– Я люблю тебя. – Я произнесла эти слова одними губами, когда шериф взял его за руку и повел к двери.

Внезапно Ник остановился.

– Подождите. Еще одну секунду, пожалуйста.

Шериф взглянул на меня и кивнул. К моему удивлению, Ник сунул руку под рубашку и вытащил кулон в виде половины сердца. Не сводя с меня пристального взгляда, он надел мне на шею цепочку.

– Никто не должен идти по жизни только с половиной сердца, – прошептал он.

Я не уверена, что сказала это вслух, но он увидел понимание в моих глазах. С последней, душераздирающей улыбкой Ник ушел, и мне показалось, что моя жизнь закончилась. Возможно, он никогда не произносил этих слов, но этим последним жестом Ник вернул мне мое сердце, давая понять, что без меня у него его не будет, и эта мысль почти уничтожила меня.

Тогда я еще не знала, через что прошел Судья, чтобы дать Нику этот шанс, и, наверное, было хорошо, что я этого не знала. Видите ли, Судья все еще имел большое влияние на наших сотрудников правоохранительных органов, и он оказал большое давление и подергал за многие ниточки, чтобы Ник не попал в тюрьму. Если бы я знала об этом, то, наверное, возненавидела бы его и обвинила бы в том, что он забрал у меня Ника.

Сжимая кулон в одной руке, я погрузилась во тьму, которая накрыла меня, и на какое-то время мне не нужно было думать, не нужно было чувствовать.

Они отвезли меня домой и уложили в постель, мама и тетушки порхали вокруг меня, как красивые, бесполезные бабочки. Они вытирали мне лоб холодной тканью, когда мысль о том, что я никогда больше не увижу Ника, вызвала у меня тошноту, и приносили миски с супом, которые стояли на ночном столике нетронутыми, пока сверху не образовывалась пленка. Они смотрели на меня встревоженными глазами и уговаривали заснуть, но сон не шел. Я лежала без сна в течение долгих часов пятницы и субботы, глядя в никуда. Все моменты последних нескольких недель с Ником прокручивались в моем сознании, как видеокассета, включенная на повтор.

Наконец, поздно вечером, в воскресенье, я выскользнула из дома, слабая, как новорожденный котенок, и, на дрожащих ногах, направилась к сараю. Оказавшись в комнате Ника, я завернулась в его рубашку и свернулась калачиком на кровати, которая все еще хранила мужской запах, и наконец, смогла заснуть. Это был глубокий сон без сновидений, вызванный эмоциональным истощением, и, хотя часть меня осознавала, что кто-то приходит и уходит, я окончательно проснулась только в понедельник вечером.

Когда я открыла глаза, то увидела, что тетя Джейн сидит в кресле-качалке, откинув голову на спинку и наблюдая за мной. Она выглядела такой же усталой, как и я.

– Как ты думаешь, Ник хотел бы видеть тебя такой? – тихо спросила она.

– Он уехал и больше никогда не вернется, тетя Джейн.

Она выпрямилась и выгнула спину, пока та не хрустнула.

– Значит, ты собираешься свернуться калачиком и умереть? Проснись, Аликс. Жизнь не добра, и мы редко получаем от нее то, что хотим. Мы делаем все, что в наших силах, и постоянно ставим одну ногу перед другой. Может быть, у тебя и нет Ника, но у тебя есть много других людей, которые любят тебя и беспокоятся о тебе. Пришло время тебе подумать о них.

– Мама знает?

– О тебе и Нике? – она покачала головой. – Твоя мать – добрая, любящая женщина, которая заботится о тебе больше жизни, но она видит только то, что хочет видеть. Она убедила себя, Дарлу и Судью, что у тебя вирус, и шок от того, что случилось с Ником, только усугубил ситуацию, – тетя встала. – Я оставила тебе бутерброд и немного супа. Съешь его, прежде чем вернешься в дом, – подойдя к двери, она остановилась. – Возможно, тебе будет интересно узнать, что похороны Фрэнка Андерсона состоятся завтра утром. Штат хоронит его на окружном кладбище.

У меня закружилась голова, когда я опустила ноги на пол, и машинально я потянулась к подносу с едой. Меня поразило с ошеломляющей силой, что я ни разу не подумала о смерти Фрэнка. Но я думала об этом, пока ела, и чем больше думала, тем больше злилась. Чтобы ни случилось, я собиралась завтра пойти на эти похороны. Было кое-что, от чего мне нужно было избавиться.

День похорон был мрачным, небо было затянуто тучами, периодически моросил мелкий дождь, но я была рада, что шел дождь. Было бы несправедливо, если бы в последний день Фрэнка Андерсона над землей светило солнце.

Тетя Джейн пошла со мной. Никто из нас не стал одеваться, мы просто сели в машину и уехали. Все были так рады видеть, что я встала и двигаюсь, что даже не думали задавать вопросы.

Когда мы добрались до кладбища, я сидела и смотрела на зеленый навес. Он стоял в дальнем углу, а на некотором расстоянии от него стоял ярко-желтый экскаватор. Вдоль навеса стояли стулья, но на них никто не сидел. С одной стороны была насыпана куча земли, покрытая зеленой тканью, но цветов там не было. Когда мы вылезли из машины, там стоял, переминаясь с ноги на ногу, беспокойный священник, которого я никогда раньше не видела. Когда мы подошли к навесу, он с надеждой посмотрел на нас.

