— А какие на вкус не курящие? — спросила она, стараясь казаться невозмутимой.

— Как лакрица, — быстро нашелся Джек Хаск. Левая половина его алых губ превратилась в асимметричную усмешку.

Киззи не придумала ничего умнее, чтобы ляпнуть:

— Ха. Я люблю лакрицу.

— Ну значит, думаю, тебе стоит попробовать на вкус не курящего, — сказал он, прямо глядя ей в глаза, и Киззи почувствовала, будто он проник сквозь них, попал прямиком ей в кровь и нагрел ее изнутри.

К счастью прозвенел звонок и ей не пришлось придумывать ответ.

— Пока, Джек Хаск, увидимся, — просто сказала она.

— Непременно, — сказал он, склонив голову в сторону и, посмотрев на нее еще мгновение, ушел.

Киззи развернулась, и увидела, что Кактус с Иви смотрели на нее во все глаза.

— Это сейчас все наяву происходило? — требовательно спросила она у них.

— Спасибо, что познакомила нас! — с надутым видом произнесла Иви.

— Господи. Простите. Я просто очень старалась не упасть в обморок и не разрыдаться. Господи. Серьезно, что сейчас было? Это наяву было или очень реалистичный сон?

— О, еще как наяву, — заверила ее Кактус. — Киззи! Ты только что обменялась слюной с самым красивым парнем, когда‑либо ступавшим по коридорам Святого‑Рябого. Слюной. А в слюне есть ДНК. Теперь ты типа носишь его клетки у себя во рту, как одна из тех странных лягушек, что носят яйца за щекой!

Иви пронзительно взвизгнула, но потом добавила:

— У тебя может во рту родиться его малыш! Рото‑малыш!

— Боже! Только в вашей интерпретации слюна сумела прозвучать отвратительно. Короче, вы видели какой он идеальный?!

— О, я‑то видела, — сказала Кактус.

— Он определенно на тебя пялился, Киз, — восхищенно пролепетала Иви.

— Черт возьми, с какого перепугу‑то? — пробормотала она.

Девушки перелезли через низкую стену и направились внутрь со студенческим потоком. Оставшиеся занятия Киззи провела в оцепенении.

Она увидела Джека Хаска после школы. Он стоял с непринужденным видом, прислонившись к флагштоку. Весь такой длинноногий, длиннорукий, спортивного телосложения. Она мысленно спросила себя, неужели он ждал ее, но тут же отмела эту мысль из‑за нелепости. Ну, разумеется, если он кого‑то ждал, то не ее. Но нет. Он ждал именно ее. Когда она подошла ближе, он выпрямился и склонил голову.

— Привет, Киззи, — произнес он мягко.

— Привет, Джек Хаск.

— Слушай, я вот тут подумал… — начал было он, но умолк, смутившись. — У меня проблема с одеждой. — Он указал на свои старомодные брюки.

— Да? Не парься. Скорее всего половина здешних овец завтра припрется в шмотках своих бабок.

Он рассмеялся.

— Ну мне все равно нужно купить одежду. Я подумал, может ты мне покажешь, где это можно сделать.

— О, не вопрос, — ответила слегка разочарованная Киззи. На мгновение ей показалось, что он ждет ее, чтобы вместе с ней пойти домой, так как им было по дороге. — Здесь есть секонд‑хэнд, в который я хожу, он довольно прикольный и дешевый. Это возле заправки и пиццерии с солнечной системой, свисающей с потолка. — Она начала показывать дорогу, но Джек Хаск поймал ее руку и несколько мгновений не отпускал. Он держал ее ладонь в своей руке, словно та была очень хрупкой, подобно луковице тюльпана или яичной скорлупе.

Он сказал:

— Нет, я подумал, может ты могла бы сходить со мной и… помочь.

— О, — еле слышно произнесла Киззи.

— Если только ты не занята.

— Нет, мне только нужно быть дома вовремя, чтобы ужин приготовить. Но я могу провести с тобой какое‑то время.

— Круто. — Он улыбнулся. Не перекошенной полуулыбкой, а широкой и прекрасной, которая ослепила Киззи.

Они зашагали в сторону магазина, и Киззи обернулась, чтобы помахать Кактусу и Иви. Подруги в ответ сверкнули улыбками маньячек. Когда они проходили мимо толпы, в которой тусовалась Дженни Гласс, Киззи услышала, как кто‑то прошептал:

— Что это новичок делает с бабочкой‑насильницей? — И ее сердце тут же сжалось в тугой узел.

Она надеялась, что Джек Хаск ничего не услышал, но как только они вышли из толпы, он посмотрел на нее, приподняв бровь, и спросил:

— Как та девушка только что назвала тебя?

— Забудь, — мрачно сказала Киззи.

— Ладно. — Он помолчал, и вновь посмотрел на нее. — Потому что это прозвучало как «бабочкой‑насильницей».

Униженная Киззи кивнула.

— Ага, — запнувшись на звуке «г». — Это я.

— Почему? — Он выглядел озадаченным.

Покраснев еще сильнее, пожевывая губу, Киззи наконец произнесла:

— В общем, в девятом классе, пока я не научилась не принимать участия в обсуждениях на уроке, мы говорили о человеческой природе или типа того и науке о живой природе, и эта девчонка Хизер Блэк начала говорить, что люди самые жестокий вид, а царство животных благородное и все такое. Дескать животные убивают только ради еды, а воюют, убивают и насилуют только люди.

Джек Хаск фыркнул.

— Думаю, она не встречала орангутанга.

