Лейтенант государственной безопасности

Они спускались на лыжах с северного склона Большого Кавказского хребта. Они – это тридцать шесть разведчиков из четвёртого отдела Народного Комиссариата Внутренних Дел. Им предстояло разведать обстановку в районе Военно-Сухумской дороги, и вернуться в Тбилиси с докладом.

К удивлению группы линия обороны противника оказалась брошенной, немецкие егеря отступили. Командир разведчиков, лейтенант государственной безопасности Геннадий Седлецкий решил двигаться дальше вплоть до селения Теберда.

Шёл январь 1943 года. Немцы и их союзники, получив сокрушительные удары под Сталинградом, Туапсе и Орджоникидзе неуютно почувствовали себя на Северном Кавказе и медленно отступали на запад, отдавая ещё недавно с таким трудом завоёванные позиции.

Лейтенанту тридцать пять лет, он с юности увлекался альпинизмом и горным туризмом и места эти ему знакомы ещё с начала тридцатых годов. Летом 1942 года Седлецкий был срочно направлен в распоряжение войск НКВД, в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. Неудачи и промахи в обороне перевалов Северного Кавказа, заставили командование Красной армии срочно формировать и обучать отряды горных стрелков. Седлецкого, как опытного альпиниста направили в Тбилиси в распоряжении Закавказского фронта, где он стал преподавать в Школе Военного Альпинизма и Горнолыжного Дела и занимался подготовкой горных стрелков.

Этот поход – и разведка, и тренировка одновременно.

Срезая огромный изгиб Военно-Сухумской дороги, командир разведчиков повёл группу по гребню. Путь опасный, но быстрый.

Тридцать пять километров от перевала до селения преодолели за один день, хотя шли с опаской, ожидая засаду. К вечеру, уже в темноте, часам к семи, добрались до Теберды. Оставив своих бойцов в лесу, лейтенант в селение вошёл один.

Теберду Седлецкий знал по прошлым своим походам. В селении живут карачаевцы, а русские появились в основном после 1925 года, когда там построили противотуберкулёзный санаторий, для его обслуживания.

Лейтенант надеялся найти своих старых знакомых. Ему повезло – Иван Михеич когда-то, десять лет назад, работал истопником в санатории, а летом нанимался проводником у туристов. Лет ему около шестидесяти, выглядел бодро.

Михеич лейтенанту обрадовался:

- Генка, ты что ли? Откуда?

- Да вот решил на лыжах прокатиться, молодость вспомнить.

- Хорошо, хорошо. С Клухора идёшь?

- Откуда же ещё?

- А немцы ушли, два часа как. Узнали, что с перевала спускаются крупные силы Красной армии и стремительно приближаются к Теберде.

- Ходко шли, - согласился лейтенант.

- Не один? – уточнил Михеич.

- Конечно, не один.

- И сколько вас?

- Достаточно. К тому же один мой боец десятерых стоит, так что фрицы правы – силы с Клухора спустились крупные. Мы первые ласточки, Михеич, за нами ещё придут.

- Дай то Бог. Как там на фронте?

- Фрицев под Сталинградом в кольцо зажали. Добивают. Скоро добьют, наверное.

- Добьют, конечно, - уверенно сказал Михеич. - Хорошая новость.

- А здесь что?

- Здесь ничего хорошего. Немцы свезли в санаторий детишек со всего Кавказа. Тысячи две, должно быть. И потихоньку их убивают.

- Почему их сюда свезли? – удивился лейтенант. – Почему сразу не убили? Почему постепенно убивают?

- Потому что немцы народ практичный. Зачем их сразу убивать? Они должны послужить ихнему рейху.

- Да что с них взять-то?

- Кровь, Геня, кровь. Выкачивают почти всю, а потом их в «душегубку»… Это машина такая. На ней кузов полностью закрытый, туда выхлопные газы поступают. Детишки в ней и задыхаются. До ущелья их довозят и там выкидывают.

- Гады! – искренне сказал лейтенант государственной безопасности.

- Не то слово, Геня. А главврач гнидой оказался. Он детишек на убой отбирает.

- Вот сволочь.

- Да.

- Ладно, Иван Михеич, сейчас за своими бойцами схожу, и мы в санаторий нагрянем, разбираться будем. Подтягивайся.

Увиденное в санатории, потрясло бойцов Седлецкого до глубины души.

На кроватях лежали скелетики, обтянутые кожей, без одеял, а в помещении прохладно – 19 января это далеко не лето.

Дети сначала перепугались, думали, что немцы, но разглядев звёзды на шапках, не дружно перевирая слова, запели «Интернационал». Пели, вспоминая ту прежнюю мирную счастливую жизнь, которую олицетворяла эта мелодия, где были мама и папа, где было солнце, где было тепло и сытно и, главное, не страшно.

У бойцов слёзы выступили из глаз, и они не сговариваясь, стали доставать из вещьмешков свои сухие пайки класть их на стол.

- Нам ещё назад возвращаться, - напомнил Седлецкий.

- В глотку всё равно еда не полезет после такого, - ответили ему.

Лейтенант покачал головой, соглашаясь, и стал развязывать свой вещмешок.

- А как местное население, - спросил Седлецкий медсестёр, - совсем не помогало?

- Немцы за помощь и расстрелять могли, - хмуро ответила медсестра.

Бойцы привели главврача санатория, мужчину лет под сорок, он лысоватый, в очках с круглыми стёклами, держался спокойно.

- Ну, мразь, - сказал Седлецкий, - рассказывай: как фрицам прислуживал.

