II. Социальные отношения
О Солоне, его личности, законодательной и поэтической деятельности существует обширная и во многом поучительная литература. Мы не претендуем здесь на то, чтобы еще раз пересматривать данные источников по этим вопросам, вновь пытаться характеризовать древнего законодателя и поэта. Но для понимания особенностей социальной и политической борьбы последующего за реформами Солона периода совершенно необходимо использовать тот исключительно ценный исторический материал, который содержится в лирике конца VII — начала V в. до н. э., и прежде всего в стихотворениях самого реформатора. Мы должны попытаться выяснить на основании этого материала главные черты общества, вовлеченного в быстрый поток развития, претерпевающего разительные изменения в своей социально-экономической и политической структуре, в своей культурной жизни.
Но поэзию Солона не приходится рассматривать изолированно, так же как нельзя изучать историю Аттики вне связи с историей других областей Греции. Поэтому в дальнейшем следует сопоставить его высказывания, характеризующие обстановку в Аттике, с размышлениями, увещаниями и призывами других поэтов-лириков, в частности Феогнида.
Трудности датировки отдельных частей сборника элегий, которые были приписаны последнему, очень велики. В наиболее значительных работах, посвященных ему, современные исследователи идут разными путями: одни[377]приходят к скептическому выводу о невозможности определить первоначальное ядро, которое относится ко времени жизни древнего поэта, другие (Якоби, Каррьер)[378] считают возможным выделить это ядро при помощи изучения истории текста в древности и использования ряда других признаков. Однако нельзя сказать, чтобы этот путь привел к желанной цели: наслоений так много, они так перемешались с элементами первоначального произведения, что вполне убедительно восстановить Ur-Theognis, с уверенностью сказать, что принадлежит Феогниду и что — позднейшим авторам, так же трудно, как решить подобную задачу по отношению к басням Эзопа, поэмам Гомера или многим произведениям древнеиндийской литературы. Это обстоятельство, конечно, затрудняет использование того ценного материала, который содержат элегии Феогнида, но оно не должно служить непреодолимой помехой для этого использования. Если даже мы далеко не всегда можем быть уверены, что данный стих действительно принадлежит мегарскому поэту, то все же (сходство в характеристике социальных и политических отношений и особенности моральных воззрений позволяет сопоставить этот не поддающийся точному разделению на разновременные части сборник с произведениями, несомненно дошедшими до пас от VII–VI вв.
От стихотворений других лириков, и прежде всего от Алкея, сохранились по большей части фрагменты, общий смысл которых часто восстанавливается с трудом и не одинаковым образом. Но и это не должно отталкивать от привлечения к сравнительному изучению их поэтических образов, их страстных откликов на кипевшую вокруг них жизнь с ее противоречиями и борьбой. Стараясь уловить сходство в произведениях различных представителей древнегреческой лирической поэзии, мы не должны упускать из виду и различия во времени, внешних условиях и умонастроении ее творцов. Впрочем, для решения задачи, поставленной в настоящей главе, — характеристики общей обстановки, сложившейся в полисе VI в., и конкретизации представления об основных факторах социального развития — сходство имеет более существенное значение, чем различия.
Первое, что замечает читатель при ознакомлении с греческой лирикой VI в., — это та громадная роль, которую играет в греческом обществе богатство: на нем сосредоточены помыслы множества людей, отношение к нему оказывается решающим моментом для определения взглядов и нравственного характера того или иного лица,
«Никогда впоследствии власть денег не выступала в такой первобытно грубой и насильственной форме, как в этот период их юности», — писал Ф. Энгельс, имея в виду интересующую нас эпоху греческой истории[379]. В этих словах Энгельса метко указана черта ранней эпохи истории Аттики. Конечно, в позднейшие периоды античности происходит дальнейшее развитие товарного производства, наблюдается еще более яркое проявление власти денег, но никогда, пожалуй, эта власть не производила такого сильного впечатления на умы людей, никогда это впечатление не было так связано с общими морально-философскими и религиозными воззрениями, как в VI в. до н. э.
Ф. Энгельс ставил своей задачей выяснить условия возникновения и сущность государства. Поэтому он намечает лишь главные моменты в социально-экономическом развитии афинского общества при переходе его от родового строя к классовому, при возникновении политической организации. Привлекая но возможности широкий круг источников, мы можем представить себе еще более конкретно эту «власть денег», ее отражение в сознании людей той эпохи. В этом отношении лирика является незаменимым, источником, и в то же время она может служить надежным критерием при оценке известий позднейших авторов.
