- А ты, что ж, не девица?

- Ишь, чего за рубль захотел. Нет, Мишенька, до тебя охотники нашлись.

- И кто же?

- Хозяйский сынок, Андрюшка.

Про то, что первым-то был Гурий Петрович, она говорить не стала.

- Как же ты позволила?

- Как тут не позволить? На конюшне запорют до смерти, лучше что ль?

- За что?

- Найдут, за что. Тут хоть порченная, но живая. Не будет у меня, Миня, ни мужа, ни деток, буду как Фёкла.

Дуня зарыдала, отвернувшись к стене. Мишка робко погладил её по голове.

- Не надо мне твои рубли, Миня, по собственной воле с тобой буду, назло всем.

- Нет, уж. Буду приносить, пригодятся.

Мишку тянуло на Красную площадь и под гору больше, чем к телу Дуни. Ему нравилась эта опасная игра, рисковое занятие. То, что от этого занятия страдают невинные люди, Мишка не думал. У него появился небольшой опыт, шарить по карманам он стал осмысленно с оглядкой. Но попадался, не без этого, тогда его били.

Однажды вытащил из кармана платок из бумажной материи, табакерку и сколько-то денег. Схватили его за руку да не за ту, где было ворованное.

- Ах ты, тать! – кричал человек. – По карманам шарить!

Мишка уж хотел бросить добычу, но тут чьи-то руки забрали её у него.

- Да не тать я, - тут же завопил Мишка. – С чего бы мне татьбой заниматься?

Пострадавший осмотрел мальчишку: одет прилично, чисто, в руках ничего.

- Ты кто?

- Дворовый человек.

- А где моя табакерка и платок? И деньги?

- Это я не знаю, - честно сказал Мишка, он действительно не знал, где они.

Мишку отпустили, и он расстроенный побрёл из-под горы наверх, к Красной площади. Его кто-то тронул за рукав, Миша оглянулся. Перед ним стоял парень в белой рубахе, его ровесник и протягивал платок, свёрнутый в узелок.

- Твоё, - улыбнулся парень.

Миша удивлённо поднял брови.

- Твоё, твоё, - уверил его парень. – Ты, видать, брат нашего сукна. Мы давно заметили, как ты пошевеливаешь в карманах, милостыню раздаёшь.

- Что раздаю? – не понял Мишка, принимая узелок.

- Милостыню. Когда у кого крадёшь, то с него грехи снимаешь, на себя вешаешь. Что же это, если не милостыня? Пойдём к нашим.

- Наши, это кто?

- Мошенники.

Раньше, до Петра I, кошелёк – мошну, носили на поясе и тати, срезавшие мошну, прозывались мошенниками. Царь Пётр ввёл моду на немецкое платье, где имелись карманы, мошну стали хранить там, тем самым усложнив жизнь мошенникам. Только крестьяне из деревень ножи носили на поясе. Мошенники от безысходности срезали ножи. А кому когда было легко? Две копейки, вырученные с ножа, тоже деньги. Но потихоньку приноровились из карманов красть.

В стороне от толпы, стояли два человека: один парень, лет шестнадцати, громадный вырос, а на лицо простоватый, на нём красная рубаха, серые штаны, на ногах чёботы. Другой мужчина двадцати пяти лет с хитрыми бегающими глазками. Одет он был в рубаху синего цвета, поверх неё зипун из серой ткани, синие штаны в полоску, сапоги. В правом сапоге угадывался нож. Мужчина улыбнулся, протянул руку:

- Я – Пашка Океан из беглых матросов, это Тихон Лапа, а привёл тебя Макся Щегол.

Полы зипуна на мгновенье разошлись, и блеснула цепь. «Кистень в левом рукаве», - догадался Мишка.

- А матрос, это ты из тех, что на Преображенке парусное сукно ткут?

- Не, я настоящий, я море видел, Балтийское. Тебя как звать-то, молодец?

- Михайло Павлов сын Осокин.

- Ну, хорошо, Михайло. Что, будешь с нами? Артельно, оно легче будет работать на чёрной работе.

Мишка не понял:

- Что ещё за «чёрная работа» такая?

- Ну, красть, - пояснил Пашка шёпотом.

Мишка осмотрел добычу: сорок четыре копейки, табакерка и платок.

- Давайте я вас чаем угощу за знакомство, - сказал Миша. - Поможете табакерку и платок быстро в деньги обернуть?

- Конечно, - сказал Океан. – Щегол.

Щегол забрал табакерку с платком и исчез в толпе.

- Откуда ты такой взялся? – спросил Пашка Океан. – Хорошо одет. Посадский?

- Нет. Дворовый человек господ Филимоновых.

- А почто за чёрную работу взялся? Что не хватало?

Мишка усмехнулся:

- Сначала не хватало, а потом хватать по нраву.

- Вон оно как.

Вернулся Щегол, принёс два рубля и гривенник.

- Что же почём стоит? – удивился Мишка.

- Табакерка – два рубля, платок – гривенник.

- Гривенник?

- А ты, за сколько отдавал? – спросил Океан.

- За алтын.

- Кому?

- Да вон там стоит в синем платке.

- А… Натаха с Вшивой горки. Ох и жадная. Такой платок новый стоит восемьдесят копеек. За восемьдесят их, конечно, не продают, копеек за тридцать. Гривенник хорошая цена, а алтын это уж грабёж. А табакерка, чтоб ты знал, новая стоит рублей пятнадцать или чуть более. Только она серебряная и её нельзя продавать нигде, кроме как в серебряном ряду, а там не возьмут. Потому и два рубля всего. Ну, пойдём в кабак, чаем угостишь, если не передумал.

Сахар в чае размешали ложечками и оставили их в стаканах, что бы все видели: с сахаром чай пьют.