- Я не прислуживал, - возразил главврач.

- Да-а? А что делал?

- Выполнял свою работу.

- Детишек на убой отбирал.

- Можно и так сказать, но отбирал самых слабых и немощных, они всё равно были обречены. Без меня немцы бы брали без разбора, а так самые сильные остались.

- А немощных не жалко было?

- Жалко, но они были обречены, - упрямо повторил главврач. - Они бы всё равно не выжили бы, но своими жизнями они спасли жизнь вот этих детей.

- Оправдываешься, гнида?

- Я не оправдываюсь, а говорю как есть.

- Говоришь и говоришь цинично.

- Я – врач, у меня другое мышление.

- Другое? А должно быть одно.

Седлецкий пристально посмотрел в глаза главврачу, главврач взгляд не отвёл, смотрел честно и прямо.

- Я, как лейтенант государственной безопасности имею право на вынесение приговора внесудебном порядке. Я приговариваю вас к расстрелу за сотрудничество с врагом. Приговор привести в исполнение немедленно.

Главврач пристально смотрел на его краповый прямоугольник на петлице, вспыхнул, хотел что сказать, но, видимо, смирившись со своей участью, как-то поник и только тихо сказал:

- Вы ошиблись, лейтенант.

- Я так не думаю, - твёрдо ответил Седлецкий и приказал, - увести.

Главврач бросил долгий прощальный взгляд на одну из медсестёр, снял очки, положил их на стол и направился к выходу. Двое красноармейцев направились за ним. Через некоторое время во дворе санатория прозвучали автоматные очереди.

Седлецкий обратился к медсёстрам:

- Определите моих бойцов на ночлег. Завтра утром мы уйдём. Надо доложить обстановку командованию. Половину отряда оставлю здесь до прихода наших. Те дети, которые умеют писать и помнят свой адрес, пусть напишут письма родным, я в Тбилиси их кину в почтовый ящик.

Утром лейтенант государственной безопасности собрал жителей селения.

- Товарищи! Я был тут у вас десять лет назад и знаю, что карачаевцы гостеприимный, добрый и мудрый народ. Я мог бы приказать, но я прошу: накормите детей. Это наши, советские дети. Скоро сюда придёт Красная армия и снова восстановится Советская власть. Но до её прихода я прошу поддержать детей.

Договорились, что местные жители будут снабжать санаторий кукурузой и бараниной.

Пятнадцать бойцов во главе с Седлецким двинулись в обратный путь к перевалу Клухор. Один их красноармейцев в своём вещмешке нёс санитарную сумку набитую письмами детей.

Красноармейцы шли по Военно-Сухумской дороге быстро, никого не опасаясь. На гребень вышли, ещё засветло, и пока не стемнело, его надо было преодолеть и выйти на ту часть дороги, к перевалу. За перевалом уже свои.

Красноармеец, что нёс письма, о чём-то задумался или просто устал, съехал с лыжни, правая лыжа наскочила на камень, боец упал и покатился по склону, но извернулся, сумел остановиться. За лыжные палки его вытянули на лыжню. Пока его тянули, лямки вещмешка соскочили с горловины, она раскрылась, оттуда выпала санитарная сумка с письмами и покатилась вниз по склону.

- Раззява, ты, Коротков!

Лицо лейтенанта госбезопасности перекосилась от гнева.

- Ты заснул, что ли?

- Никак нет, товарищ лейтенант. Как-то… Даже сам не знаю.

- Сам чуть не погиб. Это горы, боец, горы, они ошибок не прощают. Где сумка с письмами?

- Не знаю, - ответил Коротков.

- Вон она, - показал рукавицей вниз другой боец, - ремнём за камень зацепилась.

- Ага. Вижу, - сообщил Седлецкий. – Кинули в почтовый ящик… - лейтенант выругался. - Доставать письма надо.

- Как – доставать? – удивился Коротков. – Да как же их достанешь? Вон они где. Да это всего лишь письма, товарищ лейтенант.

- Рядовой Коротков, у вас дети есть?

- Сын, - с некоторой гордостью сообщил боец.

- Ты знаешь, где он находиться?

- Знаю. В Первомайске под Сызранью.

- А родители тех детей в санатории не знают, где их дети и что с ними.

Нет, письма нельзя бросать. Достать их надо.

- Ещё напишут.

- Откуда они узнают, что мы эти письма потеряли? И что о нас подумают? Скажут: раззявы, а не разведчики. Дети на нас надеяться, ответа ждут от мам, а мы их надежду в горах оставили. Нет, надо достать.

Коротков посмотрел на лейтенанта, вздохнул тяжело и сказал:

- Ну, надо, так надо. А письма может и почта потерять.

И стал снимать лыжи.

- Ты что делаешь? – спросил Седлецкий.

- Как что? Полезу сумку доставать.

- Мне ещё потерь в группе не хватало! Ты, Коротков, горы второй раз в жизни видишь, ходить по ним только учишься. Куда ты полезешь?

- Горы-то эти я ещё осенью увидел. А у нас на Волге, утёсы-то …

- Ладно, волгарь, помолчи лучше. Так, бойцы, - обратился Седлецкий к своей группе, - снимаем ремни оружейные, поясные, все какие есть и связываем их между собой. И быстрее, скоро стемнеет.

Красноармейцы стали собирать ремни и связывать их, делая страховочную верёвку, а лейтенант достал из своего мешка «кошки» и надел их на ноги. Верёвка из ремней была готова. Её привязали к карабину, карабин закрепили между камней, а саму верёвку кинули вниз по склону.