МАТЕО

Мы с Верой просыпаемся с похмелья.

Несмотря на то, что девочки, по словам Веры, не занимались ничем, кроме как сидели дома, когда мы вернулись с нашей вечеринки, место было буквально усеяно бутылками из-под вина и шампанского. Вера, финская подруга Руби, Елена, жена Марко, Инес, и жена Бенедитто, Тереза, бодрствовали, танцевали, были уморительно воинственно настроены и пили прямо из бутылки.

К счастью, у остальных женщин осталось немного здравого смысла. Руби едва ли пила что-то, потому что не хотела похмелья на своей свадьбе, а Талия оставалась верной своей роли матери-наседки и была относительно трезва, чтобы позаботиться о Давиде Роберто, Хлое Энн и малышке Элис. Когда мы вернулись домой, они все быстро уснули. Понятное дело, я тоже не бы ангелом. Когда еще до темноты яхта пришвартовалась в гавани, мы остались на ней еще на несколько часов, напиваясь.

Лежа с пульсирующей головой и ощущением ваты, наполняющей мой рот, я всем сердцем сочувствую Лучано. Надеюсь, ему хватило ума отступить, в отличие от всех нас. Я помню, Алехо пытался его напоить, но не уверен, что ему это удалось.

― О, боже мой, ― произносит Вера, медленно ворочаясь на кровати за моей спиной. ― Я умираю.

― Я тоже, ― отвечаю. ― Я тоже.

― Как мы собираемся пережить эту свадьбу? ― стонет она, закрывая лицо ладонями. ― Зачем я это сделала с собой?

― Что ж, моя Эстрелла, ― отвечаю я, аккуратно разворачиваясь, чтобы не потревожить некий баланс у меня в голове. ― Мы оба давно не были на вечеринке. И это правильно. Я слишком стар для такого дерьма.

― Мне кажется, я тоже.

Я смеюсь, несмотря на то, что это приносит боль.

― Тебе тридцать один. Ты только достигла границы, когда похмелье преследует тебя целый день и за меньшее количество спиртного. Наслаждайся, пока есть такая возможность.

В ответ она только стонет.

Вскоре я встаю, пользуюсь туалетом, а потом направляюсь в кухню, где обнаруживаю Алехо с Талией, которые уже проснулись и поглощают тосты с «Нутеллой», запивая их кофе.

― Кофе, ― бубню я, как зомби, направляясь к френч-прессу. Наполняю для себя чашку, а потом прислоняюсь к островку и осматриваю их.

Они оба выглядят бодрыми и на удивление хорошо.

― В чем дело? ― спрашиваю я, мой обвинительный взгляд сосредотачивается на Алехо. ― Я знаю, сколько ты выпил. Почему ты выглядишь помолодевшим?

Алехо пожимает плечами, ухмыляясь мне.

― Не знаю, Матео. Может, потому что мне двадцать семь, а ты стар, как черт?

― Ты забыл, что я твой тренер. И могу наказать тебя многими способами.

― Это раздражает, правда? ― спрашивает Талия, закатывая глаза. ― Я выпила всего бокал вина, а расплачиваться за это буду целый день. Этот мужчина пьет, как рыба, но превращается в Супермена.

Алехо все еще улыбается.

― Эй, я не могу изменить того, каков я есть.

― Я выпила всего бокал прошлым вечером и до сих пор чувствую себя захмелевшей, ― говорит она, зевая. ― Давид Роберто тоже практически не спал этой ночью. Спасибо, боже, что он спит сейчас. Он вас не побеспокоил?

― Ни капельки, ― отвечаю ей, делая спасительный глоток кофе. Ах. Возможно, это и есть ответ. ― Опять же, я отрубился.

― А как Вера? ― спрашивает она, кривясь над чашкой.

― Отвратительно! ― выкрикивает Вера, внезапно появляясь в дверях. ― Она чувствует себя отвратительно, спасибо, что спросила.

Моя жена слегка похожа на воплощение смерти, так что немного странно, что она выглядит невероятно горячо в своей помятой ночной рубашке, без лифчика, с торчащими сосками. Дерьмо, кажется, меня это заводит. Мне нужно сосредоточиться на чем-то другом. Ах, да, моя проклятая головная боль. Это сработает.

Талия смеется.

― Я же говорила тебе не пить шампанское после красного вина. Разве ты не знала, что это не приведет ни к чему хорошему?

Я улыбаюсь. Талия ― одна из моих любимых людей, женщина, которую я на самом деле уважаю и которой восхищаюсь. Вера относится к ней так же, поэтому мне забавно, что Талия применяет на ней роль матери. Она мне ближе по возрасту, чем Вере или даже мужу, и хорошо играет свою роль.

Вера кривится, а потом плетется за кофе.

― Это будет последнее испытание, ― говорит она, выливая остатки в чашку. ― Если я смогу выпить это, то буду уверена, что проживу день. Если меня будет тошнить от кофе, надежда потеряна.

Вера делает глоток, а мы все ждем ее вердикт. Она выдавливает из себя улыбку, глаза прищуриваются от удовольствия.

― Хорошо.

― Хорошо, ― вторит Талия. ― Потому что мы должны собираться.

― Церемония не раньше трех, ― говорит Вера.

― Я знаю, но мы вроде как де-факто подружки невесты. Мы должны помочь ей. Забыла обо всех заботах, наваливающихся в день свадьбы?

Вера кивает.

― Поняла. Просто позволь мне принять душ, и посмотрим, что дальше.

