Каллан был всегда влюблен в машины. Пятнадцать лет назад он был бы счастлив прокатиться на этой малышке. Господи, наверное, у него есть нечто похожее сейчас. Время от времени кто-то произносит его имя. Читая статьи о нем, люди видят, что мы из одного города в Южной Каролине, и они отмечают это странное совпадение. Знаю ли я его? Общались ли мы, когда были детьми? Иногда я говорю им правду о том, что знаю его, что мы жили рядом и были соседями, если, конечно, они могут поверить в это. Но в большинстве случаев, я просто качаю головой и говорю им «нет», показывая, что не знакома с ним. И даже не знаю, кто он, черт побери, такой. Так проще. Так лучше.

***

— Корали Тейлор? Это ...ты, это ты, детка? Я в шоке. Ох, лучше бы тебе не проходить мимо моего дома, не запланировав навестить меня и не сказав мне привет. Я же знаю, что ты хорошо воспитана.

Фрайдей Бошан была моей приходящей няней, когда я была ребенком. Она являлась тем редким исключением, когда отец пускал в дом постороннего, потому как он не был настолько глуп, чтобы вступить в конфликт с Фрайдей. Она была женщиной больших размеров еще в то время, по словам моего отца, она была размером, как два трейлера, а теперь стала и того больше. О ее характере можно было слагать легенды. Она так часто шлепала мою задницу, что если сложить все те разы вместе, то получился бы примерно год, в течение которого я бы ни разу не присела.

Фрайдей могла быть строгой, но в то же время она была добра со мной, когда мне это было нужно больше всего. Когда я была настолько усталой, что едва стояла на ногах. Когда мое тело болело так сильно, что единственным моим желанием было умереть. Она промывала мои раны и собирала меня вместе по кусочкам снова и снова, а затем умоляла меня остаться с ней в ее крошечном домике, а я плакала и говорила, что если бы только могла, то осталась, но затем вновь возвращалась домой.

Фрайдей прекрасно знала, что если бы я вернулась сюда, то обязательно бы зашла к ней. Она знала, что я выросла со знанием того, как вести себя подобающим образом, потому что она сама вдолбила в меня все эти хорошие манеры. Я позволила ей заключить меня в объятия, и аромат розовой воды и помады для волос затопил мое обоняние, вновь пробуждая волну воспоминаний болезненных и милых, ужасных и чудесных одновременно. Этого было достаточно, чтобы мои глаза наполнились слезами. Успокаивающе нашептывая, она погладила мой затылок.

— Если бы ты была кем-то другим, то я, может быть, сказала бы, что сочувствую твоей потере, — говорит она. — Но я тебя знаю лучше, чем кто бы то ни был, поэтому молчу.

— Да, наверное, это все тяжело для меня, — говорю я аккуратно, как и до этого, когда говорила людям о том, что у меня умер отец. Мне казалось, что такой реакции ожидали от меня, а я так не люблю огорчать людей.

— Не болтай ерунды, — Фрайдей отстраняется, держа меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы смотреть мне прямо в глаза. — Это даже близко не так тяжело, как ты прикидываешься. Точнее, это самая простая вещь в мире. Твой отец умер. Он был злобным старым ублюдком и заслужил каждую минуту боли, через которую он прошел, чтобы уйти на тот свет. Это нормально чувствовать освобождение, Корали.

Я просто киваю в ответ на ее слова и издаю "мхмхм" звук, надеясь, что в скором времени мы прекратим разговаривать о нем. Фрайдей хорошо известны мои приемы по избеганию разговоров. Она тянет меня за собой за руку по ступенькам лестницы на крыльцо, где в тени стоит графин со сладким чаем. Два высоких стакана находятся чуть поодаль рядом друг с другом, и мне кажется это забавным. Я уже так сильно привыкла к Калифорнии, в Лос-Анджелесе вы никогда не увидите такого радушного гостеприимства. Фрайдей достала и поставила на стол пару стаканов не потому, что знала о моем приезде, а потому что знала, что кто-нибудь может остановиться по какой-либо причине, люди всегда так делали, и она хотела быть готовой поприветствовать гостя.

— Присаживайся, девочка. Мне нужно услышать о твоей голливудской жизни. — Не смотря на то, что Фрайдей крупная женщина, она двигается с присущим ей изяществом, когда пересекает крыльцо и присаживается на один из ее деревянных покрашенных в белый цвет садовых стульев. — Я знаю, что там творится. Все эти развращенные суетящиеся люди. Все эти смазливые мальчики с отбеленными зубами. И это какое-то чудо, что женщины там могут выполнять любую работу. Ты берешь комиссии со всех этих знаменитых звезд, да? — Она выдает все эти бессвязные вопросы прежде, чем я успеваю сесть.

Как только я удобно устраиваюсь, делаю глубокий вдох и начинаю рассказывать.

— Я не живу в Голливуде. Мой дом к югу от города прямо у океана. Я беру комиссии, но пока еще не нарисовала ничего для кого-то из знаменитостей. И никогда не сую свой нос в Голливуд. И даже если мне придется побывать там, я не буду смотреть на мужчин с отбеленными зубами. У меня есть парень, помнишь? Бен? Я рассказывала тебе о нем в последнем письме по электронной почте.

