Острая боль пронзила его при виде ее бледного лица.

– Боже мой! Вы боитесь меня! – воскликнул он. – Я не думаю, чтобы заслуживал это.

Он поднял свой хлыст и перчатки.

Где-то близко, в коридоре, смеялся Карл-Фридрих.

Они оба его слышали. Лицо Теодора чуть-чуть побледнело. Он остановился в дверях и сделал назад один шаг. Затем посмотрел на Ирэн и, не сказав ни слова, снова повернулся и вышел из комнаты.

Ванда де Кланс встретила Шторна во дворе замка. Он помог маленькой даме выйти из автомобиля. Затем они поглядели друг на друга.

– Вы мало похожи на путешественника-триумфатора, – сказала она весело. – Почему у вас не победоносный вид? Почему не видно трофеев?

Он рассмеялся вместе с ней.

– У меня сильно разболелись зубы в горах, и один туземец вытащил мне зуб крючком для застегивания ботинок. Хотите, я вам подарю этот крючок?

– Ах, бедняжка! Что же, туземец просто невзлюбил вас, или это была новая форма мести?

– Совсем нет. Это был единственный инструмент, который у нас нашелся. Он его попробовал применить, и вышло великолепно.

– От ваших страданий мне делается холодно. Если вы мне расскажете еще одну экзотическую историю вроде этой, я отморожу себе палец. До свиданья, дорогой. Загляните к нам, Тео, хоть ненадолго. Или не хотите? А это правда, что вы завели аэроплан?

Он сел в седло. Его лошадь горячилась, и он едва ее удерживал.

– Охотно. Я приду как-нибудь к чаю. Как поживает Рудольф? Как дети? Растут? До свиданья, до скорого.

Ванда взбежала наверх, в голубую гостиную, и, найдя ее пустой, устремилась в будуар Ирэн.

Ирэн стояла у окна. Матовый румянец, всегда вызываемый морозом, окрашивал ее щеки.

– Дорогая, вы похожи сейчас на привидение, – вскричала Ванда.

Она поцеловала Ирэн.

– Пойдемте к камину. Что с вами? Что случилось? Или бедняга Теодор сделал вам предложение? Он выглядел таким же веселым, как факельщик на похоронах. Уж не угадала ли я? Вы отказали ему и теперь чувствуете себя виноватой? Не надо, дорогая, огорчаться, он еще вернется!

– Я очень бы не хотела этого! – сказала Ирэн. Она была как в лихорадке и нервно сплетала пальцы.

– Ах, Ванда, я не могу всего высказать, но вы должны, зная мою жизнь, понимать, что замужество – это то, о чем я не хотела бы думать.

– Так не думайте, – сказала Ванда. – Тео – безобиднейшее в мире существо. Он более чем мил. Ирэн, вам следует выйти из своего затворничества и не киснуть в этом ужасном месте. Переселитесь ко мне на несколько дней.

Ирэн покачала головой.

– Нет, только не, сейчас. Но это очень мило с вашей стороны.

Ванда сняла ботинки и поставила свою маленькую ножку на стенку белого фарфорового камина.

Она находила, что Ирэн чересчур серьезно смотрит на жизнь, и думала о том, что она, Ванда, не стала бы расстраиваться из-за таких вещей. Теперь, когда Ирэн свободна и ее порабощение кончилось, стоило ли себя чем-нибудь угнетать?

– Слушайте, дорогая, – сказала она. – Поедем со мной в Париж. Развлекитесь туалетами. Мудрецы говорят, что платье – лучшее средство утешения для женщины. Несколько новых шляп сразу улучшат ваше самочувствие.

Она весело взглянула на Ирэн.

– Какая вы милая, Ванда!

– Так едем?

– Я подумаю об этом.

– Это значит, что вы не хотите. Всякий раз, как кто-нибудь из друзей отвечает мне так на мое приглашение, я вычеркиваю его из списка. Ужасно смешная вещь – женская нерешительность. Чем больше женщина обдумывает, тем больше усиливается ее нерешительность.

– Вы сегодня настроены очень философски.

– Как раз в меру… А как, милая, насчет завтрака? Я с удовольствием поглодала бы какую-нибудь косточку.

В эту самую минуту снизу, из столовой, донесся удар гонга.

– Благодарение небу, – сказала Ванда, вставая. Надевая свои сапожки, она раскачивалась перед Ирэн.

За завтраком, основательно подкрепившись, – в то время как Ирэн ничего не ела, – Ванда заявила, что останется на целый день. Наградой ей было восклицание Ирэн:

– Правда, Ванда? Как я рада!

