– Ну что ж, живи здесь пока. Посмотрим, на что ты годишься, – сказал дядя Джузеппе.

Руки Паскуале не годились для резьбы: они были у него слишком слабые. Ножик не слушался его. Кукольные головки выходили у него совсем плоские, носы – как обрубки, рты – как щели.

– Ну, тебе никогда не стать резчиком! – сказал мой хозяин. – Попробуй клеить и раскрашивать!

Это дело быстро пошло на лад. Паскуале стал искусно клеить сапожки, латы, шляпы и парички и тонко разрисовывал личики наших деревянных актёров. Но ещё лучше он управлял куклами. Он сразу разобрал, за какие нитки нужно дергать, чтобы кукла двигалась, как живая.

Он заставлял моего Пульчинеллу прыгать на одной ноге, вертеться, кувыркаться. Однажды, когда Пульчинелла летал по воздуху, растопырив руки, как крылья, а потом плавно опускался на пол, так что его балахончик надувался парусом, синьор Гоцци вошёл в каморку.

– Браво! – воскликнул он. – Это очень забавно! Марионетки могут летать, превращаться в чудовищ, отрывать друг другу головы и снова приставлять их на место, чего никогда не сделать живым актёрам! Сколько чудес и волшебных превращений можно представить на сцене кукольного театра!

Дядя Джузеппе вздрогнул и поднял голову от своих переплетов:

– А что вы скажете, синьор, если мы представим ваши «Три апельсина» в кукольном театре? Что проку в моих куклах, если они висят в шкафу и никто их не видит? Я хотел бы показать их в театре. Я вырезал бы новых кукол… ещё лучше…

Синьор Гоцци нахмурился, и глаза его стали сердитыми.

– Мне всю жизнь хотелось сделать это… – прибавил дядя Джузеппе упавшим голосом.

– Зачем, Джузеппе? Чтобы мои враги, захлебываясь лаем, издевались надо мной? Вместо превосходных живых актёров жалкие деревяшки на нитках будут разыгрывать мои фиабы?[2]

– Не обижайте наших деревянных актёров, синьор, – тихо ответил старик. – Разве слава великих поэтов Тассо и Ариосто померкла оттого, что их поэмы вот уже двести лет не знают иных актёров, кроме маленьких марионеток? Разве ваш прославленный враг мессер Гольдони не развлекался, сам управляя куклами? Он представил тогда глупую комедию «Чиханье Геркулеса», и она всё-таки имела успех, хотя куклы у него были грубые и безобразные, сделанные каким-то неучем! А мы представим вашу прекрасную сказку «Любовь к трём апельсинам», и наши актёры будут самые красивые, самые ловкие и забавные, какие только бывали в Венеции! Весь город придёт смотреть наше представление!

Синьор Гоцци задумался, опустив голову. Потом он тихо рассмеялся.

– Вы согласны, синьор? – вскричал дядя Джузеппе. – Давайте покажем людям настоящее кукольное представление!

Когда я был совсем маленький, сестра Урсула, укладывая меня спать, рассказывала мне потешную сказку про три апельсина. Вот она.

Жил-был король, да не простой, а карточный. Тузы были у него министрами, валеты – лакеями, а двойки и тройки служили в судомойках. У короля был сын Тарталья. Он не пил, не ел, только стонал да охал. Учёные доктора сказали, что если принц не рассмеется, он наверняка умрёт.

Король созвал всех шутов в свой дворец. Фигляры кувыркались перед принцем день и ночь. Знаменитый шут Труффальдин лез из кожи, чтобы рассмешить принца. Но принц хныкал, уткнувшись носом в подушку. Его ничем нельзя было рассмешить.

Но вот однажды на двор к королю забрела старушонка, похожая на крысу. Она поскользнулась и упала так смешно, что дурачок-принц расхохотался.

– Будь ты проклят! – крикнула старуха. – Отныне ты будешь тосковать по трём чудесным апельсинам! – И она пропала, будто провалилась сквозь землю. Это была злая фея Моргана.

Принц выздоровел, но ему во что бы то ни стало понадобилось достать три апельсина. Во сне и наяву он бредил апельсинами. Кузнецы выковали ему железные башмаки, и принц пустился по белу свету вместе с шутом Труффальдином разыскивать три апельсина.