— Чего?

— Орангутанги насилуют. Они даже практикуют групповое изнасилование.

— О. Хорошо, что тогда я об этом не знала, а то меня бы наградили прозвищем и похлеще.

— Что, ты сказала этой девчонке, что бабочки насильники?

— Да. Ну, это так. Во всяком случае, некоторые. Самцы ждут, когда самки вылупляются из куколок. Самки пока не могут летать, им нужно расправить крылья, и самцы насилуют их. Добро пожаловать в прекрасный мир бабочек. Потом, будто им этого мало, они выделяют в них особый секрет, который твердеет, как пробка, и самки после этого не могут спариваться с другими самцами… Хотя, после такого первого свидания, знаешь ли, не думаю, что ей бы этого хотелось. Короче, самцы потом приспосабливают специальные штуки на лапках для выдавливания этой пробки, чтобы можно было еще раз воспользоваться самкой, а потом они выделяют это особое вещество на брюшко самки, создавая что‑то вроде пояса верности, который нельзя снять. Ну разве не безумие?

— Ты же это выдумала, да? — спросил Джек Хаск, отпрянув.

— Да кто способен такое выдумать? В природе столько всякого безумного дерьма. Например, споры, которые вторгаются в тело гусеницы и превращают его в овощ, а затем каннибалы делают из него чернила для татуировок. Ну разве это не научная фантастика? Я сказала Хизер Блэк, что она смотрит слишком много мультфильмов. Животные тоже убивают. Шимпанзе иногда даже убивают детей друг друга. Люди — не единственный вид, который убивает за территорию, за господство…

— И ради забавы, — добавил Джек Хаск.

— Ооо. — Киззи сморщила нос. — Коммент серийного убийцы.

— Не, — сказал он, игриво пихнув ее локтем. — Я подразумевал кошек.

— Ага. Извращенец. Короче, после меня наградили этим прозвищем.

— Отстой.

— Ага. Мне не стоило даже спорить. Хизер Блэк может и тупая корова, но я в принципе с ней согласна. Люди ужасны. Мы подлые.

— Ну да, есть такое, — согласился Джек Хаск. — Дело в том, что с животными никогда ничего нельзя сказать наверняка. Что до людей, то если они мерзавцы, то всегда будут мерзее любой псины.

— Когда они хорошие, то очень, очень славные, но если они плохие, то просто ужасны, — подытожила Киззи.

Он рассмеялся.

— Да, определенно. Мне это нравится. Кто ты такая, Киззи? Очень хорошая или ужасная? — Он склонил голову и прищурился, как будто пытался решить.

— Ужасная, — незамедлительно ответила Киззи.

— Ага, — сказал он и глаза его, казалось, опять вспыхнули серебром. — Я тоже.

Они добрались до секонд‑хэнда, и он открыл перед ней дверь.

Именно здесь Киззи всегда затаривалась, вместо торгового центра, отчасти потому что родители крайне редко давали ей деньги, а отчасти потому, что там была трехстворчатая ширма для переодевания с выбитым орнаментом на бархате, изъеденном молью, и она походила на часть мебели будуара Марии‑Антуанетты. Ей нравилось набрать охапку дешевых платьев и примерять их одно за другим, завершив образ нелепыми и совершенно неподходящими шарфом, ботинками на платформе и кошачьими очками. Иногда она даже покупала такие платья, но в местах, где ее мог кто‑нибудь увидеть, она всегда была в джинсах.

Тем не менее, она отвела Джека Хаска подальше от джинсов, и одела его, как ленного поэта, которым она себе его вообразила, когда впервые увидела, в черный вельветовый пиджак с потертостями на локтях, в белую рубашку с вышивкой, напоминающую капли крови, а длинные ноги облачила в брюки в полоску. Они подобрали разбитые карманные часы с мозаикой из бижутерии на выпуклой крышке, и Киззи ради забавы, и дабы довершить образ, надела на него старые очки‑авиаторы в кожаной оправе, которые ему тоже понравились, и он купил и их.

— Эта одежда еще страннее того, что было сегодня на мне, — сказал он, оглядывая себя в зеркале. — Я выгляжу так, будто живу на чердаке.

— Именно этого я и добивалась, — сказала, довольная собой, Киззи.

— Ну, а как насчет тебя? — спросил он. Он протянул девушке изумрудный шарф с бахромой.

— Не, — отмахнулась она.

— Не? Ты очки на меня надела. Ты можешь хотя бы примерить шарф. Вот. — Он набросил ей шарф на голову и завязал бантом на макушке. Всю ее кожу с головы до пят покалывало от прикосновения его пальцев к зарослям ее волос.

Она посмотрела в зеркало.

— Я похожа на пьяную уборщицу, — безапелляционно заявила она.

— Попробуй, надеть, как цыганки.

Она попробовала, и ей вроде как даже понравилось.

— Я куплю тебе его, — сказал Джек Хаск.

— Нет, — запротестовала Киззи. — Слишком дорого и я все равно не буду носить.

— Почему?

— Ты ничего не понимаешь. В школе есть девчонки, чья единственная цель в жизни — придумывать неприятные прозвища, когда кто‑то делает что‑то малейшее из ряда вон выходящее.

— Да ладно тебе, Киззи. Этот шарф должен стать шагом вперед от бабочки‑насильницы.

Киззи рассмеялась. Смех вышел гортанным, больше похожим на мурлыканье. Он был самым близким к тому знойному голосу, который у нее появится, когда она вырастет и научится быть собой. Если вырастет. Она взяла шарф.