— Спасибо, — благодарит он. — Мэдди рассказала мне все об утках.

— Это правда? — спрашиваю ее. — Вероятно, не стоит удивляться.

— Я рассказала ему, что они едят капусту! — говорит она, сжимая пакеты. — Он сказал, что это безумие, потому что они едят хлеб. Но это он говорит безумие, потому что хлеб плох для них. Он не верит, что они едят капусту!

— Ну, — говорю я, когда она делает паузу, чтобы перевести дух. — Полагаю, он не знает много об утках.

— Полагаю, нет, — соглашается Джонатан, задерживаясь, будто не хочет уходить.

— Он должен пойти! — объявляет Мэдди, смотря на него широко раскрытыми глазами. — Ты можешь покормить уток!

— Не уверена насчет этого, золотко, — говорю я.

— Почему? — спрашивает Мэдди.

Почему? Хороший вопрос, на который у меня нет ответа, по крайней мере, ответа, который она поймет.

— Уверена, он занят.

— Слишком занят для уток? — спрашивает она, смотря на него в неверии. — Ты не хочешь покормить их со мной?

Я облажалась. Вот так. Мгновенно это понимаю. То, как она спросила это, то, как сформулировала? Нет варианта, что он ответит «нет».

Джонатан что-то бормочет, не отвечая на ее вопрос, и смотрит на меня, в поисках помощи. Странно видеть его таким уязвимым. Он будто тонет сейчас.

— Мы будем в парке, — говорю ему. — Если хочешь прийти, когда занесешь молоко.

— Ты уверена?

Он спрашивает меня, но Мэдди отвечает.

— Да.

Парень смеется.

— Тогда, полагаю, увидимся.

После момента колебания, момента, когда он снова пялится на Мэдди, Джонатан, наконец, уходит. Мэдди наблюдает, пока он не пропадает из виду.

— Мамочка, это Бризо! Он здесь.

В ее глазках мелькают звезды, моя девочка-мечтательница, и я возвращаю ей улыбку, хоть и переживаю, что все это неизбежно ее сокрушит. Он здесь, и он старается, но как долго это продлится? Сколько пройдет времени, прежде чем он снова сбежит из города и вернется к своей жизни, оставив все позади? Сколько времени пройдет, прежде чем моя желающая любви маленькая девочка станет для него неудобством?

В это время в парке тихо, только пара семей проводит досуг, занятые своими делами. Никто не обращает на меня внимание, когда я направляюсь к столам для пикника, низко опустив бейсболку и солнцезащитные очки, чтобы избежать контакта глаза в глаза.

Я проводил пресс-конференции в прямом эфире, выходил на красные дорожки, давал показания в суде перед влиятельными прокурорами, которым ничего не стоило разорвать меня на части. Однажды был в реабилитационной клинике... дважды... хорошо, может, пять раз, провел бесчисленное количество встреч АА и изливал душу лучшему психотерапевту на западном побережье. Прослушивания за прослушиванием, встречи и переговоры, интервью на пресс-конференциях, где репортеры, казалось, не понимали значение словосочетания «личные вопросы». Я находился рядом с влиятельными людьми, однажды даже встречался с президентом.

Но никогда за всю жизнь не нервничал так, как в этот момент.

Мои ладони потеют. Руки зудят. Мое запястье чертовски болит, чувствую, как оно пульсирует в такт биению моего сердца.

Мне кажется, меня сейчас стошнит, но я беру себя в руки и направляюсь к воде, где Кеннеди сидит с нашей дочерью.

Чувствую себя дерьмово, но ничего не помешает этому... что бы ни было. Я приму все, что смогу получить.

— Ты пришёл!

Голосок Мэдисон громкий, когда она бежит ко мне, все еще держа в руке пакеты с капустой. Темные волосы обрамляют ее лицо, а коса растрепалась. Она убирает от глаз волосы, которые ей мешают, улыбаясь мне.

— Конечно, — отвечаю. — Не мог пропустить встречу с утками.

Сует мне один из пакетов, почти толкая меня им. Я морщусь, когда она задевает поврежденное ребро. Чертовски больно, но я не издаю ни звука, когда Мэдди говорит:

— Ты можешь покормить их из этого, потому что я буду из этого.

