Кефала, дем к югу от Прасий, и Торик, еще далее к югу, связаны с легендой о царстве Кефала (см. выше, стр.104 сл.) и вместе с тем с культом Аполлона[324]. Родовое святилище рода Кефалидов, первоначально обитавших в Паралии, находилось на склоне Эгалея. Павсаний сообщает, что там почитали Афину, Деметру и Кору и Аполлона, но что лишь культ Аполлона являлся исконным (Paus., I, 37, 6). Таким образом, здесь мы имеем перенесение культа в связи с переселением рода в город или его окрестности. Культ Пифийского Аполлона у подножия Акрополя был принесен переселенцами из марафонского Тетраполиса[325]. Также можно думать, что культ Аполлона во Флии (пригородная область) был перенесен с юга. Культы Флии находились в ведении знатного рода Ликомидов, а первоначальным их местообитанием, вероятно, был дем Фреаррии в южной Паралии (ср. Plut., Thes., 15). Можно также считать установленным, что культ Аполлона в Аграх около Афин в долине Илисса проник сюда из Южной Аттики.

В Паралии, недалеко от Прасий, в Мирринунте, относительно которого не сохранилось в литературных источниках известий о культе Аполлона, тоже была найдена надпись с посвящением Пифийскому Аполлону, первой половины IV в. до н. э. Возможно, что надпись эта принадлежит историку Ксенофонту[326]. Издатели надписи допускают, что камень был занесен из соседнего дема Эрхии, но в данном случае это не имеет особого значения, поскольку оба дема расположены в доклисфеновской Паралии.

Имеются также данные о культе Аполлона еще в двух демах этой части Паралии — Тейтрасе и Китерре.

На западном побережье Аттики культ Аполлона мы обнаруживаем в деме Анафлист, где были найдены надписи с упоминанием Аполлона[327], и в Ламптрах. Но особенно интересны сведения относительно рода Киннидов, являвшихся наследственными жрецами культа Аполлона.

Конечно, мы не хотим сказать, что культ Аполлона Пифийского был ограничен Тетраполисом, Паралией и теми пунктами в городе и пригородной области, куда его перенесли выходцы с побережья. Имеются известия о существовании храмов и культа Аполлона и в демах клисфеновской Месогеи: Ахарнах (Paus., I, 31, 6), Икарии, Плотее, куда этот культ проник, вероятно, из Тетраполиса[328]. Но в целом демы Паралии с культом Аполлона все же являются наиболее многочисленными, а самый культ в них наиболее древним. Паралия (VI в). — это та область, из которой он был перенесен в Афины и некоторые другие части Аттики.

Может быть, не будет слишком смелым на основании приведенного материала предположить, что этот факт и та роль, которую в деятельности Алкмеонидов играли их отношения к культу Аполлона[329], до некоторой степени были связаны друг с другом, что на простасии Алкмеонидов по отношению к Паралии отразилась не только территориальная близость, но и общность культа.

* * *

Вопрос о социальной опоре Писистрата и его религиозной политике представляется еще более сложным, чем попытка уяснить социальный характер и культовые связи Алкмеонидов. Мы уже указывали, что Геродот противопоставляет Писистрата как вождя партии гиперакриев «на словах» простатам Паралии и Педиэи. Это противопоставление едва ли можно объяснить различием целей, тем, что Писистрат стремился к захвату власти, а у двух других вождей цели были якобы иные. На это нет никаких указаний в источниках, в частности, как мы видели, нет оснований идеализировать политику Алкмеонидов. Да и Солон в своих произведениях не проводит различия между вождями, которых он так резко упрекает в стремлениях к корыстным целям. В обстановке растущего недовольства демоса произволом знати и усиления его стремлений к улучшению своего положения происходила борьба знатных родов за власть, а не столкновение каких-либо различных политических программ, как это изображает позднейшая историческая традиция.

Поэтому необходимо и при рассмотрении деятельности Писистрата исходить не из оценки его личности, не из того, что перед нами «величайший из всех государственных деятелей, каких только дали Афины»[330], даже не из результатов его правления, поскольку обстановка менялась, а вместе с тем менялась и политика правящих кругов, но из изучения условий, которые позволили ему захватить и укрепить власть, из тех немногих, но ценных свидетельств о ходе борьбы, которые содержат источники.

В этих источниках[331] почти нет указаний на поддержку Писистрата диакриями, жителями определенной местности, за исключением известий о той роли, которую в истории тирании играл Марафон. Селтман убедительно доказал решающее значение, которое в возвышении Писистрата имело использование серебряных и золотых рудников, сначала Лавриона, позднее Пангея. Эти рудники явились прочной базой его богатства, и, даже когда он вынужден был покинуть Аттику, возможность использования фракийских приисков оказалась достаточной компенсацией за утрату Лавриона[332]. Писистрата обычно считают, на основании известий, которые были подробно разобраны в первой главе, вождем Диакрии, другие[333] пришли к выводу, что как он, так и Филаиды принадлежали к знатным родам Паралии, третьи[334] полагают, что он не принадлежал к знати.

