— Есть божеский закон. — Афанасий показал пальцем на потолок.

— Не бывать этому.

Надувшись, как индюк, Афанасий стал ругаться грязными словами.

— Прошу вас, господа, оставить мой дом, — приказал Баранов. — Ваших угроз я не боюсь.

— Мы тебя и прочих изменников, кои противоречат присяге, кнутом накажем и в кандалы закуем. — Подпоручик Талин топнул ногой. — А если ко мне на корабль пожалуешь, я тебя к мачте привяжу.

Александр Андреевич мигнул промышленным.

— Просим, господа, по-хорошему, — сказал шестифутовый Иван Кусков. Сделав скорбное лицо, он взял под руку ретивого подпоручика и вывел за дверь. — И тебя, святой отец, просим, и тебя, господин Семен Прянишников.

Как будет с промыслом? В большом напряжении жил Александр Андреевич в последние дни. Льстивые речи бездельных попов быстро разнеслись по кадьякским селениям. Приехавшие в Павловскую гавань пятеро тойонов не пришли к Баранову, как раньше, а направились прямо к переводчику Семену Прянишникову. От Прянишникова они явились к Баранову и ехать на промыслы отказались.

Положение на Кадьяке еще больше осложнилось.

Баранов понимал, что, если слух об отказе кадьякских тойонов идти на промысел разнесется по иным местам — Кенаю, Чугачам, Якутату и Ситке, — несомненно последуют кровавые события. Могут погибнуть все русские люди. Прекратятся промыслы… Трудно будет и в пятьдесят лет исправить все, что произойдет…

И Баранов принял решительные меры. Был взят под стражу один из самый злонамеренных и упрямых тойонов. Приказчик Михаил Кондаков объехал весь остров Кадьяк. Он призывал людей идти на промыслы и одаривал вождей и почетных мужиков табаком и прочими нужными товарами.

Наступало воскресенье, обычно все павловские жители дружно посещали церковные службы. Однако два дня назад попы запретили Александру Андреевичу приходить в церковь. Об этом знали многие русские и кадьякцы. Афанасий кричал на весь поселок. Не прийти в церковь — значит признать победу мятежников. И в то же время Баранов сознавал, что власть церкви — грозная власть. Ночью правитель принял решение. Он пойдет слушать заутреню, делая вид, будто между ним и монахами ничего не произошло.

Поднявшись еще затемно, он приоделся. В церковь вошел в новом сюртуке и в начищенных до блеска сапогах. У дверей купил свечу за рубль. В маленькой бревенчатой церкви было тесно и душно. Гнусавым голосом что-то неразборчиво читал дьякон. Александр Андреевич прошел сквозь толпу и встал впереди, на своем обычном месте. Он перекрестился не больше двух раз, как открылись царские ворота и огромный и волосатый иеромонах Афанасий в праздничном облачении вышел из алтаря.

— Слава тебе, показавшему нам свет, — торжественно произнес иеромонах. Повернувшись, он встретился взглядом с правителем. Глаза его гневно сверкнули. Не сказав больше ни слова, Афанасий вошел в алтарь, закрыв за собой дверь.

В церкви наступила тишина. Служба прекратилась. Правитель не сразу сообразил, что делать. Но природный ум, как всегда, выручил. Выждав несколько минут, Баранов обратился к стоявшим в церкви:

— Господа! Видно, службы больше не будет. Пойдемте домой. — И первым вышел из церкви. За ним вышли все, кто был у заутрени.

Монахи словно взбесились. Подоткнув полы ряс и засучив рукава, словно приготовляясь к кулачному бою, они бегали то в казарму, то в дом к Баранову, называя его бунтовщиком, изменником и даже разбойником. Кричали, что Баранов будет бит кнутом и сослан на каторгу.

Александр Андреевич не выдержал, вышел на крыльцо и, когда попы с кулаками стали к нему подступать, сказал:

— Вот что, святые отцы, покуролесили — довольно. Если я еще раз услышу от вас поносительства — обгорожу заплотом. Никуда, кроме церкви и треб, выпускать не буду. А самых злобных из вас отправлю в Уналашку к Ларионову.