Они нашли три апельсина, украли их из сада великанши Креонты и, припевая, отправились домой. По дороге Тарталья уснул, а Труффальдину захотелось пить. Он разрезал один апельсин – и обомлел от страха. Из апельсина вышла красавица, жалобно сказала: «Дай мне пить!» – и тут же умерла.

Труффальдин разрезал второй апельсин. Из него тоже вышла красавица, попросила пить и умерла.

– Ты олух! – крикнул проснувшийся Тарталья. Он сбегал к ручью, зачерпнул воды своим железным башмаком и разрезал третий апельсин. Когда из апельсина вышла красавица, он дал ей напиться. Красавица не умерла, а сказала, что её зовут Нинетта.

Тут Тарталья вздумал на ней жениться. Он отправился в город за каретой, чтобы отвезти невесту домой. Нинетта осталась в лесу.

Вдруг к ней подошла черномазая Смеральдина, сказала: «Дай я причешу тебя, голубка!» – и воткнула в голову Нинетты волшебную булавку.

Нинетта превратилась в голубку и улетела. Когда Тарталья вернулся, Смеральдина сказала ему:

– Я – твоя невеста!

Пришлось Тарталье отвезти её во дворец и отпраздновать свадьбу.

А Труффальдин сидел в королевской кухне и жарил курицу для короля. Вдруг влетела голубка и запела так сладко, что шут заслушался и спалил жаркое. Дым и чад пошли по всему дворцу. Труффальдин стал жарить вторую курицу, но опять заслушался пения голубки и уронил курицу в огонь. Король гневался, почему ему не дают курицу, и сам пошёл на кухню. Куриц больше не было. Труффальдин схватил голубку и собирался её зажарить. Вдруг он увидел, что в головке голубки торчит булавка. Он вытащил эту булавку.

Голубка превратилась в Нинетту, а Смеральдина стала крысой и убежала в подполье. На радостях все пустились плясать, а король от удивления уселся прямо в очаг. На этом сказка кончалась.

Я никогда не засыпал, пока не дослушаю её до конца. Джузеппе сказал нам, что Гоцци переложил эту сказку в стихи и сделал из неё пьесу. Когда-то превосходные живые актёры представляли эту сказку. Народ валом валил в ярко освещенные двери великолепного театра Сан-Самуэле. В Венеции только и разговору было, что про весёлую комедию «Любовь к трём апельсинам» и про её автора – поэта Карло Гоцци. С тех пор прошло двадцать лет. Об этом уже многие забыли.

Теперь людям больше полюбились французские комедии, где нет чудес и волшебных превращений. Но они опять вспомнят поэта Карло Гоцци, когда посмотрят наше кукольное представление!

Тридцать новых кукол делали мы для «Трех апельсинов». Дядя Джузеппе вырезал крючконосую головку феи Морганы, нежное личико Нинетты, толстощёкую и толстогубую головку Смеральдины. Я резал кукольные ручки и ножки, прикреплял их к туловищам, выпиливал коромыслица и подвязывал кукол на нитки. Паскуале шил, клеил и раскрашивал платья, мастерил апельсины, бутылки, креслица и ещё множество мелких предметов, нужных для представления.

Белая голубка, обклеенная настоящими голубиными перышками, которые мы подобрали на площади Сан-Марко, покачивалась посреди каморки, подвешенная на нитке к потолку.

Однажды, когда дядя Джузеппе вышел из дому, Паскуале, лежа на животе, расписывал голубой краской волшебный замок Креонты, а я подогревал на очаге плошку со столярным клеем, к нам заглянул синьор Гоцци – посмотреть, как подвигается работа. Он был весел и вспоминал былые времена, когда его имя гремело по всей Венеции. Он сидел на табурете и говорил:

– Когда-то у меня был злой враг. Он глубоко оскорбил меня. Все знали, что он негодяй– и трус, но сенат всё же выбрал его в секретари, потому что он был богат. Да, чёрт возьми, он был богат. Тогда я написал пьесу, в которой изобразил этого пошлого франта в самом смешном виде. Актёр, игравший эту роль, загримировался так похоже, что весь зал ахнул, едва актёр вышел на сцену. Все узнали моего врага и потешались над ним от души. На другой вечер чуть не вся Венеция собралась в театр похохотать над блестящим секретарём сената. Дуралей подал на меня в суд, но сенат посоветовал ему убраться подальше, пока цел. Кому нужны осмеянные секретари?