На основании приведенных выше (стр. 51) слов Геродота мы можем предполагать, что у Писистрата не было таких связей с Диакрией, какие были у Мегакла и Ликурга с Паралией и Педиэей. Если мы попытаемся наметить реальные территориальные связи Писистрата, о которых сообщают источники, то оказывается, что это преимущественно прибрежная полоса (часть паралии, но в позднейшем смысле слова)[335]: Лаврион, из которого Писистрат черпал свои доходы, Браурон, его родина, Марафонская долина, где он высадился, когда намеревался вновь захватить власть в Афинах и куда стали стекаться его сторонники. Едва ли он решился бы произвести высадку в области совершенно чуждой, где население встретило бы его враждебно или равнодушно. (Не случайно, что и Гиппий позднее высаживается с персами также у Марафона.) Далее — македоно-фракийское побережье. Став тираном, он завоевывает Сигей в области проливов, контролирует Херсонес. Прочными, по-видимому, были связи Писистрата с ионийскими центрами Эгейского моря — Наксосом, Делосом, Эретрией на Эвбее. Лигдамид с острова Наксоса привел ему войско и оказал денежную помощь. В свою очередь позднее Писистрат помог ему стать тираном Наксоса. Эретрия служила местопребыванием Писистрата, когда он готовился к походу на Афины.

Таким образом, в то время как базой для Алкмеонидов во время их изгнания являлись Фокида и Дельфийский храм, как центр денежного могущества и морально-политического влияния, для Писистрата такой базой служила не бедная Диакрия, а рудники Пангея и ионийские острова. В истории возвышения Писистрата играют решающую роль вовсе не «горцы», а стража, набранная из горожан, которую предоставил ему демос: «дубинщики», которые восстали вместе с ним и захватили акрополь.

У Геродота ясно выступает противоположность между обитателями города (άστυ) и населением демов. Выдавая Фию за богиню Афину, Писистрат направляет глашатаев в город. Тотчас молва об этом распространяется по демам, но и «горожане» уверовали, что перед ними богиня. Позднее Писистрат, готовясь к третьему (решающему) захвату власти, выступает вместе со своими сыновьями в поход из Эретрии с наемниками из Аргоса и с Лигдамидом. Когда они расположились в Марафоне, к ним пришли (Геродот отмечает это прежде всего) их приверженцы из города, другие же стекались из демов. О демах здесь говорится вообще, а не специально о Диакрии: это были те, «которым тирания была дороже свободы» (I, 62). Противниками Писистрата выступают также «афиняне из города»[336]. Отсюда, конечно, не следует, что городские сторонники Писистрата были сплошь или по большей части фетами[337], указания на которых в источниках полностью отсутствуют, за исключением общей характеристики партий у Плутарха. Если нельзя думать, что термин άστοί обозначает у Геродота в данном контексте только городскую знать, то тем более нет основания считать их поденщиками.

Другая реальная сила, которую Писистрат мог использовать в решающий момент, это его связи с другими государствами. Помимо Лигдамида, ему помогали Аргос, приславший наемников, Фивы и другие полисы, которым Писистрат раньше оказал услуги (Her., I, 61).

Если Писистрат в тот или иной момент пользовался поддержкой демоса (мы имеем в виду известия об организации стражи, о въезде в Афины с Фией и в особенности некоторые выражения в стихотворениях Солона, написанные, по-видимому, под влиянием опасения возникновения тирании или после ее установления — Sol., 8; 10), то считать его защитником интересов демоса не приходится. Такую поддержку обеспечили себе позднее и Алкмеониды. Не видно также, что тиран стремился опереться на демократические слои и в других полисах. В Эретрии он пользовался сочувствием всадников, т. е. крупных земле владельцев (Αθ. π., 15,2). Фивы были тогда аристократическим государством, так же как и Аргос. О сравнительной узости социальной опоры Писистрата, по крайней мере в начале его борьбы за власть, свидетельствует и объяснение, которое мы находим у Геродота, первоначально кратковременного господства Писистрата и последующего «укоренения» тирании: решающее значение автор при этом придает не поддержке демоса или, тем более, населения Диакрии (об этом у него нет ни слова), но наемникам и денежным ресурсам (Her., I, 64).

Тирания Писистрата, не являясь по своему социальному характеру чем-то новым и радикальным, имела большое значение в политическом развитии Афин, в процессе окончательного оформления государства и объединения страны, в борьбе против родового строя; она подготовила политическое господство демоса. В противоположность прежним предводителям отдельных группировок, Писистрат стал «простатом» всего демоса, хотя и лишенного еще власти. Временное прекращение распрей среди знати, чеканка общегосударственной монеты, установление должности судей по демам, городское строительство, перемены в сфере государственного культа — все это представляется важным шагом вперед по сравнению с прошлым. И все же тирания продержалась недолго. Ее падение нельзя объяснить тем, что Гиппий стал с течением времени проводить жестокую политику, тогда как Писистрат управлял скорее «в духе гражданского равноправия, чем тиранически» (Αθ. π., 16,2). Тирания как победа одного из знатных родов не была прочной. Во всяком случае характерно, что Гиппий, чувствуя эту непрочность своей власти, ищет опоры (в 527–514 гг.) не у демоса, но старается обеспечить себе поддержку знати — Алкмеонидов и Кимонидов (см. выше, стр. 144).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: