— У тебя есть костюм? — внезапно спрашивает девчушка, пока комкает коробку.

Вопрос застает меня врасплох.

— Что?

— Для Бризо. У тебя есть этот костюм или нет?

— Эм, нет, — отвечаю. — Не с собой.

— А где он?

— Где-то в трейлере с гардеробной. А что?

Она пожимает плечами, передавая коробку с соком своей маме.

— Он действует? Превращает в невидимого?

— Нет, это обычный костюм.

— И ты не становишься невидимым?

— Нет, я тоже обычный.

Она хмурится. Такое чувство, что я сказал ребенку, что Санты не существует.

— Но ты герой, — спорит она. — Я видела по телевизору, так что, может, тебе и не надо исчезать, так ты сможешь остаться, и теперь тебе не придется уходить.

Эти слова как удар под дых. Я яростно моргаю, не уверенный, что она имеет в виду, но мне вербально надавали тумаков.

— На днях мы читали отрывок из «Призрачного», — поясняет Кеннеди. — Она не рада, что Бризо исчезает в конце.

От объяснения лучше не становится. Вздохнув, сажусь на край стола для пикника.

— Да, я всегда считал, что это отстойно. Конечно, он думал, что это к лучшему, но полагаю, авторы могли бы подарить им счастливый конец.

— Он должен вернуться, — говорит Мэдисон. — Тогда ему станет лучше, и они будут счастливы.

Она слишком сильно подбирается к нашей историей, говоря это, сама того не осознавая.

— Хах, возможно, тебе стоит дописать историю.

Мэдисон округляет глаза, ее лицо освещает улыбка. От этого выражения мое гребаное сердце ускоряет бег. Она красивая. Малышка еще красивее, чем я мог себе представить. Внутри нее живет искорка, та, что находит связь во мне, искорка, которую я не чувствовал давно.

— Я могу это сделать! — восклицает она. — Могу все исправить!

Кеннеди смеется.

— Уверена, можешь.

Мэдисон снова убегает. Я сижу в тишине, наблюдая за ее игрой. Проходит несколько минут, прежде чем мой телефон звонит в кармане. Вынимаю его. Клифф.

— Алло? — отвечаю кратко.

— Привет! — говорит Клифф со слишком большим энтузиазмом. — Как наш герой чувствует себя сегодня?

— Зависит от обстоятельств.

— От каких?

— От того, что ты хочешь.

— Просто звоню проверить, как ты держишься.

— В таком случае все хорошо.

— Отлично, — говорит он. — Сегодня не такой угрюмый придурок.

— Может, немного.

— Даже немного считается.

Он смеется.

Клифф никогда не смеется.

— В любом случае у меня не было шанса узнать, как ты, после твоей выписки, — говорит он. — Ты вернулся в Лос-Анджелес?

— Нет, понимаешь ли, я решил... задержаться

— Задержаться, — повторяет он. — Ты все еще в городе?

— Эм, близко.

Ему не требуется много времени, чтобы осознать.

— Ты не мог. Серьезно, скажи, что ты не там, где я думаю.

— Да, я здесь.

Он фыркает.

— История повторяется каждый твой приезд. Каждый чертов раз.

Так и есть. Я слетал с катушек после каждого посещения Беннетт-Ландинг. Уходил в загул, до полного онемения, настолько, что меня могли застрелить, и я ничего не почувствовал бы. И после того, как брал себя в руки, начиналась лекция: я играю с огнем, это кошмар для пиара, представь, что будет, если они пронюхают...

Представь, что здесь появятся папарацци. Представь, что войдут в ее жизнь, как вошли и в твою. Представь, что будут преследовать твою дочь в школе. Что напишут о ребенке, которого ты избегал. Представь, каково тебе будет, когда тебя будут клеймить ругательствами за то, что ты бросил дочь.

— Все хорошо, — фыркаю. — Никто не знает, что я здесь.

— Предполагалось, что ты будешь отдыхать.

— Перестань беспокоиться. Я не собираюсь ввязываться ни во что глупое.

— Лучше бы так и было, — говорит Клифф. — Сейчас хватает проблем и от Серены.

Я вздыхаю, понурив голову.

— Что теперь?

— Она попала в реабилитационную клинику.

Я ожидал услышать это, но, тем не менее, удивлен.

— Добровольно?

— Конечно, если ты считаешь, что все те разы был там добровольно.