– Вы родственники покойного?

– Нет, – я указала на гроб. – Не могли бы вы открыть его и оставить меня на несколько минут одну?

– Конечно.

Он жестом подозвал одного из рабочих, стоявших неподалеку, и они вместе подняли крышку на верхней половине гроба. Фрэнк Андерсон выглядел в смерти лучше, чем когда-либо в жизни, и это только еще больше разожгло мой гнев. Кто-то одел его в дешевый синий костюм и белую рубашку, а на шее повязал красно-серый галстук. Его руки были мирно сложены на груди, а черные волосы аккуратно причесаны. Ненависть, какой я никогда не знала, наполнив меня, выплеснулась наружу.

– Ты – ублюдок, – прошептала я. – Я рада, что ты мертв, рада, что Ник убил тебя. Ты не заслуживаешь такого сына, как он. Все, что ты когда-либо делал, это делал его жизнь невыносимой. А теперь все думают, что он такой же, как ты. Но это не так. Ник никогда не сможет быть таким, как ты. В свои двадцать лет он больше похож на мужчину, чем ты когда-либо был в своей жизни, и даже, если он никогда не вернется, то добьется чего-то. Подожди и увидишь.

Тетя Джейн обняла меня за плечи, и я кивнула священнику. Когда крышка снова закрылась, я бросила на гроб последний взгляд.

– Надеюсь, ты сгниешь в аду, сукин сын.

Мы оставили бедного священника стоять в шоке, а я больше не проронила ни слезинки. Было что-то катарсическое¹⁵ в том, чтобы сказать Фрэнку то, что я о нем думаю.

На следующий день я вернулась в школу. Об убийстве ходило много слухов, но я отказывалась слушать. Хью был заботлив и озабочен, думая, что я все еще справляюсь со своим «вирусом». Дженна знала правду и постоянно была рядом со мной, пристально наблюдая за мной, как будто боялась, что я могу сделать что-то опрометчивое. Она ни разу не сказала мне: «Я же тебе говорила», и за это я была ей благодарна. Но без нее я не смогла бы прожить и нескольких следующих недель. Когда моя мать настояла на том, чтобы я купила платье для выпускного вечера, Дженна пошла со мной и выбрала платье. Я не могла заставить себя заинтересоваться этими глупыми танцами.

Мое оцепенение продолжалось до выпускного вечера, когда я, наконец пришла в себя достаточно для того, чтобы понять, что есть еще одна причина для моих продолжающихся приступов тошноты и головокружения. Причина, которая должна была вернуть меня к жизни и изменить навсегда.

Хью заехал за мной точно по расписанию на своем новом «Мерседесе» – подарок родителей на выпускной вечер. Мама сфотографировала нас, а он приколол белые розы к моему мерцающему красному платью и поцеловал меня в щеку.

– Ты выглядишь как сказочная принцесса со своим принцем, – сказала она, вытирая слезу.

Я слабо улыбнулась.

– Спасибо, мама.

– Итак, повеселитесь сегодня вечером.

– Мы так и сделаем, – Хью взял меня за руку, проводил до машины и помог забраться внутрь, пока мама махала мне с крыльца.

Мне казалось, что я двигаюсь сквозь густой туман. Все виделось ненастоящим или неправильным, и все, что я действительно хотела сделать, это свернуться калачиком на кровати в комнате Ника. Ради Хью и ради мамы я не могла этого сделать.

Выпускной бал проходил в самом шикарном отеле Джонсборо, и бальный зал был украшен живыми цветами всех оттенков белого, какие только можно вообразить, и все они были отделаны металлическими золотыми и серебряными лентами. Они украшали каждый стол и располагались вдоль стен, создавая иллюзию заснеженного сада. Мне пришлось задержать дыхание от приторной сладости, заполнившей комнату.

Дженна была там со Скоттом, который должен был уехать только после выпускной церемонии, в понедельник вечером.

– Ты выглядишь ужасно, – прошептала она, когда парни ушли за выпивкой. – По крайней мере, попытайся улыбаться.

Я оскалилась.

– Так лучше?

– Только если ты собираешься кого-нибудь укусить.

– Боже, Дженна. Я не знаю, что я здесь делаю. Мне следовало бы найти какое-нибудь оправдание.

Музыка была громкой и шумной, и пары, танцуя, проносились мимо нас. Уровень тепла в комнате поднимался с каждой минутой от количества людей в зале.

– Аликс, ты не можешь продолжать в том же духе. Ты похудела и выглядишь так, будто вот-вот потеряешь сознание.

– Все дело в здешней жаре. Почему бы кому-нибудь не впустить сюда свежий воздух?

Она бросила на меня странный взгляд.

– Ты уверена, что на самом деле не больна? Здесь не так уж и жарко.

– Может быть, меня стошнило в машине по дороге сюда.

Ребята пробрались обратно через толпу, и Хью протянул мне стакан пунша.

«Слава богу, это не та сладкая штука», – подумала я, допивая содержимое хрустального бокала.

Терпкий вкус ананасового сока, смешанного с другими фруктами и имбирным элем, немного успокоил мой желудок, и я улыбнулась ему.

– Спасибо.

– Еще? – вопросительно выгнул он бровь.

– Нет, я в порядке.