Для нас с Алехо все немного легче. Мы не свидетели, потому что Лучано решил вообще никого не брать на эту роль, но я уверен, что ему нужна будет помощь с чем-нибудь. Но, что бы это ни было, это будет легче, чем помочь невесте собираться.

Во всяком случае, день проходит довольно быстро. Мы пока не переодеваемся, но приводим себя в приличный вид, а затем направляемся в соседний дом, чтобы плотно пообедать со всеми в столовой. Нас много, и места не так уж много, но мы все находим себе место. Хлоя Энн более чем счастлива быть вдали от взрослых, и как только заканчивает, то практически умоляет побыть в конюшне, пока не придет время собираться.

Как только она убегает, я предупреждающе смотрю на Лучано.

― Если после этого моя дочь захочет лошадь, это будет твоя вина.

Лучано лишь улыбается мне. Он улыбается уже примерно двадцать четыре часа. Мужик не может дождаться, пока женится. Я сжимаю его плечо, теперь решив простить ему, если Хлоя Энн станет одержимой лошадьми. Может быть.

После обеда все уже становится серьезно. Появляется священник, свадебный фотограф и доставка. Диджей устраивается под тентом, флористка расставляет свои композиции вдоль стульев и прохода.

Мы с Алехо слоняемся всюду, потягивая коктейли из бара, помогая Лучано, когда можем, хотя Марко, кажется, руководит шоу, и это нас вполне устраивает.

А потом все становится настоящим.

Мы занимаем свои места на белых стульях в поле, глядя на импровизированный алтарь из тюков сена и тщательно расставленных цветов. Вдалеке поля сливаются с морем, сверкающем кобальтовой синевой.

Светит солнце, небо чистое и жарко как в аду, но легкий ветерок не дает мне пропитать пиджак по́том.

Я держу руку Веры, сидящей с одной стороны от меня, и Хлои Энн с другой, на мгновение ошеломленный тем, как мне повезло, что эти двое есть в моей жизни. Они обе тоже выглядят великолепно. Вера с убранными в высокую прическу волосами, в скромном голубом платье, подчеркивающем ее изгибы и глаза, а моя дочь в простом черном платье. Меня поражает, что она становится женщиной, переставая быть моей маленькой девочкой. Но боже мой, как я горжусь ею!

Затем все оборачиваются, чтобы посмотреть, как Лучано идет по проходу рядом со священником, довольно мрачным пожилым мужчиной. Неудивительно, что Лучано выглядит бодрым, его борода аккуратно подстрижена (слава богу, потому что какое-то время она делала его похожим на горца), смокинг идеальный. Он улыбается и кивает всем на ходу, а затем поднимает руки в воздух, испуская возглас, прежде чем отправиться на свое место у алтаря.

Все улыбаются. Рядом с ним сложно удержаться.

Дальше мы ждем. И ждем. Наконец, музыка наполняет пространство.

Я смотрю на лицо Лучано. Он смотрит прямо в проход, как одержимый, и на его лице медленно проступают благоговение и удивление.

Вместе со всеми я разворачиваюсь на своем стуле и смотрю назад.

Руби идет по проходу в белом свадебном платье, держа в руках красные розы, которые подходят к ее губам. Позади нее Елена несет шлейф, в то время как рука Руби крепко сжимает руку отца. Она пытается смотреть на всех, проходя мимо, но не может отвести глаз от Лучано.

И он тоже абсолютно не может оторвать от нее взгляд.

― О, боже, ― шепчет Вера, всхлипнув. ― Посмотри, как он на нее смотрит.

Я сжимаю ее руку, люблю, когда она проявляет сентиментальность, потому что это случается не так часто.

Честно говоря, я тоже это чувствую. На самом деле, я не обращаю внимания на то, что говорит священник. Он постоянно переключается с португальского на английский и обратно, говорит медленно. Я продолжаю смотреть на Алехо, чтобы убедиться, что он не отстает, и он выглядит таким же смущенным, как и я.

Но это не имеет значения, когда дело доходит до клятв, потому что это самая главная часть. Это то, что идет из души, и оба ― Лучано и Руби ― дают друг другу очень смелые, искренние обещания.

Когда Лучано начинает говорить, его голос хрипит от эмоций.

― Руби, я обещаю всегда быть твоим другом, любовником и, что самое важное, твоей семьей, от сегодня и навсегда. Для нас с тобой дом ― это не место. Это человек. И мы наконец дома.

Мне кажется, мы все чувствуем искренность и любовь, которые перетекают из его сердца в ее.

Я не боюсь своих эмоций, наверное, потому, что в Испании плачущий мужчина ― это не из ряда вон выходящее зрелище, но все равно изо всех сил стараюсь сдерживаться. Не хочу быть похожим на Веру, которая тихо всхлипывает рядом со мной, или даже на мою дочь, у которой на глазах слезы.

Потом они обмениваются кольцами, рука Лучано дрожит, когда он надевает обручальное кольцо на палец Руби. Из ее глаза вытекает одинокая слезинка, когда она смотрит на него с таким обожанием и любовью, что я понимаю: эти двое вместе надолго.

― Можете поцеловать невесту, ― провозглашает священник, наконец улыбаясь.

Улыбка Лучано растягивается от уха до уха, и он заключает лицо Руби в ладони.

― Здравствуй, жена, ― говорит он ей.

― Здравствуй, муж, ― нежно отвечает она.

Он целует ее достаточно долго и крепко, чтобы у меня появился соблазн закрыть глаза Хлое Энн. Все смеются. Потом Лучано с Руби поворачиваются к нам лицом, он поднимает ее руку и слегка пританцовывает, как делает, когда забивает гол.