- Почему ты Океан? – поинтересовался Мишка.

- Тебя не интересно: почему этот Лапа, а этот Щегол?

- Тут всё ясно. У Тихона не рука, а лапа, а сам он как медвежонок. А Щегол весёлый и подвижный. А почему ты Океан?

- Ты знаешь, что такое Океан?

- Знаю. Это большое море.

- А море? – не унимался Пашка.

Мишка замялся:

- Ну, море, это море. Вода там другая, бури.

- Вода там солёная, её пить нельзя. В бурю страшно, волны большие по морю ходят. А в океане волны больше кремлёвской стены. Нашей царице взбрело в голову узнать: не соединяется ли наша земля с какой-то там Америкой. И послала на океан людей, а капитан у них немец, Берег его прозвище. Нет, не так. Беринг. И меня к ним затесали. А я что, дурак на этот океан тащиться? Мне нет дела: соединяется земля наша с Америкой или нет. А с волнами такими не шутят, запросто потонешь. Вот я и сбежал от них в Казани. Сюда пришёл. А кличка прилипла здесь сама по себе, не знаю и как.

Узнал Мишка и про всех остальных. Тихон Лапа сын солдата Семёновского полка, отец умер, они с матерью нищенствовали. Тихон вырос богатырём, подавать перестали и он подался в грабители, обирал пьяных возле кабаков, а потом пристал к Океану и Щеглу. У Щегла всё просто, он сын рабочих с Суконного двора, что в Замоскворечье, почти напротив Большого Каменного моста. Макся не захотел дышать пылью всю жизнь и подался в мошенники под Большой Каменный мост. Родителей не забывал, деньги им приносил.

Мошенники летом жили под Большим Каменным мостом. Когда холодало, шатались по притонам и где-то в одном из оврагов у них вырыта землянка, но в ней они ночевали редко, больно далеко до ночлега топать, если только больным или сильно избитым там отлежаться.

День у Мишки прошёл интересно и последующие дни тоже. Красть из карманов стало безопасней. Мишка шарил по карманам, добычу тут же отдавал Щеглу, а если за ним гнались, то натыкались на Лапу. Океан опытным глазом определял жертву.

Однажды решили на Петров пост стянуть что-нибудь с повозок. Из деревень много людей приезжало.

Лапа отвлекал разговорами возницу. Как только воз въехал на наплавной Москворецкий мост, Океан острым ножом разрезал верёвку, стягивающую груз и сразу исчез в толпе. Щегол вытащил с воза мешок с хлебом печёным и передал его Мишке, а сам ещё взял мешок, как потом оказалось, с овсом. Добыча богатая, всё это продав, решили отметить удачу и праздник Петра и Павла в кружале красным вином.

Погуляли хорошо. Мишка пришёл в усадьбу Филимоновых изрядно навеселе и сразу попёрся к Дуньке. Дунька спросонья ничего не поняла, заверещала, Мишка что-то в ответ невнятно бормотал. Поднялся шум. Прибежала Фёкла. Она застала Мишку со спущенными портками, он задрал подол дунькиной рубашки и пытался поставить её на четвереньки.

- Ты что делаешь, охальник? – всплеснула руками Фёкла.

Тут появились Гаврила Михайлов и сам хозяин Гурий Петрович.

- А что такое? – кричал пьяный Мишка, подтягивая штаны. – Может, я женюсь на ней! И срам её прикрою, что ваш сынок с ней сотворил.

- Что?! – взревел Гурий Петрович. – Какой сынок?

- Андрюшка ваш, кто же ещё?

- Что? Гаврила, этого в сарай под замок, пусть проспится. Фёкла, давай Андрея сюда. А ты, девка, рассказывай, да всю правду, а то на конюшне запорю.

Мишка проснулся от того, что шарили в его карманах.

- Два рубля, - сказал конюх Еремей и протянул хозяину два серебряных кружочка.

- Точно, он, - сказал Гурий Петрович, беря деньги. – На конюшню его, пусть сказывает, куда остальные дел.

- Он вчера пил на что-то, барин, - сказал, стоявший рядом с хозяином, Гаврила.

- Не мог же он за раз четыре рубля пропить? Доложишь, Гаврила.

Мишка выл под ударами плетей, но ни как не мог понять, что от него хотят.

- Молчит, - доложил Гаврила.

- С медведем его заприте, - сказал Гурий Петрович, - может быть, разговорчивей станет.

Во дворе усадьбы стояла огромная клетка с медведем. Медведя иногда сажали на цепь у столба, когда к хозяину приезжали гости. Зверь рычал, махал лапами, пугал гостей, его нарочно держали впроголодь, что бы злее был.

Мишка и медведь появились в усадьбе Филимоновых почти одновременно. Мишку привезли осенью, а медведя, тогда ещё медвежонка – зимой. Мальчик очень жалел товарища по несчастью и старался подкармливать его как можно чаще.

Дворовые внесли Мишку в клетку, положили на пол и оставили его там, закрыв дверь на щеколду, навесили замок.

Медведь понюхал воздух, сверкнул подслеповатыми глазками, подошёл к парню и лизнул его.

- Ой, нет ничего, Потапыч, - отмахнулся Мишка, - сам голодный и пить хочется.

Парень заметил в клетки плошку с водой, подполз к ней и выпил всю. Лежать он мог только на животе, медведь ему не мешал.

Ближе к вечеру пришла Дуня, принесла воды в кринке и еду. Мишка честно поделился с медведем.

- Что же ты натворил, Мишенька? – запричитала Дуня. – Зачем ты ко мне полез? Проспался, тогда бы и пришёл.

- Выпивши был, - виновато сказал Миша, - а ты могла бы и не орать.

- Да как же не орать, когда ты навалился? Спросонок разве поймёшь?