— Если организатор хороший, нет. Все можно сделать немедленно.

— У вас есть на примете человек, который взялся бы за это?

— Есть, Фикрат Хамзаевич. Это мой помощник.

— Нет, — сказал Саидходжаев резко и твердо. — Об этой кандидатуре не может быть и речи.

Президент и первый заместитель премьера взглянули на профессора с удивлением. Каждый старался понять, что же стоит за его внезапной непреклонностью.

— Малый опыт? — предположил Акмоллаев.

— Он деловой человек, — бросился на защиту своего помощника Хамдамов. — С большим опытом.

— Старик? — спросил Президент. — Тогда самое время увольнять. Когда человек перегружен годами и опытом, он опасен.

— Дело не в опыте и не в возрасте, — сказал Саидходжаев и поморщился. — Он джугут [Джугут (тюрк.) — еврей.].

— Вы не любите евреев? — спросил Хамдамов с изумлением.

— Я бы мог обидеться на вас за такую постановку вопроса, — сказал Саидходжаев с улыбкой. — Вы подвергаете сомнению мои моральные качества. Поэтому отвечаю: да, я не люблю евреев, так же, как узбеков, казахов, китайцев и всех других, кого вы ни назовете. Я нормальный мужчина, без отклонений, и потому люблю только евреек, узбечек, казашек, китаянок…

Мужчины понимающе переглянулись. Хамдамов смущенно улыбался.

— Один-ноль! — воскликнул Акмоллаев и тут же обозначил свою позицию. — Я тоже не люблю евреев!

— Хорошо, — сказал Хамдамов. — Приношу извинение за некорректный вопрос. Задам его по-иному. Вы что-то имеете против евреев?

— Не я, — произнес Саидходжаев, назидательно подняв палец, — а вера, с которой выросли наши отцы, деды и прадеды. Коран прямо относит джугутов к врагам ислама. И говорит: «Побуждай верующих к сражению». Кто может стать поперек пути святого движения?

— Интернационализм, — сказал Хамдамов. — Люди в Москве, в Соединенных Штатах. Многие против гонений на евреев.

— Не удивляюсь, — возразил Саидходжаев. — В Москве тон задают сами джугуты. Мы внимательно следим за происходящим, Умар Хамдамович. Русских в их собственной стране оттеснили на вторые роли. Общественным мнением дирижируют джугуты. Они делают политику и лепят свои политические фигуры. Новые лидеры пляшут под дудку, на которой играют джугуты.

— Вы драматизируете, профессор. Русские не такие уже дураки. У вас получается, как в той песне: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды».

— Отнюдь, Умар Хамдамович. Отнюдь. Какой голос стал для русских в трудное время стандартом мужественного сопротивления врагу? Голос Левитана. Кто служит для них эталоном кинодраматурга? Габрилович. Кто лучше Пушкина пишет стихи? Нобелевский лауреат Бродский. Ни один русский не станет заучивать его рифмы, но все в мире почему-то уверены — это лучший русский поэт. Наконец, кто главный сатирик русской литературы? Кто имеет право валять всех русских в дерьме? Жванецкий. Вы хотите, чтобы такого же рода эталоны получил наш народ? Не выйдет! Слава аллаху, от этого нас оберегает ислам. Коран учит нас различению: «Не повинуйся же неверным и борись с ними великой борьбой». И мы не допустим, чтобы лучшим казахским композитором стали считать Рабиновича-Сарымсакова, самым читаемым узбекским поэтом — Шлиперзона-Атаева, а наиталантливейшим туркменским драматургом — Шиперовича-Бекмурадова. Далее, Умар Хамдамович, вы упомянули Штаты. Есть такие. Но разве вы сомневаетесь, что они были, есть и будут колонией Израиля? Вспомните, чей социальный заказ выполняли Штаты, воюя с Ираком? Они дули на крылья мельниц, которыми мелют муку для проклятых джугутов! И воина эта началась лишь потому, что нет в мире силы, которая могла бы противостоять иудеям. Кроме ислама!

— А христианство? — спросил Хамдамов.