Прежде всего, бросается в глаза обилие терминов, обозначающих богатство, жажду наживы, постоянные упоминания о стремлении людей к обладанию богатством, Όλβος, πολύς ολβος, πλούτος, άφθονος πλούτος, χρηματα, περιώσια χρήματα, κόρος, αφενός, κτέανον, φιλαργυρία, φιλοκτήμων (άνήρ), κέρδος, άβρα (παθειν) — это только в стихотворениях Солона. Остановимся на значении некоторых из них.
Значение ολβος, όλβιος подробно выяснено А. И. Доватуром[380]. В то время как в Дельфах этому выражению придавали значение прочного счастья человека, распространяющегося даже на его потомство, в эпосе (чаще, чем в этом значении), у Геродота и, что особенно существенно, в стихотворениях Солона эти слова имеют более материальный смысл. Их содержание в общем совпадает с тем, которое вкладывает в понятие ολβος автор-лексикограф Гесихий[381].
Αφενός — слово поэтической речи[382]. Περιώσιον у Гомера имеет иной смысл («безмерный», «чудовищный»), чем у лириков или у Фукидида, у которого этот термин играет большую роль[383]. Κόρος означает пресыщение, но в эпосе это — пресыщение сном, любовью, горькими рыданиями[384], у Солона же это — пресыщение богатством, порождающее наглость[385]. Κέρδος в эпосе также не имеет прямой связи с богатством или наживой[386] (за исключением прилагательного κερδαλεόφρων)[387] — и означает «польза», «совет», «хитрый замысел».
Через все творчество Солона проходит мысль о непреодолимом стремлении людей к богатству, невеселые размышления о последствиях, к которым приводит это стремление. Граждане послушны деньгам[388]. Никто ни знает, что принесут они их владельцу (Sol., 1, 65–66). Разница между людьми лишь в степени этого стремления к богатству. И сам автор признается, что он желает, чтобы боги дали ему богатство (όλβον,— 1,3), что он стремится к деньгам, но только таким, которые дают боги, которые не приобретаются несправедливым путем (1,7).
Не положено людям никакого предела в их стремлении приобретать богатства (1,71). Те из нас, кто много уже имеет в жизни, жаждут приобрести вдвое больше (1,72 сл.)[389]. Надежда на великое богатство (πολυν ολβον) побуждает к действию тех, кто еще не имеет ничего (23,14). И хотя никто не может унести с собой свое добро в Аид, все же люди пылко стремятся к большому богатству. Это богатство состоит в обладании серебром и золотом, приносящей богатый урожай пшеницы землей, конями и мулами, в возможности угождать «чреву, бокам и ногам» (14,3 сл.). Бессмертные боги ниспослали людям стремление к корысти (1,74). Поэт пишет о богатстве, которое послушно несправедливым делам (1,12; ср. 3, 11). Жажда богатства и злонравие неразрывно соединены в представлении автора. Человек, любящий богатство (φιλοκτήμων), в то же время оказывается и зломыслящим (24,21,— κακοφραδής). Богатство противопоставляется добродетели (4,11).
С этим неустанным стремлением к богатству и власти связана и тревожная обстановка взаимного недоверия, ненависти, борьбы в полисе. Из-за этой вражды горячо любимый полис (πολυήρατον άστυ) гибнет в столкновениях, любезных сердцу тех, кто творит несправедливости (3, 21–22). Люди не щадят ни храмового, ни государственного достояния, идут на воровство и грабеж (3, 12 сл.; ср. 23, 13), не хранят священных основ Дике. Там, где царит беззаконие, «господствуют несогласия, раздоры и наглость» (3,38; 1,16: ύβρεως εργα; 3,36: ύπερηφανία), а из всего содержания лирики Солона видно, что до Эвномии еще далеко. Автор горячо призывает сограждан смирить гордое сердце, обуздать в себе корыстолюбие и высокомерие, которое сопутствует ему, но читатель чувствует, что призывы эти ос таются втуне. Обогащаются дурные люди, а добрые терпят нужду (4,9 сл.). Нет ничего утешительного в том, что за нанесение обиды, по мнению автора, расплачиваются невинные дети или род обидчика (1,31). У вождей демоса и у богатых разум несправедливый, надменный, жестокий (3,7; 4,7; 8,6; 23, 15). Люди, гоняясь за деньгами, совершают наглые и дерзкие дела (1,11, — ύβρεως), а великая наглость родит множество обид (3,8)[390]. Но сама эта наглость — результат пресыщения (благами) у тех людей, которые не обладают здоровым рассудком (5,10). Высокомерие связано с корыстолюбием (4,4).
И реформы законодателя не внесли успокоения в эту общественную среду, напоминающую взбудораженный улей: по-прежнему множество недовольных, по-прежнему проявляется гнев (23, 1,5), раздражение, на реформатора бросают косые взгляды и т. д.