Они вместе вернулись в будуар, где Ванда сразу легла на ковер и пролежала на нем не менее получаса. Закурив папиросу, она спросила Ирэн:

– Как ты находишь свою свободу?

Ирэн полулежала в кресле, с закрытыми глазами, заложив свои гибкие руки за голову. Она выпрямилась и посмотрела на Ванду. Щеки ее покрылись легким румянцем.

– Это великое счастье, – сказала она кротко. – Великое счастье, – повторила она. – Не нахожу для этого другого слова. Вставать утром и знать, что мне не надо идти в комнату больного ровно к десяти часам, где должна читать вслух до без четверти двенадцать. В половине второго я получала свой выходной час с приказом вернуться ровно в половине третьего. Меня осыпали бранью, когда я на минуту опаздывала. Это унижение, для вас непонятное, наполняло шесть лет моей жизни.

– Но у вас был ребенок, Карл. Лицо Ирэн просветлело.

– Да, у меня был Карл, и если бы его не было, я думаю, я не перенесла бы этой жизни.

– Мы охотно бы все навещали вас, но Карл-Фридрих делал это прямо невозможным.

Ирэн встала и начала беспокойно ходить по комнате.

– По ночам, – сказала она внезапно, – когда я, наконец, получала свободу, я иногда спускалась сюда и шагала, шагала взад и вперед. Однажды я даже попробовала выйти в парк. Я чувствовала, что не могу оставаться без движения. Казалось, моя душа проснулась с нестерпимым ощущением ужаса и страха.

Она отвернулась от Ванды.

– Вы не представляете себе, – сказала она, задыхаясь, – какое неизгладимое впечатление оставил у меня первый год моего брака. Тогда-то я по-настоящему узнала дядю Габриэля. Он часто приходил, несмотря на свою занятость, и сидел с моим мужем, выслушивая, как он бранит все и всех так, как это он один умел делать. Но дядя Габриэль не боялся его, как боялись я и большинство других, и я уверена, что Карл-Фридрих очень любил его. Но он не хотел его видеть перед смертью. Он даже отказался его принять. Дядя Габриэль обыкновенно сидел со мной и болтал о самых простых вещах, рассказывая мне самые забавные истории, так что я на время забывалась.

В ее голосе послышались слезы.

– Он был единственным человеком, единственным существом, с которым я могла разговаривать.

Ванда сидела лицом к огню, обхватив руками колени.

– Да, это старик ангельской души, – сказала она. – С ним чувствуешь себя совсем легко и просто. Как он был рад, когда Тео вернулся… Ирэн, я не хочу быть надоедливой, но, ведь, правда, Тео ужасно милый. Подумайте, как рад был бы дядя Габриэль, если бы вы в состоянии были… изменить ваш взгляд на брак. Тео действительно очарователен, вы это знаете. Я уверена, что он уже много лет вас любит.

Ирэн всплеснула руками.

– Вам, которая была счастлива в замужестве, – сказала она с горечью, – легко других уговаривать, но я ее испытала, эту жизнь, и достаточно настрадалась. Ванда, мне двадцать шесть лет, и я еще никогда не жила настоящей, свободной жизнью. Если я снова выйду замуж, это будет просто потому, что не смогу жить без человека, которого полюблю, а вовсе не потому, вовсе не потому… – она запнулась, – не потому, что другие найдут этого человека подходящим и милым. Я готова лучше умереть, чем снова выйти замуж за человека, которого я не люблю, не люблю истинной любовью. Так как я всегда казалась забитой, несчастной, вы все, наверное, решили, что мне не дано сильно и глубоко чувствовать. – Она нервно рассмеялась. – Возможно, что вы были правы, возможно, что так и было до смерти Карла-Фридриха. Но на днях ночью я проснулась. И я вдруг почувствовала, что моя молодость, моя жизнь, мое счастье еще не ушли от меня. Жизнь ждет меня, и я не знаю еще, что она несет мне. Но моя душа раскрыта для нее. Вы не представляете себе тех маленьких радостей, которые наполняют сейчас мою жизнь. Я так счастлива, что могу сама заказать чай, что этот чай – мой, в моем собственном доме, что ни одна душа в мире не может войти и приказать мне что-нибудь сделать. Иногда вечером я надеваю бальное платье и танцую одна в своей спальне. Я не танцевала уже годы. Я начинаю снова свою жизнь с того момента, на котором она остановилась восемь лет тому назад.