Мы не можем указать для Писистрата культ, который был бы связан с определенной областью, и это понятно: Писистрат, очевидно, не занимал такого положения по отношению к населению более или менее определенной территории, как Мегакл или Ликург по отношению к Паралии или Педиэе. В этом отношении он являлся своего рода homo novus, не мог опереться на длительные традиции, хотя по своему происхождению и принадлежал к знати.
В Брауроне и Марафоне существовал древний культ Артемиды (Paus., 1,33), который был перенесен в Акрополь. Когда это произошло? Обычно это событие относят ко времени тирании Писистрата. Лепер решительно высказался против такого взгляда и, кажется, не без основания. «Посвящение новой богине, — писал он, — довольно обширного священного участка без храма (по крайней мере каменного) на самом Акрополе гораздо более соответствует отдаленнейшей старине, когда еще было на Акрополе свободное место для пришлых богов, чем VI веку»[338]. Но если даже Писистрат и содействовал так или иначе развитию культа Артемиды, то все же этот культ совершенно отходит на задний план в религиозной политике того времени перед культом Афины. В данной связи необходимо вернуться к легенде о Фии, к этой самой, пожалуй, своеобразной «хитрости», которую придумал Писистрат. Э. Мейер в свое время высказал убедительную мысль, что перед нами здесь типичная рационализация легенды. Писистрата привела на Акрополь сама божественная покровительница города: эту идею, вероятно, широко пропагандировали сторонники Писистрата. Но в сознании уже ближайших поколений, притом с такой ненавистью относившихся к тирании, эта идея не укладывалась, и представление о том, что власть была вручена Писистрату самой Афиной, превратилось в представление о «хитрости», придуманной тираном[339].
Действительно, все правление Писистрата проходит под знаком служения Афине — не как покровительнице рода Писистрата (его род, впрочем, нам и не известен) или родового культа, который стал с течением времени общегосударственным, но как защитнице всего государства. Самым убедительным доказательством этого являются монеты, на которых со времени Писистрата появляются голова Афины и сова[340], изображения, ставшие позднее, несмотря на лютую ненависть демоса к тирании, символами афинской демократии. В 566 г. архонтом Гиппоклейдом из дема Филаидов впервые были организованы Великие Панафинеи. Это, вероятно, тот самый Гиппоклейд, о неудаче которого во время сватовства к Агаристе, дочери сикионского тирана Клисфена. сохранился такой живой рассказ у Геродота. В 566 г. влияние Писистрата было уже очень велико, и едва ли дело обошлось без его участия, тем более что Гиппоклейд был по своему происхождению его земляком[341]. Во всяком случае Писистрат и его сыновья приложили много усилий, чтобы придать блеск этому празднеству.
Нильсон отрицал «особую религиозную политику» афинской тирании, считая, что Писистратиды как всякое правительство использовали религию в своих целях и следовали обычаям отцов[342]. Думается, что хотя последнее положение верно, но одного его еще недостаточно. В VI в. религия еще слишком тесно связана с политикой. Дело не только в хитроумном использовании религии в политических целях, но и в той силе, которую она имела над умами современников, а может быть, и самих политиков этого времени. Поэтому для историка не может быть безразличным характер важнейших государственных культов.
Хотя происхождение культа Афины уходит далеко в прошлое, в минойскую эпоху, и вооруженной богиней дворцов она стала, по мнению Нильсона, уже в воинственный микенский период, тем не менее характерно, что статуя воинственной Афины с колеблющимся копьем и поднятым щитом[343] и подобные же изображения на амфорах, являвшихся наградой на Панафинеях, ведут свое начало лишь с эпохи Писистрата. Афина, давшая ему власть над Аттикой, — это не покровительница земледелия, по своему характеру и функциям напоминающая Деметру, но воинственная защитница государства, оплот его мощи и культурного развития. Вместе с тем Писистрат покровительствовал и другим культам; в частности, он, как мы уже упоминали, основал храм Аполлона Дельфийского — Πύθιον.
VI век — время развития новых направлений в религиозной жизни греков. Мы не имеем возможности рассматривать сложный вопрос о распространении хтонических культов. Укажем лишь, что религиозная политика Писистрата и его сыновей содействовала дальнейшему распространению этих культов, оформлению и укреплению их влияния (культ Диониса, орфическое учение)[344]. Но и в этом отношении тиран не отличался коренным образом от своих предшественников и противников — Этеобутадов и Алкмеонидов. Хтонические культы были неразрывно связаны как с культом Матери-Земли и Посейдона, так и с культом Аполлона[345].
