такой дерзкий шаг. Может, вот оно, наконец… Вот когда могут произойти крутые перемены, возьмутся за оружие и присоединятся к ним соседние области, западные страны откроют полностью шлюзы, и полноводной рекой потечет оружие, боеприпасы, продовольствие, обмундирование… Но это была вспышка надежды — и только! «Слишком поздно явился ты, Энвер-паша…

Упущено время… большевики сильнее нас», — горько думал его преосвященство.

Ибрагимбек напряженно наблюдал за хазратом, ожидая, что тот скажет. Но ишан Судур был все так же спокоен. Казалось, он дремал, прикрыв веки.

— Что-то вы задумались, таксыр, — не выдержал Ибрагимбек. — О чем?

Тонготар принес горячий чай, присел на корточки около двери, но свирепый взгляд Ибрагимбека заставил его убраться из комнаты.

— О чем моя дума?.. — Ишан Судур ясно понимал состояние собеседника. Замечал он в его глазах и нетерпение — скорей-скорей услышать именно то, чего хочешь, и холодную злость хищника — сильного, но скованного сомнением, ожиданием… — Первая моя дума… Я, как плохо воспитанный человек, без приглашения уселся на почетном месте. — Ишан Судур улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. — Вторая… Получив ваше приглашение, я почему-то направился к Сухтачинару, в вашу резиденцию…

Хазрат говорил раздражающе медленно.

Ибрагимбеку начинала изменять выдержка. Ему казалось, он угадывает, о чем скажет собеседник: примется расхваливать пашу… посоветует самому отправиться на встречу с ним…

То же состояние испытывал и Тугайсары. Нетерпение билось в нем колкой дрожью, — когда же ишан Судур наконец заговорит об Энвере-паше, о его связях в Бухаре. Ибрагимбек взглядом приказывал ему: молчи.

— Уважаемый бек! — льстиво заговорил ишан Судур. — Я всегда знал вас серьезным и мыслящим человеком и потому считал самым достойным высокого поста главнокомандующего исламской армии… Послушав ваши размышления об Энвере-паше, я еще раз убедился в том, что не ошибся в вас. — Он искусно «запеленал» Ибрагимбека в хвалу. — Вы могли от слов этого незнакомца оседлать в слепом гневе ярость — и были бы правы! Да, вы имели право послать туда своих людей и приволочь его, как грязного раба, сюда!