- Это можно понять.
- Да, но не подумайте, что я боялась ее. Она не была мне соперницей, потому что Антон не любил ее. Мне просто хотелось посмотреть, чтобы знать о нем все. Я хотела знать о нем все. И он тоже хотел, чтобы я все о нем знала. Он много рассказывал о себе. С самого детства, когда они еще жили все в одном доме. И о Кротове. Он считал его гениальным. И о войне, и о немцах. Сколько страха он пережил, хотя был совсем маленький! А потом он окончил школу с медалью, чтобы обязательно поступить в университет.
- Да, это я знаю. Скажите, Светлана, как был настроен Тихомиров в последнее время, перед защитой?
- Волновался, конечно. Это ж была необычная защита. Диссертация могла быть принята как докторская.
- Он никогда не говорил вам, что использует в своей работе неопубликованные выводы Кротова?
Светлана помедлила с ответом.
- Он говорил, что пытается развить его идеи.
- Вы виделись с ним в день защиты?
- Да, он заезжал в общежитие.
- Вы жили тогда в общежитии?
- Там мне удобнее, ближе к университету.
- Что он говорил вам?
- Сказал, что, кажется, все в порядке и сразу после защиты позвонит мне.
- Но позвонил не сразу?
- Антон говорил, что не мог дозвониться. Телефон был занят. Это часто бывает.
- А когда дозвонился, то просил вас приехать к нему?
- Я ж говорила раньше.
- Да, мы говорили об этом. И сознаюсь, Цербер подтвердил ваши слова. Вы не обижены?
- Чем?
- Тем, что я проверял вас.
Она покачала головой:
- Это же ваша работа.
- Моя работа, - повторил Мазин слова Светланы. - Но не только.
- А что же, хобби? - пошутила она.
- Хобби? - переспросил Мазин. - Этим малопонятным словом, кажется, называют всевозможные увлечения. Если, например, человек разводит кактусы.
- Или собирает наклейки с винных бутылок.
- Совершенно верно. Я занимаюсь наклейками. Вино пью на работе, а дома отпариваю этикетки. Попадаются любопытные бумажки, между прочим.
- Не понимаю вас.
- Что тут непонятного? Иногда хочется узнать больше, чем требуется по ходу дела. Вот и сейчас, хотя я в отпуске...
- В отпуске? - удивилась она.
- В отпуске. И дело закрыто.
- Но вы сказали...
- Что оно не закончено? Я не совсем точно выразился. Юридически оно прекращено, однако для меня самого остались невыясненными некоторые, возможно, несущественные детали. Вроде наклеек. Конечно, наклейка - это чепуха, собственно, по сравнению с самим содержимым бутылки. Но вот находятся люди, для которых эта бумажка неожиданно приобретает реальную ценность. Так и я. Теперь понимаете?
Светлана покачала головой:
- Что вы все-таки хотите сказать?
- Прежде всего, что вы можете не разговаривать со мной, если вам это не нравится.
Она впервые глянула с беспокойством:
- Но вам нужен этот разговор?
- Да, нужен.
- Почему?
Мазин встал со стула и подошел к окну. Внизу девушка в плаще "болонья" разговаривала в парнем. Слов не было слышно. "О чем они? Впрочем, это понятно... А понятно ли? Все можно понять? Поставить себя на место другого? Например, этой Светланы. Насколько она искренна? Чего она ждала от будущего? О чем мечтала? Она говорит, что любила... Почему бы и нет? Это очень просто и естественно в ее возрасте. А ненавидеть? Это тоже просто? В чем я могу подозревать ее?"
Он полез в карман и достал конверт с запиской, полученной в последний день следствия.
- Потому что после того, как я закрыл дело, мне прислали вот эту бумажку.
Он протянул конверт Светлане.
- После?
Она взяла его, вернее, протянула руку, но смотрела прямо в лицо Мазину, и ему пришлось вложить конверт в протянутую руку.
Светлана открыла конверт, достала бумажку и рассматривала ее долго, как бы не понимая, о чем идет речь, а может быть, обдумывая, что сказать.
Он ждал. Наконец она пожала плечами:
- Вы же следователь, вам должно быть виднее.
- Судя по записке, в тот вечер с Тихомировым произошло нечто необычное, и, возможно, это оказалось причиной или как-то повлияло на его смерть.
- Значит, все-таки...
- Пока ничего не значит, фактов нет.
Мазин забрал из ее рук конверт и записку, вложил записку в конверт и не спеша спрятал. Молча. Потом опять глянул на Светлану. Спокойствия и уверенности стало меньше. Она перебирала пальцами край юбки, не зная, видимо, что сказать, а Мазин все молчал и ждал. Он хотел услышать, что скажет она сама, без его подсказки. Это было очень важно, и он ждал.
- Что же вы... Что вы хотите от меня?
Мазин вздохнул. Пожалуй, можно было не сомневаться, что он услышит именно эти слова.
- Дело в том, что записка вызывает очень много вопросов, но прежде всего хотелось бы ответить на два. Кто такой И.? И кто мог переслать записку мне?
- Разве вы не знаете, кто ее переслал?
- Нет, - ответил Мазин и сам подивился уверенности своего голоса. Вы же видели, что на конверте нет обратного адреса.
- Да, правильно.
- Возможно, этот человек хотел помочь следствию, а может быть, ему хотелось просто навредить И.
- Почему ж он не назвал его?
- Наверно, опасался раскрыть себя такими подробностями. Кроме того, мне кажется, что с этим человеком нам приходилось встречаться в ходе следствия и он не хотел демонстрировать свой почерк.
- Но зачем вы говорите все это мне?
- Вы были очень близки с Тихомировым. Может быть, вы подскажете, кто такой И.?
- Откуда мне знать?
Это было сказано слишком быстро.
- Не торопитесь.
- Я ничем не могу помочь вам.
- Хотя и знаете по меньшей мере двух И.?
- Двух?
- Да. Инну Кротову и Игоря Рождественского.
- Но вы же их тоже знаете?
- Меньше, чем вы.
- Нет. Я их не знала и знать не хочу. Кроме вреда, они ничего не принесли ни мне, ни Антону.
- Тем более, вы должны быть заинтересованы в раскрытии истины.
Мазин шагнул на другую половину комнаты и подошел к нише в стене, задернутой белой чистой шторкой. Она была приоткрыта. В нише на подставочке, покрытой вышитым полотенцем, стояла икона без рамки. На потемневшей доске печальная женщина прижимала к себе младенца со взрослыми усталыми глазами. Под иконой лежал пучок высохших вербовых веток.
Светлана наблюдала за ним с тахты.
- Это теткино. Она, сами понимаете, женщина старая.