— В письме по электронной почте? Детка, ты же знаешь, я не читаю их. Я не могу работать на этой адской машине. А что случилось с простыми письмами? Почтовая служба до сих пор работает, ведь так?

— Да. Но уже не так хорошо, как раньше, — соглашаюсь я. — Ты всё еще принимаешь инсулин? — На протяжении последних нескольких лет Фрайдей является диабетиком. Как только у меня выдается свободная минутка, я сразу же звоню ей и спрашиваю, как она себя чувствует, но она избегает темы своего лечения. Но сейчас, кода я сижу перед ней и смотрю ей в глаза, она не может лгать или уйти от ответов на мои вопросы.

— Только когда мне это необходимо детка. Я не вижу смысла пичкать свое тело этой ерундой каждые пять секунд моей жизни.

— Тебе станет плохо, если ты не будешь делать это так, как нужно, — ругаю я ее. — Ты можешь ослепнуть. Потерять свои ноги. Ты этого хочешь?

— Что это за идиотский, ненормальный вопрос? А я еще считала тебя умной девушкой. Конечно, я не хочу потерять свои чертовы ноги.

Фрайдей всегда начинала вести себя неприветливо, когда ей указывали на правду. Я не обижалась на это.

— Значит, начинай делать так, как нужно. Твои инсулиновые уколы не просто были выписаны тебе в виде рекомендации. Это назначение доктора.

Фрайдей издает раздражительный звук, отказываясь смотреть на меня. Она наливает в стакан сладкого чаю и передает его мне.

— Я видела, как кое-кто вернулся домой чуть раньше днем. — Она указывает пальцем через улицу на дом, на который я избегаю смотреть. На оба дома, если говорить начистоту. С левой стороны дом Кроссов, где Каллан вырос, и рядом с ним тот, в котором я провела в заточении семнадцать лет.

— Он вырос, если это имеет для тебя какое-то значение. Этот парень никогда не перестает расти.

Я моргаю, смотря на дом через дорогу, пытаясь понять, о чем говорит Фрайдей.

— Каллан? Каллан вернулся домой?

Фрайдей тяжело вздыхает, ерзая на стуле.

— А что я сказала как-то по-другому? Прикатил этим утром на ужасной развалюхе. Уверена, что у нее из-под капота даже валил дым.

— Каллан не должен быть здесь. Он в Нью-Йорке. — Знаю это, потому что я каким-то образом всегда чувствую, где он находится. Я никогда не стремилась замечать его, но у парня есть социальные сети, и, ну что тут скажешь, иногда я посматриваю его страницы.

Фрайдей потягивается, разминая плечи, таким образом, что ее внушительная грудь еще сильнее выпячивается вперед.

— Значит, у Каллана есть брат близнец, с резкой походкой, которую я никогда не видела, когда вы были подростками, потому что высокий, темноволосый парень, который вошел в дом пять часов назад, точно был, как две капли воды похож на него.

После того, как я в самолете строго отчитала себя, чтобы больше не пытаться спровоцировать рвоту, забавно, как отчаянно мне хочется засунуть пальцы глубоко в горло вновь. Клонопин, который дала мне Марго, и так уже сгладил неприятные моменты этого дня, но сейчас все ощущалось так, словно весь мир взорвался яркими всполохами цветов, и моя голова грозила разорваться от такой чрезмерной яркости.

— Как? Как он вообще узнал, что нужно приехать? Я не могу понять. — Говорить ему о смерти моего отца никогда даже не приходило мне в голову. Каллан ненавидел его почти так же, как и я. Нет ни единого шанса, что он бы приехал, чтобы оказать ему последние почести. Если брать в расчет нашу историю и каждое жестокое разочарование, которое случилось здесь, его внезапное появление было бы последней вещью, которую я ожидала. Господи Иисусе, как мне справиться с этим?

Рядом со мной, Фрайдей прочищает горло.

— Я позвонила ему после того, как услышала о смерти твоего отца, деточка, так же как и тебе. Вы были друзья не разлей вода. Он был твоей первой любовью. Поэтому не было ни единого шанса, что я позволю ему не приехать и не поддержать тебя.

— О Боже мой, Фрайдей. Я не могу поверить... — Замолкаю на этих словах. Я очень близка к тому, чтобы потерять свое терпение и отругать пожилую женщину, хотя уверена, что единственная мысль которой была помочь. Но, черт побери, находящийся здесь Каллан — это последняя необходимая сейчас вещь. Мне нужно спокойствие и тишина, а единственное чувство, которое Каллан Кросс вызывает у меня на данный момент — растерянность. Я делаю глубокий вдох и говорю:

— Каллан и я больше не друзья, Фрайдей. И уже на протяжении долгого времени. Теперь он вернулся, думая, что мне что-то нужно от него, и будет очень неловко. Я не могу... Я даже не могу смотреть на него.

Фрайдей слушает, пока я говорю, но могу сказать по выражению лица, что у нее есть, что ответить на мои слова. Ее губы сжимаются в тонкую линию все сильнее и сильнее, становясь белыми, ее брови практически сходятся на переносице.

— Только то, что ты не можешь смотреть на него, еще не значит, что он не может смотреть на тебя. Ты знаешь,  что он сделал, когда я сказала, что твой отец умер?