Резюмируя все сказанное, мы видим, что вырисовывающаяся перед нами картина далеко еще не ясна. Однако наряду с многочисленными белыми пятнами на ней, занимающими значительное пространство, имеются и отчетливо выступающие черты; другие с трудом различимы и о значении их можно лишь догадываться. Первое, что представляется нам достаточно обоснованным, — это недопустимость аналогии между столкновениями трех политических группировок в Аттике VI в. и борьбой партий в истории нового времени. Нет основания предполагать — и бремя доказательства лежит на сторонниках этого предположения, — что дифференциация населения по занятиям в связи с экономическими условиями отдельных местностей достигла в этой маленькой стране таких масштабов, что возникли более или менее сплоченные политические группировки, выражавшие определенные интересы соответствующих социальных слоев. Преобладающим занятием во всех трех областях не только в VI, но даже и в V веке оставалось земледелие. Крупные владения, вероятно, были не только «в долине», в узком смысле этого слова, но и в других местностях. Ремесло и в V в. в значительной степени было сосредоточено в городских триттиях, а вовсе не только и даже не преимущественно в Паралии.
В основе борьбы трех партий приходится предполагать соперничество знатных родов из-за власти. Знать опиралась до известной степени на старинные связи с той или иной областью, уходившие корнями в глубокую старину и основывавшиеся на своеобразном покровительстве «простатов» по отношению к населению этой области, возможно объединенному общим культом. По крайней мере это относится к Педиэе и Паралии.
Соперничество аристократических родов развертывалось в беспокойной обстановке, определявшейся нарастающим недовольством широких слоев населения, усилением значения демоса. Это недовольство в условиях развивающейся экономики Афин должно было рано или поздно привести к тому, что мы наблюдаем во многих других полисах Греции, — к победе государственного начала и к демократизации политического строя. «Предстатели» различных группировок пользовались поддержкой других родов, близко к ним стоявших, гетерий, т. е. организаций родственников, друзей и приверженцев, отрядов вооруженных сторонников. Большое значение для них имели внешние связи. Однако до Клисфена они не пытались включить непосредственно в борьбу против враждебных группировок демос. Это хорошо видно из описания борьбы Клисфена и Псагора у Геродота (Her., V, 66 сл.). Геродот не проводит первоначально разницы между Клисфеном и вождем его противников в смысле их положения в государстве: оба они выдавались своим могуществом (там же). Нет никаких указаний на какую-то демократичность Клисфена, наоборот, подробно рассказывается о связях его рода с тираном Сикиона (V, 67–69)[346]. Лишь когда Клисфен почувствовал, что его побеждают гетерии противной стороны, он решил обратиться за содействием к демосу. Характерны выражения, которые употребляет Геродот всякий раз, когда касается этого вопроса. Клисфен присоединяет в качестве своих сторонников демос[347], он привлекает демос на свою сторону[348], хотя раньше он отстранялся от него. Отсюда видно, что Клисфен не был выразителем и защитником интересов демоса по крайней мере до тех пор, пока не возникла необходимость прибегнуть к помощи последнего, чтобы избежать поражения в столкновении с Исагором. Обращение Клисфена к демосу это такая же «хитрость» (μηχανή), если пользоваться терминологией Геродота, со стороны Алкмеонида, как подкуп Пифии или обращение Исагора за помощью к Клеомену (Her., V, 70), или использование в ожесточенной политической борьбе традиционного представления об Алкмеонидах как о преданных проклятию (έναγεις).
Ввиду всего сказанного делается понятным и тот факт, что после изгнания спартанцев и казни сторонников Исагора три партии сходят с политической арены (Αθ. π., 28,2). Реформы Клисфена лишили политического значения прежние организации, связанные с господством знатных родов. Клисфен встал не во главе «народной партии»[349], но во главе всего демоса, который не образовывал партий, а противостоял всем партиям знати. Отсюда и радикализм реформ Клисфена. На первый план в политической жизни Афин выдвигается новая могучая сила — демос.
Преемники и отчасти сторонники Писистрата были изгнаны, Алкмеониды и члены других знатных родов теперь выступали не в защиту интересов своего рода, его сторонников и зависимых людей, но как вожди демоса или знати, причем эта противоположность уже в V в. все больше стала принимать характер противоположности между бедными и богатыми.
Нельзя представлять себе «предстателей» группировок в Аттике VI в. по образцу современных партийных лидеров. В Аттике это сначала вожди кланов и областей, их патроны (в истории нового времени лидеры партий не являются патронами), со времени же Клисфена (предшественниками его являются Солон и Писистрат) во главе государства стоит простат демоса, в V в. избираемый последним. Борьба в VI в. шла между знатными родами, что не исключает того, что вожди могли обращаться за поддержкой и к покровительствуемому или зависимому от них населению. Однако это не был демос, масса граждан, но люди зависимые, своего рода клиенты могущественных аристократов, связанные с местными отношениями. Солон, Писистрат и в особенности Клисфен вышли за узкие пределы этой борьбы: они обращались ко всему демосу, были его «предстателями», шли по пути дальнейшего развития государственной власти.