Она не смогла убедить себя лечь.

Утром спецкомиссия из десяти человек, в которую вошёл и сам Джеймс Роулс, рассмотрела все записи Эмри и коллегиально пожелала ей скорейшего выздоровления и возвращения домой. Всё, что произошло на границе, сочли крайне неприятным инцидентом, но Комитет по этике не стал давать правовую оценку случившемуся, поскольку очевидные нарушения были допущены с обеих сторон. Роулс позвонил в корпорацию Третьего сектора и поблагодарил за оказанное содействие. Всё.

Конфликт между секторами был улажен, а Эмри вылетела в корпорацию, откуда ей предстояло отправиться домой. Её командировка закончилась.

Она пыталась дозвониться до Роулса, но тот улетел во Второй сектор для инспекции каких-то вызывающих опасения генетических технологий и не желал выходить на связь.

Теперь она осталась совершенно одна, насколько вообще можно было остаться одной в Третьем секторе. Человек, сопровождавший её вчера, к огромному облегчению Эмри, за ней не последовал.

Ей предстояли часы в пути, и она не хотела потерять это время. Джеймс был прав: шок от пережитого долго не давал ей осмыслить то, что произошло вчера. А ведь ничего особенно странного не произошло. Эмри с горечью подумала, что даже её смерть не стала бы чем-то из ряда вон выходящим, тем, о чём сообщили бы во всех новостях. Эксперты Комитета постоянно погибают по всему миру. Постоянно одни сектора воюют с другими, иногда в эту бесконечную бойню включаются и государства, там, где от них ещё хоть что-то осталось.

Да, человек, спасший её, выглядел странно. Но, видимо, психологи комитета не сочли эту странность вызванной неестественными причинами. Разумеется, её обманом затащили в сектор. Скорее всего — чтобы никогда уже не выпустить. И уж конечно, она знала, кто это сделал. Правда, не понимала почему. Почему именно сейчас, спустя столько времени, спустя, честно говоря, целую жизнь, проведённую на разных концах мира. Восемнадцать лет прошло. Даже восемнадцать с половиной.

Эмри задумалась над этой цифрой. Когда она покинула сектор восемнадцать с половиной лет назад, ей самой было восемнадцать. С половиной. То есть с тех пор она прожила ещё одну такую же жизнь, но несравненно более счастливую и полную. Жизнь, где её любили так, как любят все нормальные люди, где она была нужна, где её ждали. Здесь, в одиночестве, в кабине аэромобиля, она чувствовала, как возвращается к себе той — несчастной и восемнадцатилетней. Ей хотелось скорее покинуть сектор, забыть обо всём, что она здесь видела, понадеяться, что ей всё показалось.

И всё же она не могла этого сделать. Она чувствовала, что стала частью какого-то плана, хотя пока не поняла наверняка, в чём он заключался. Предположим, за её назначением в Третий сектор стояло известное ей лицо. Предположим, её не выпустят теперь отсюда. Но зачем тогда ей позволили пересечь границу Третьего сектора на востоке и отправиться в Четвёртый? Ответа на этот вопрос у неё не было.

Зато он был у Роулса и остальных экспертов, изучавших её материалы. Всё это случайность, а у неё посттравматический шок. Это было самой простой версией, самой надёжной и вызывающей у Эмри облегчение.

Но что, если права она? Это означало бы крупнейшее за почти двадцать лет, прошедших с момента ядерного конфликта, нарушение прав человека и ещё что-то смутное, что пугало Эмри гораздо больше, чем смерть от лучевой болезни.

Бесстрашие — качество, необходимое любому, кто хочет построить карьеру в Комитете по этике. Бесстрашие не только перед лицом смерти, бесстрашие в принятии решений. У членов комитета нет права на ошибку, но нет и возможности колебаться. Они должны быть безупречно хорошо подготовлены к исполнению своих обязанностей в несовершенном, раздираемом войнами, голодом и неравенством мире. Думая об этом и о своём страхе перед множеством вещей, Эмри радовалась, что её собственная ответственность так мала. Она успела совершить достаточно ошибок до того, как поняла, что эти ошибки безвозвратно перечеркнули ей путь в члены комитета.