Я беру пакет, колеблясь, прежде чем снимаю слинг с руки. Мне следовало носить его пару дней, но к черту. Не смогу сделать это одной рукой. Бросаю слинг на траву, наблюдая, как Мэдисон разрывает свой пакет, немного перестаравшись и почти теряя всю капусту. Та начинает высыпаться, и инстинкты берут свое. Вытягиваю руку резко и хватаю капусту, поморщившись, когда боль простреливает мое предплечье.

— Осторожнее.

— Я держу, — говорит она безразлично, хотя не делает этого, оставляя следы от капусты, как «Гензель и Гретель» с крошками. Капуста не попадет к уткам, к тому времени, как мы до них доберемся.

— Вот, — говорю я, пытаясь открыть второй пакет. — Давай поменяемся.

Она пожимает плечами, как будто не видит разницы, но меняется со мной пакетами, прежде чем направляется к воде.

— Иди сюда, я тебе покажу!

Мы повстречались всего час назад, но она уже окрутила меня вокруг своего пальчика и командует. Следую за ней к берегу, где семья уток плещется в воде.

— Что насчет твоей мамы? — спрашиваю, испытывая чувство вины, будто украл ее у Кеннеди.

— Мамочка не любит уток. Она говорит, что я могу их кормить, но они должны оставаться здесь, потому что могут ее съесть.

Я смеюсь над этим, бросая взгляд на Кеннеди, которая сидит на столе для пикника, наблюдая за нами.

— Полагаю, некоторые вещи никогда не меняются.

— Какие, например?

Я смотрю на Мэдисон.

— А?

— Что никогда не меняется?

— Люди, — отвечаю. — Ну, или некоторые люди. Твоя мама не очень сильно изменилась.

Она все еще красивая, сообразительная женщина, какой всегда и была. Даже в семнадцать, когда впервые вошла в мою жизнь, она казалась более собранной, чем кто-либо еще, но ее причуды все еще с ней.

— Ты знаешь мою мамулю? — спрашивает Мэдди, нахмурив лобик.

— Да, мы хорошо знали друг друга.

Кажется, Мэдди обдумывает это, когда преодолевает остальное расстояние до реки, хватая горсть капусты из пакета, и поднимает ее над головой, бросая в воду. Утки не колеблются, бросаясь прямо к ней. Капуста исчезает в одно мгновение, и Мэдди бросает еще одну горсть, пока утки кучкуются у берега озера, издавая много шума.

— Иисус Христос, — бормочу, когда утки окружают нас, пытаясь вырвать пакет с капустой из моих рук, в то время как Мэдди хихикает, бросая горсть за горстью.

Паникуя, я переворачиваю пакет и высыпаю все к черту, прямо на землю, отходя немного назад. Мэдисон делает то же самое, наблюдая за мной, высыпает свою капусту сверху.

— Ты права, — говорю. — Им нравится капуста.

— Я же говорила, — восклицает она, скомкав пакет в шар, пока ищет куда выкинуть.

Я забираю его.

— Я могу выбросить.

— Спасибо, Бризо.

Все, что она говорит, прежде чем убегает, кружа вокруг, играя с утками, которые следуют за ней, хотя у нее и нет капусты. Я беру свой слинг и бросаю пустые пакеты в мусорку, затем направляюсь к Кеннеди. Она не смотрит на меня, не говорит ни слова, попивая сок, пока наблюдает за Мэдисон издалека.

— Безумие, — бормочу. — Столько энергии в этом маленьком человечке.

— Так и есть, — соглашается Кеннеди. — Ты ожидал чего-то другого?

— Не думаю, что чего-то ожидал. Я просто...

— Понимаю.

Она перебила меня, прежде чем я успел закончить. Она понимает? Может быть. Но в ее голосе резкость, которая говорит мне о том, что она не хочет развивать эту тему, поэтому я не заканчиваю предложение:

— Спасибо за приглашение, — благодарю. — Понимаю, тебе было нелегко.

— Не имеет значения, как было мне, — отрезает она. — Между нами все кончено, Джонатан. Имеет значение только Мэдди.

Ее слова жалят.

— Все равно спасибо.

Она кивает, шепча:

— Не заставляй меня пожалеть об этом.

Я чертовски надеялся, что этого не произойдет.

Подбегает Мэдисон, тяжело дыша, размахивая руками и заикаясь на некоторых предложениях. Кеннеди берет коробку с соком, вставляя трубочку, прежде чем передает ей. Девчонка выпивает его за глоток.