— Мы служить в церкви не будем! — грозил Афанасий, видя, что продолжать буйство опасно. — Просидите до приезда святителя Иоасафа без бога…

«И это надежная опора отдаленного края…» — с горечью думал правитель. Он и прежде косо смотрел на слишком великое усердие валаамских старцев. Вместо того чтобы давать образование кадьякцам в школе и самим изучать туземные языки, монахи ограничивались повальным крещением…

Новопредставленные христиане оставались со всеми своими привычками в такой же темноте, как и были. Они не могли слушать даже проповеди, так как большинство не знали русского языка. Исповедовать приходилось через переводчика. А вместе с тем христианское учение было несовместимо со многими понятиями этих народов и могло быть усвоено только постепенно. Святые отцы не разбирались в тонкостях и требовали от новокрещеных точного исполнения всех церковных правил.

На первых шагах духовной миссии сопутствовал успех. Но вскоре начались неудачи. Число новокрещеных не только не возрастало, но даже стало уменьшаться.

Православная миссия на Аляске в последующие годы принесла ощутимую пользу в воспитании и образовании алеутов, кадьякцев и индейцев. Некоторые деятели русской православной церкви оставили заметный след в изучении Аляски. Иван Евсеевич Вениаминов (Иннокентий) — священник на Алеутских островах и Аляске — написал замечательную работу по географии и этнографии и все свои силы отдавал просвещению алеутов. Но в описываемые времена деятельность миссии была далека от совершенства…

Придя домой, Александр Андреевич уселся за стол, достал лист бумаги. «Дорогой приятель, старинный и нынешний сосед!..» — писал он Емельяну Григорьевичу Ларионову, правителю острова Уналашки. На полных четырех страницах Баранов рассказал о событиях на Кадьяке и поделился своими предположениям о гибели фрегата «Феникс».

Александр Андреевич все еще ждал епископа Иоасафа. Сердечные отношения у них не сложились, но все же отец Иоасаф был умным человеком и в конце концов с ним можно было договориться. До слуха Баранова доходили нелестные суждения Иоасафа о его нравственности и деловых качествах. Но правитель в трудах и заботах мало обращал на них внимания. Самое главное, Иоасаф умел держать в руках своих строптивых подчиненных.

Но бесповоротно правитель поверил в гибель фрегата, когда с острова Еврашьечего ему сообщили о корабельных обломках, выброшенных на берег. Это были двери с нижней подборкой, сделанные из чугачской лиственницы, и часть бушприта. Море выбросило на остров и несколько ящиков восковых свечей.

Прошел еще месяц. Неожиданно в Павловскую гавань вошло первое судно Соединенных Американских Штатов «Энтепрайз». Республиканец шел из Бостона вокруг мыса Горн долгих пять месяцев. Он останавливался на три дня у Сандвичевых островов и два дня провел на ситкинском рейде. Капитан Джемс Скотт доставил Баранову донесение из крепости архистратига Михаила. В крепости все благополучно. За время отсутствия Баранова Медведникову удалось упромыслить более трех тысяч бобровых шкур.

Просматривая письмо в капитанской каюте, Александр Андреевич с удовольствием прихлебывал ароматный кофе из маленькой чашечки.

— Господин Баранов, — предложил капитан Скотт. — У меня большой выбор товаров. У вас много пушнины, давайте произведем обмен.

— Это невозможно. По нашим правилам все приобретенные меха должны делиться между компанией и промышленными.

— Жаль, очень жаль, господин Баранов. У меня есть мука, кофе, чай и отличная солонина. Есть ром, вино. И для торговли с туземцами полный набор товаров.

После долгого разговора Александр Андреевич решил продать только две тысячи чернобурых лисиц, так как морских бобров американец ценил очень дешево.

— Вы знаете, господин Баранов, война в Европе продолжается, — закончив сделку, сказал капитан. — Я слышал, что Испания, действуя соединенно с Францией, намерена вооружить фрегат и послать в ваши колонии. Купите у меня полсотни хороших ружей и восемь пушек. Уверяю вас, они могут пригодиться.

Американец простоял в гавани две недели. Он заменил загнившую в бочонках воду водой из родника, просушил паруса. Баранов снабдил его самой лучшей рыбой.