Даже близко нет.

— Она отбилась от рук, — жалуется он. — Полагаю, настало время для нее получить помощь.

— Хорошо. Надеюсь, это сработает.

— Я тоже.

— Так это все? Больше нет новостей?

— Нет, — отвечает Клифф. — Если, конечно, тебе нечем поделиться?

Я заканчиваю разговор без лишних формальностей и засовываю телефон в карман, глядя на Мэдисон. Не хочу сглазить удачу. Сегодня была счастливая случайность, но я не уверен, что будет дальше.

— Дай угадаю, — говорит Кеннеди. — Твоя жена?

— Я уже говорил тебе, что у меня нет жены.

— Держу пари, ты также говорил людям, что у тебя нет дочери.

Я прищуриваюсь. Горечь сквозит в каждом ее слове.

— Никто даже не спрашивал.

— Но, тем не менее, ты не делился данной информацией.

— Я бы поделился, — говорю. — Сделаю это сейчас, если хочешь. Я позвоню репортерам прямо сейчас и дам эксклюзивное интервью. Но просто знай, что к завтрашнему утру они будут тарабанить в твою дверь. Они будут прятаться в кустах, лазать по деревьям, смотреть в окна, карабкаться, чтобы получить фотографии. Твое фото появится в «Хрониках Голливуда» на первой странице на следующей неделе. Этого ты хочешь?

Она не отвечает.

Конечно же, ответ «нет».

Это неизбежно. Когда-нибудь они узнают. Я только надеюсь, что у нас есть время разобраться со всем, прежде чем это произойдет. Что у меня будет время узнать свою дочь и заработать доверие Кеннеди до того, как налетят стервятники и все испортят.

— Мэдди! — окликает она, вставая. — Нам пора, золотко!

— Нет, — сразу же говорю я. — Пожалуйста, не уходите.

— У меня есть дела, — говорит Кеннеди.

— Еще двадцать минут, — прошу. — Десять минут.

— Я бы хотела, но...

Кеннеди перебивает появление Мэдди, чьи волосы теперь растрепаны.

— Нам нужно уходить, мамочка?

— Нам нужно к дедушке, помнишь? Мы обещали ему прийти.

— Он может тоже пойти? — спрашивает ее Мэдисон, прежде чем повернуться ко мне. — Ты пойдешь?

— В дом твоего дедушки?

— Да! Дедуля любит тебя, потому что он тоже смотрит «Бризо»!

Кеннеди тихо смеется, пока собирает их вещи.

— Не думаю, что это хорошая идея, — отвечаю. — Может, в другой раз.

Она выглядит разочарованной и надувает губки. Я хочу забрать слова назад. Хочу сказать, что пойду за ней куда угодно, даже если это означает проведать мужчину, который однажды сказал, что отрежет мои яйца, если я снова переступлю порог его дома. С того времени я пару раз там появлялся, не обладая достаточной храбростью войти внутрь, но сделаю это ради нее.

Я отрастил неплохие яйца, чтобы позволить ему их отрезать. «Надрез», «надрез».

— Ох, и не надо испытывать «собачьи глазки» на нем, — говорит Кеннеди, игриво хватая Мэдисон за подбородок, сжимая пухленькие щечки пальцами. — Он слишком умен, чтобы поддаться.

— Но он может прийти в следующий раз? — спрашивает она.

— Может, — отвечает Кеннеди. — Посмотрим.

Я открываю рот, чтобы попрощаться, но Мэдисон бросается на меня, опережая. Она обнимает меня за шею, и мое сердце чертовски болит, когда я обнимаю ее в ответ. Все очень быстро, слишком быстро, и она отстраняется.

— Спасибо тебе, Бризо!

— Джонатан, — поправляет ее Кеннеди.

— Джонатан, — повторяет девочка. — Но и Бризо тоже.

— Всегда, пожалуйста, Мэдди, — говорю. — Спасибо, что позволила мне покормить уток.

Кеннеди берет Мэдисон за руку, задерживаясь на мгновение. Вижу, что она хочет что-то сказать. Приоткрывает губы, но выходит только вздох, прежде чем они уходят.

В субботу вечером, чуть позже восьми часов, ты останавливаешь свой «Порше» напротив скромного двухэтажного дома.

Девушка встречает тебя на крыльце, в простом сером платье, похожем на длинную футболку и с босыми ногами.