Твои сетчатые крылья расправились, выпустив маховые перья, твои фасеточные глаза переключились на видение синего, белого и ультрафиолетового, твои жужжальца принялись определять влажность, вязкость и давление. Вокруг тебя тут же закружили три вертухая, двое на кривошеих верблюдках, один на изысканной изогнутой скорпионнице, сопровождая твоё движение в им ведомое место, координаты и радиант. Мимо тебя проплывали камеры, поддерживаемые на весу совками, лютками и слепнями, в которых, стараясь не смотреть на тебя, своих паханов и дальше шелковых стен камер, сосредоточенно мастурбировали, роились и жужжали сонмы арестантов. Но охранники вели тебя дальше, пока не показались, причудились и пригрезились инкрустированные чешуйками сколий, стеклянниц и монархов паперти, за которыми утаивал себя от внешнего, внутреннего и поверхностного мира Собиратель фетишей.

– Лично проклинаю тебя, Содом Капустин, решившийся потревожить меня в сей неурочный и неслужебный час! Смачно плюю я броженой слюной в гнусную сторону твою! Грязными словами я поливаю тебя, смердящее отродье нечистот отхожего разума!

Рву я пакостные индульгенции, что ты похитил из рассадника скверны! Подтираюсь я подложными покаяниями твоими, чьи слова сочат гниль, а промежутки между ними вопиют о прелости пакостных обманов твоих! Вытаптываю я фиктивные каракули твои, что начертаны калом на пергаментах кож еретиков и мракобесов!

Заскорузлый в грехопадении, ты, Содом Капустин – дрянь и мерзость! Нет тебе прощения за крамольные злодеяния твои! Не будет тебе искупления за подлые предательства невинных! Не загладить тебе могил младенцев, что вырыл ты костьми отцов их и заживо закопал их туда, стенающих и молящих о милости!

И ты, гниющая гнида, погрузившаяся в скверну самовозвеличивания, дерзаешь просить меня, Отчима раздоров, о пресвятой исповеди? Да разложится твой бесстыжий язык! Да отложат могильные черви личинок в сердце твоё! Да высосут бесовские отродья дыхание твоё! Да вырвут смердящие демоны кишки твои, и намотав их на свои уды будут похваляться, один омерзительней другого!

Возвещаю тебе, Содом Капустин, что ты, замаравший себя скверной позора, не получишь от меня воздаяния за свои, противные самой сути, преступления! Мне претит прикасаться к тебе, нечистому! Мне зазорно слушать тебя, нечестивого! Мне отвратно видеть тебя, замаранного!

Произнеся эти заученные, забубенные и зараженные пасквилями, плагиатом и паркинсонизмом речи, Разоблачитель чудес распахнул твои ягодицы и отшатнулся, как библиофил, увидевший в вырезанной в страницах взятой с полки книги полости окровавленный кинжал, или как одинокий городок отлетает от метко брошенной биты за пределы площадки. Изобличитель богов заглянул в твой рот, потом пальпировал тебя с головы до кончиков крыльев, затем приложил ухо к твоей груди, помял твой живот, и, приняв, заглотив и высморкав свой вердикт, пригласил своих служек, весталов и проказников, выбранных, набранных и отнятых из зеков. Они, облизываясь, ругаясь и трезвоня, склонились перед твоим членом и начали окунать его в свои девственные, геморройные и разработанные бесконечными сношениями, подношениями и разглашениями анусы.

Ты, незамутненный пеной, прытью и пасконством случающегося с тобой, безответно, безотчетно и беззаветно расправив крылья, планировал, летел и валился в разверстую под тобой бездонную пропасть. Но всё твоё существо находилось внутри тебя, занимаясь лишь пестованием твоей книги, которой суждено распустить вышивку времени, разобрать ажурное вещество информации и распутать кружево пространства, чтобы затем, тут же и тогда же переплести их вместе, смешав одно с другим, прочим и оставшимся в неподдававшийся доселе никому континуальный, синкретический и экстатический монолит, мегалит и кристалл, который, смешав темы и ремы, индексы и яндексы, стоны и иконы, и, воплотив это в знаках, символах и тексте, наповал убить произвольного, конкретного и отвлеченного читателя.

– Знай, Содом Капустин, даже твоё сквернословящее имя ничто перед каверзностью твоего утопленного в тошнотворных миазмах сознания! Ты мнишь, что на трёх ногах ты не качаешься и не оступишься, но нет почвы, куда бы ты притулил ступни твои! Ты мнишь, что с тремя глазами ты видишь то, что другим непосильно узреть, но глаза твои застланы сукровицей! Ты мнишь, что своими тремя манускриптами ты раскрыл все вселенские загадки, но почерк твой – абракадабра для всех, включая и тебя самого!

Ты считаешь, что упадя можно возвыситься, но невозможно роясь в нечистотах найти там философский камень! Ведь до тебя там копались тьмы и тьмы алхимиков и выбрали оттуда всё, что можно выбрать, оставив пустую породу! Ты считаешь, что страдая можно очиститься, но невозможно терпя боль думать о возвышенном! Ведь до тебя тьмы и тьмы терпели пытки, но никто из них не стал бессмертным, утеряв жизненные силы в руках мастеров заплечных дел! Ты считаешь, что твёрдо решив что-то, нельзя даже на йоту отклониться от выбранного курса, но невозможно точно соблюсти курс в бушующем жизненном океане! Ведь до тебя тьмы и тьмы путешественников шли тем же самым маршрутом и все как один сгинули в пути, не добравшись до обманной своей цели!

Ты веришь, что мир дан тебе в безраздельное пользование? Ложь! Миром правим мы, и мы никогда не позволим, чтобы такой самозваный скоморох испортил так долго и тщательно культивируемый порядок! Ты веришь, что своим присутствием ты можешь изменить этот мир? Враньё! Мы знаем законы этого мира и видим, насколько он инертен, так что флаттер твоих крылышек может лишь разорвать их, но ткань мироздания от этого ничего не потеряет и не изменится! Ты веришь, что тебя поймут и пойдут за тобой? Обман! Мы познали тенденции этого мира и понимаем, что ни одна тварь не может единым усилием изменить его идеологию, и единственное, чего может добиться насаждающий новое миропонимание, так это оказаться раздавленным тем самым миром, который он хотел исковеркать!

Когда бы ты, пребывая вне здешних казематов, прочел эти, относящиеся к тебе строки, ты бы с лёгкостью разрешил все содержащиеся в них парадоксы, вызванные заменой реального на подманенное, действительного на комплексное и настоящего на криво отраженное. Но ты пребывал здесь, сейчас и не тут одновременно. И твоим членом овладели, как болотная мухоловка, сомкнув челюсти, тяжелые, как гранитные плиты, хоронит между ними неуклюжего напившегося нектара комара, или как опущенная в многокилометровую морскую впадину вакуумированная колба вбирает в себя образцы глубинной воды, сношаясь с ним, трое послушников, учеников и студентов Исказнителя веры.