— Верящий в спасительную миссию христианства подобен путнику, верящему в истинность миража. Как и марксизм, христианство — идеология, рожденная джугутами, и потому служащая обману. Один еврейский поэт, упрекая русских за неблагодарность, написал: «Мы дали вам Христа себе в ущерб, мы Маркса дали вам себе на горе». Вдумайтесь в смысл этих слов и поймете — только ислам открыто дает отпор иудеям. Только он может встать и встанет на их пути к мировой власти.

— Но позвольте, существует же общечеловеческая мораль, — снова возразил Хамдамов.

— Вы бы еще вспомнили мораль коммунистическую: «Человек человеку друг, товарищ и брат».

— Почему бы и нет?

Саидходжаев улыбнулся, не скрывая превосходства.

— А вот почему. В Коране сказано: «И произнесли иудеи: „Рука аллаха привязана“. Прокляты они за то, что говорят». Вот мораль, которая нам по душе. Подумайте, Умар Хамдамович, для этого есть немало причин.

— Я всегда думаю, и потому удивлен, с какой стати вы вдруг решили, что именно сейчас нам угрожает мифическая опасность?

— Мы все должны видеть в перестройке две стороны. Одна нас с вами — я имею в виду деловых людей — устраивает полностью. В конце концов, каждый получит возможность проявить талант там, где ему хочется, и каждый будет жить на то, что заработает. К сожалению, другая сторона от невнимательных глаз скрыта, а о ней надо говорить вслух.

— Что вы имеете в виду? — спросил первый заместитель премьера.

— Я-то думал, что вы об этом прекрасно знаете, — удивился профессор. — О том, что в стране происходит вторая еврейская революция.

— Даже вторая? — насмешливо спросил Хамдамов.

— Да, мой генерал. Первая совершалась в октябре семнадцатого года. По недоразумению ее назвали русской революцией.

— Уважаемого профессора, — произнес Хамдамов задиристо, — к такому выводу привело существование в Москве «Еврейской газеты».

Саидходжаев нервно хрустнул пальцами.

— Мой генерал! Влияние вашего помощника Цейтлина на склад ваших мыслей очевидно! Но воистину беда, когда защитники крепости благодушествуют. Однажды после сладкого пира они просыпаются в оковах позора и поражения. Если хотите знать, в Москве вся пресса еврейская.

— Значит, — не сдавался генерал, — русские спят сном беспечности?

— Именно так. Кстати, если у вас будет досуг, позвоните, я к вам приеду, и мы докончим спор. А сейчас, простите, у меня истекает время.

Саидходжаев повернулся к президенту.

— Если вы не изменили решения, Фикрат Хамзаевич, и по-прежнему считаете проблему, о которой мы говорили, серьезной, то я сам берусь подобрать нужное лекарство. Есть много способов излечить и болезнь, и то осложнение, которое она вызывает. Я найду наилучший.

— Вы сделаете большое дело, — сказал президент одобряюще.

— Извините, мне пора. Уже поздно, а у меня еще деловая встреча.

Профессор поклонился, приложил правую руку к груди и вышел.

— Поехал к Розагуль Салмановой, — сказал Хамдамов ехидно.

Президент и первый заместитель премьера обменялись многозначительными взглядами.

— Вас не смущает, Фикрат Хамзаевич, — спросил Хамдамов, — что наш профессор стал таким ревностным сыном ислама? Между прочим, его докторская диссертация называлась так: «Реакционная сущность исламского фундаментализма». А теперь на каждом шагу он цитирует Коран!

— Можно только позавидовать, — сказал президент устало. — Он знает Книгу.

— Диалектика, — заметил первый заместитель премьера. — Сперва человек внес вклад в марксизм, потом еще более значительный вклад из марксизма вынес. Не он первый…

— Я не разделяю крайних мнений, Умар Хамдамович, — президент дружески похлопал генерала по плечу. — И все же вам стоит прислушаться к Саидходжаеву. Этот человек всегда чутко улавливал общественное мнение. А мы сейчас, как никогда, зависим от народа, от того, что он думает. Забывать об этом нельзя…