Она сардонически улыбнулась мне через плечо.

— Не волнуйся. Я не пропущу завтрашнюю гонку. Мы еще не закончили, Адамо.

С этими словами она ушла, а я остался смотреть ей в спину, гадая, были ли ее последние слова предупреждением или обещанием.

Дима поспешил ко мне.

— Что за...

— Мне нужен частный самолет из Солт-Лейк-Сити через тридцать минут.

Дима уставился на меня. Он открыл рот, но я была не в настроении говорить.

— У меня нет времени на вопросы. Возьми самолет. Нам нужно улетать прямо сейчас. Мы доедем на моей машине.

Дима не стал выпытывать у меня больше информации. Вместо этого он достал свой мобильный и потянул за несколько ниточек с контактами, прежде чем коротко кивнул.

— Сделано.

Мы сели в машину, и я нажала на газ. Нам нужно поторопиться, если мы хотим добраться до небольшого частного аэропорта вовремя. Он находился прямо за пределами Солт-Лейк-Сити.

Была половина шестого, так что, если все пойдет по плану, мы сядем в самолет около шести.

— Что происходит, Динара? Ты в опасности? Тебя что-то огорчило в словах Фальконе?

Огорчение даже не начало скрывать мои чувства по поводу новостей, которые сообщил мне Адамо. Моя мать жива. В течение многих лет я думала, что она мертва. Все заставили меня поверить, что ее нет в живых.

Мои пальцы на руле сжались еще сильнее, пока не стало больно. Сейчас у меня не было настроения для разговоров. Моя голова была полна беспорядочных мыслей, гроза медленно нарастала и собиралась выпустить свою разрушительную силу. Глубоко внутри меня, моя темная жажда начала свое соблазнительное пение, зов сирены, которому я сопротивлялась уже десять месяцев.

Дима перестал разговаривать со мной до конца поездки, и когда мы подъехали к аэропорту, до запланированного вылета оставалось всего пять минут, я вздохнула с облегчением. После того как мы с Димой сели в частный самолет и расположились на сиденьях лицом друг к другу, стюардесса подала нам напитки и закуски.

— Полёт может оказаться непростым. Над Чикаго назревает гроза.

Я быстро улыбнулась ей.

— Это прекрасно.

Явно озадаченная моим ответом, она извинилась. Я взяла стакан и потягивала джин с тоником, пока самолет не взлетел, и вскоре мы уже оказались в воздухе.

Дима не сводил с меня глаз.

— Ты не скажешь, что случилось ?

— Ты знал о моей матери ?

Если Дима и понимал, о чем я, то хорошо это скрывал. Его светлые брови сошлись на переносице.

— А что с ней?

Проблема состояла в том, что Дима человек моего отца и всегда им будет. Иногда он нарушал правила ради меня, но, в конечном счете, он никогда не предаст моего отца.

— Что она все еще жива, а не мертва, как говорил мой папа.

Дима покачал головой.

— Откуда ты знаешь? Адамо вбил тебе в голову данную мысль?

Я наклонилась вперед, прищурившись. Что-то в его голосе было не так. Наша тесная связь делала хранение секретов друг от друга трудным делом.

— Ты знал ? Зачем Адамо лгать о чем-то подобном ?

— Потому что он и его братья мастера манипуляции. Они враги, даже если ты сблизишься с Адамо.

— Я ни с кем не сближусь, — процедила я сквозь зубы, но не могла отрицать взаимное влечение между мной и Адамо. Я заметила, как он разглядывал меня, а я не раз смотрела на него. — Что они могут получить, заставив меня поверить, что моя мать жива?

Дима откинулся на спинку сиденья и уставился в окно. Может, он выигрывает время? Едва заметное напряжение проникло в его тело, но я не была уверена, было ли это потому, что он знал больше о моей матери или потому, что ревновал к Адамо.

— Возможно, они надеются, что ты появишься в Вегасе, чтобы найти ее. Это может оказаться ловушкой, чтобы ты попала к ним в руки. Римо Фальконе не в первый раз похищает высокопоставленную девушку.

— Если бы он хотел похитить меня, то мог бы попросить об этом Адамо. И сомневаюсь, что Адамо единственный гонщик, имеющий тесные связи с Каморрой. Ему не пришлось бы заманивать меня в Вегас, чтобы добраться до меня.

Дима сжал губы и старался не смотреть в мою сторону. Я поднялась с места и села рядом с ним. Его взгляд встретился с моим.

— Дима, — сказала я тихо, умоляюще и положила свою руку поверх его, лежащей на подлокотнике. — Если ты знаешь, ты должен мне сказать. Мне нужно знать. Ты же знаешь, что я должна знать.

Лицо Димы, которое обычно состояло из сплошных жестких линий, словно произведение искусства кубизма, смягчилось.

— Динара.

То, как он произнес мое имя, напомнило мне о нашем прошлом. Он повернул руку и сомкнул пальцы вокруг моей ладони. Я сглотнула. Я не хотела использовать чувства Димы, или какие бы чувства он не испытывал, ради получения желаемого, но эта правда может изменить все. Мне нужно знать.

— Скажи мне, — взмолилась я.

Он наклонился чуть ближе, словно собирался поцеловать меня. Я напряглась. Я не хотела отталкивать его. В этом не было необходимости. Дима осмотрел мое тело и отодвинулся на несколько сантиметров. Его пальцы на моих ослабли, и улыбка стала болезненной.

— Что ты будешь делать с правдой?