Эмри и сама не заметила, как оказалась практически у границ корпорации, островка цивилизации в полсотни квадратных километров, опоясанного внешним городом с его роскошными многоэтажными садами, дорогими магазинами, прячущимися в искусственных каменных гротах, и фонтанами с кристально чистой водой, источающей слабый аромат парфюмерных композиций. Это, несомненно, было одно из красивейших мест на Земле. И Эмри ненавидела его всей душой.

Ей не пришлось много путешествовать, но всё же нигде больше она не видела столь разительного разрыва между блеском корпорации и нищетой сектора, нигде бетонно-проволочные стены не отгораживали корпорацию от остального мира так откровенно, как здесь. Сейчас, когда Эмри уже могла назвать себя взрослым человеком, она понимала, что много лет назад влекло её в корпорацию. И то же самое чувство довольно быстро заставило её эту корпорацию возненавидеть: иллюзия того, что, получи ты членство, тебе не придётся больше думать о том, как дожить до следующего месяца. Мечта о бесплатных ужинах среди ровно выстриженных кустарников и прудов, кишащих блестящей, переливающейся на вечернем солнце рыбой. Запах цитрусовых в крытых садах-лабиринтах, открывающих вход в мир, недоступный простым смертным. Чувство того, что ты влияешь на собственную жизнь, держишь её под контролем.

На самом же деле корпорация обращала людей внутри и вне её в рабов. Корпорации по всему миру уничтожили конкуренцию, раздавили государства и общество своей безжалостной эффективностью. Те из них, что выжили после ядерного инцидента, отличались именно тем, что были безжалостны, в том числе и к самим себе, к тем, кто управлял миром от их имени. С циничной беспристрастностью они выбирали тех, кто способен к работе, из всего населения секторов. Они отбраковывали людей с неподходящей психической организацией и неудовлетворительными баллами за тесты. Государства, разъеденные коррупцией и прекраснодушными идеями о более свободном и справедливом мире, рухнули под натиском новых сил, бросивших им вызов.

Желающие попасть в корпорацию были рабами, готовыми на всё ради своей мечты. Попавшие в корпорацию были рабами, по двенадцать часов кряду торчащими за столом. Нежелающие и неспособные оказаться в корпорации были свободными — и всё чаще умирали от голода по всему миру. Подумав об этом, Эмри представила, как седеющий Роулс покачал бы головой, намекая этим жестом на её паникёрство. Но она видела всё сама: конец мелкой торговли, перенаселение одних территорий и вымирание других, создание двойных валют по всему миру, войны между секторами.

Эмри была уверена: история знает сослагательное наклонение. Открытый мир образца начала века можно было сохранить. И надо было полагать, что ядерный удар по США не развяжет войну, которая уничтожит планету. Только этого почему-то никто не понимал. Кроме тех, кто сбросил бомбу. Людей, которые улыбались перед смертной казнью. Самых высокопоставленных террористов в истории.

Эмри не хотелось обо всём этом думать, но она не могла: корпорация, бывший глава которой был расстрелян за причастность к применению ядерного оружия, простиралась перед ней во всём своём отвратительном великолепии.

Ей казалось мрачной иронией, что единственная слабенькая бомба, по мощности не дотянувшая и до тех, что были сброшены на Японию в сорок пятом году прошлого века, создала постапокалиптический мир разрухи, войн и голода, не вызвав при этом больше ни одного взрыва. Ей казалось не менее мрачной иронией то, что корпорации, виновные в инциденте, получили от него лишь выгоду, и MJ, контролирующая Третий сектор, была тому очевидным примером.

На границе её пропустили, не задав никаких вопросов и не попросив документов, оставшихся в сгоревшей машине. Её самолёт должен был вылететь в Первый сектор через три часа, и она решила воспользоваться временем ожидания, чтобы встретиться с человеком, который мог бы объяснить ей, что происходит, и которому она могла доверять больше, чем себе.