— То же самое, о чем я всегда мечтала, покончу с этим.

— И отомстишь, — тихо произнёс Дима. — Я не уверен, что ты найдешь завершение на том пути, по которому двигаешься.

Месть была ежедневным делом в наших кругах. Каждый мужчина жил и дышал, ради мести, если с ним поступили несправедливо, но девушки должны были позволять другим решать свои проблемы, как беспомощные дамочки в беде.

— Дима.

Мой путь — мое дело. Если придется, я пойду одна. Дима откинул голову назад.

— Она жива. Фальконе сказал тебе правду.

— Почему ты солгал мне? — обиженно спросила я.

Дима мой ближайший напарник. Мы делились всем, или, по крайней мере, я так думала.

Дима склонил голову набок.

— Потому что твой отец приказал мне лгать тебе и потому что я хотел защитить тебя.

— Мне не нужна защита от правды!

Я встала, не в силах усидеть на месте. Я начала расхаживать по проходу, мой пульс бешено колотился. Крошечная часть меня сомневалась после слов Адамо, но теперь правда ярко сверкнула передо мной. Сейчас настала моя очередь принять это и решить, как действовать дальше.

— Это мое право решать, что делать с правдой. Мое чертово право.

Дима кивнул.

— Твой отец может не согласиться. Он придет в ярость, если узнает, что я тебе рассказал.

— Не ты, а Адамо.

Дима горько усмехнулся.

— Твой новый герой.

Я сверкнула глазами и опустилась на сиденье.

— Адамо не герой этой истории. Ни ты, ни мой отец тоже. Я стану героиней своей истории.

Я перевела взгляд на окно, любуясь мрачным небом, которое трагически соответствовало моим эмоциям. Вскоре облака сгустились, и на самолет хлынул дождь. Я провела ладонями вверх и вниз по бедрам, задерживаясь на знакомых шрамах. Зов сирены теперь звенел у меня в крови. Моя темная жажда была сильным противником, моим величайшим врагом, но также бальзамом и другом в самые тяжелые часы. Он сделал невыносимое терпимым, хотя бы на несколько часов.

— Ты сильнее его, — сказал Дима в тишине.

Он слишком хорошо знал язык моего тела. Я коротко кивнула.

— Я сильнее, чем вы с отцом думаете.

За тридцать минут до предполагаемого времени посадки я схватила сумку с моей одеждой для Чикаго и пошла в туалет переодеться. Это вошло у меня в привычку, что, когда я возвращалась домой, я отказывалась от своего стиля и свободы и становилась такой, какой хотел и нуждался во мне отец.

Черный лимузин ждал нас, когда мы приземлились в аэропорту Братвы за пределами Чикаго. Я молча села в машину и без слов поехала. Вскоре после того, как мы сели в самолет, я отправила отцу сообщение о своем прибытии. Судя по отсутствию удивления, Дима сообщил ему раньше меня.

Мы не въехали в Чикаго. Отец купил четыре акра земли в тридцати двух километрах от Чикаго, потому что дом, который он задумал, нуждался в пространстве. Позолоченные ворота распахнулись, когда мы подъехали к ним. Длинная подъездная дорожка с садами, напоминающими Версаль, вела к великолепному бело-голубому особняку. Потребовалось почти два года, чтобы построить этот уменьшенный вариант дворца Екатерины Великой, который мы с папой много раз посещали в Санкт-Петербурге.

Мне было интересно, дает ли это отцу ощущение дома, живя в таком особняке, или это только напоминает ему, чего ему не хватает. Иногда тяжелее жить с меньшей версией того, по чему мы скучаем, чем лишиться этого полностью.

Лимузин припарковался у подножия величественной лестницы, ведущей к парадной двери, где меня уже ждал папа в своем обычном темном костюме. Кто-то из персонала открыл мне дверцу, и я вышла из машины. Мне всегда требовалось несколько секунд, чтобы обрести равновесие на каблуках цвета шампанского после нескольких дней или недель жизни в ботинках. Я разгладила шелковое и кашемировое платье, подходящее к моей обуви, и направилась к отцу. Дима держался позади, но жесткий взгляд, который послал ему отец, обеспокоил меня.

Папа улыбнулся, но улыбка была натянутой, словно невидимые нити натянули лицо. Дима, должно быть, предупредил его о том, что я знаю. Мне хотелось возненавидеть Диму за то, что он шпион моего отца, а не доверенное лицо. Я боялась того дня, когда ему придется выбирать, между нами, и я потеряю его навсегда. Возможно, это еще одна причина, по которой я разорвала наши отношения.

Как только я подошла к нему, папа заключил меня в объятия. Я прижалась к его высокому, сильному телу, вдыхая знакомый запах лосьона после бритья. Он отстранился, обхватив мои щеки своими большими ладонями, и нежно поцеловал каждую из моих щек.

— Ты отлично выглядишь, Катенька.

Я не улыбнулась, только посмотрела в бледно-голубые глаза отца. Ему было всего под сорок, он был одним из самых молодых Паханов, и его светлые волосы все еще хорошо скрывали седые пряди.

— Динара, — поправила я, хотя знала, что он не станет называть меня по имени.

Когда я перестала называть себя Екатериной, названной в честь Екатерины Великой — еще одна причина, по которой отец решил построить ее дворец, — он был убит горем и продолжал называть меня Катенькой. Теперь я редко поправляла его и не носила ту одежду, которую предпочитала, находясь рядом с ним.