Глава четвертая Человек не продается. Буря грядет

Ценский встретил этого человека в Москве, куда часто приезжал из Павловского посада. Вернее, этот человек сам нашел его по чьей-то рекомендации. Чьей — он так и не сказал. Он кое-что знал о Сергее Николаевиче, — ну, например, то, что «господин Сергеев — учитель-универсал», что он серьезный, талантливый, умный, к тому же писатель, у которого может быть неплохое будущее, что он — непоседа, каждый год меняет место работы.

Человек этот был плотен, крепок, Подвижен, даже немного суетлив и до крайности самоуверен. Звали его Францем Францевичем, происходил он из чешских немцев, которые недолго жили в Польше, а затем переехали на украинские земли. Франц Францевич был женат на русской красавице из обедневших дворян, имел трех сыновей, четыре года служил управляющим в имении графа, пока, наконец, не купил это имение за очень недорогую цену. Говорил он громко, бойко, энергично на каком-то неподражаемом жаргоне по крайней мере из пяти языков.

Будучи «человеком дела», он с ходу предложил Сергею Николаевичу бросить «к чертовой матушке» грязный посад и переехать к нему в имение учить его детей. Он расписывал прелести и красоту своих владений, будто не на работу приглашал, а в гости; обещал привольную жизнь, полную свободу действий. Как человеческий тип Франц Францевич возбуждал в писателе любопытство. Таких Сергей Николаевич не встречал еще в жизни, но фигура «приобретателя», стяжателя давно его занимала. Интересно было, как удается людям «из грязи да в князи». (Франц Францевич успел похвастаться, что он был когда-то голоштанным мальчишкой и все нажил своим горбом.) Писателю хотелось «изнутри» взглянуть на этого человека, «на механику» его дела, приоткрыть занавес быта новоиспеченных господ, «будущих властелинов мира».

И Сергей Николаевич принял предложение.

Поначалу все шло как нельзя лучше. Учитель имел много свободного времени, которое довольно продуктивно использовал: за короткий срок он написал рассказы «Скука», «Взмах крыльев», «Бред», «Поляна». А наблюдения над жизнью в имении дали богатый материал для будущих произведений: рассказа «Дифтерит» и поэмы «Движения».

Франц Францевич держался с учителем «на равной ноге», полностью доверил ему воспитание сыновей, любил поговорить о свободе и равенстве, похвастаться своим трудолюбием. Работать он действительно умел: и себя не щадил и* крестьян грабил безжалостно — вообще старался прибрать к рукам все, не брезгуя никакими средствами и методами. Охотно рассказывал Сергею Николаевичу о своей жизни — «не как учителю, а как писателю», при этом, разумеется, одни эпизоды опускал, другие приукрашивал. Сергей Николаевич быстро раскусил его.

Вскоре тоска и мрачные раздумья начали осаждать писателя. Слишком тяжелой и беспросветной была вокруг жизнь, и никаких перспектив на ее улучшение в этой глуши Ценский не видел. Очевидно, его душевное состояние наложило отпечаток и на рассказы, написанные здесь, исключая разве «Поляну», вещь солнечную, музыкальную и какую-то целомудренно-прозрачную.

Однажды хозяин завел с учителем разговор, который казался естественным и обыкновенным: о скуке.

— Скучно вам, любезный, а? Признайтесь, скучно? — говорил он Сергею Николаевичу и плутовато улыбался. — Молодому человеку в одиночестве всегда скучно. Что в городе, что в деревне, а без семейства — все одно скучно. Волком завоешь без жены. Пора, любезный, время подумать… самое время для свадьбы.

— Невесты нет, — шутя ответил Сергей Николаевич.

— Хорошей нет — это правда, хорошие не валяются, нет, — согласился хозяин. — А и то, если поискать… А тебе справную бабу надо, с капиталом. Чтобы вот дома, на усадьбе — сиди и пиши свои стишки там, рассказы, сочиняй и не думай о брюхе. Все у тебя есть готовое — капитал. На всю жизнь. А то захотел — в Петербург, в Москву поехал, там живи, гуляй, а капитал, он здесь, исправно, честь по чести. Только с головой надо жениться, а не абы як.

— Ну, это уж само собой: на богатой купчихе или на генеральше-вдовушке, — отшучивался Сергей Николаевич.

— Ни, боже избави! Такому красавцу, да чтоб на вдове! Да мне б твои кудри, твою голову, красоту твою, я б… я б такую взял! Ого-го-го!.. В шестнадцать лет и с приданым… Только в шестнадцать лет, чтоб сам воспитал ее, как тебе надо.

Разговоры эти забавляли: Сергей Николаевич о женитьбе пока что не думал; надо было прочно стать на ноги, определиться в жизни. Да и не встречалось до сих пор на его пути человека, который мог бы завладеть его чувствами.

Вскоре, как-то вроде невзначай, Франц Францевич сообщил учителю, что к ним в имение едет погостить его старый друг из Чехии — человек богатый, культурный, достойный всякого уважения. Притом едет не один, а с красавицей дочерью, шестнадцатилетней невестой с приданым в 10 тысяч рублей.

Дочь хозяйского друга оказалась пухленькой белолицей девочкой с круглыми пустыми глазами, которые уже умели кокетливо улыбаться молодым людям, с пухленькими ручками, которые еще ничего не умели делать, и с модной прической, которая должна была ошеломлять мужчин. и вызывать зависть у дам. Она была не прочь «пофилософствовать» о «высоких» материях.

В честь гостей Франц Францевич устроил грандиозный банкет, на который пригласил весь цвет местного общества. На правах гостя на банкете присутствовал и писатель — не учитель, а писатель — Сергеев-Ценский. Со стороны хозяина и его приезжего друга, а также дочери друга Сергею Николаевичу уделялось непомерно много внимания. Это заметили в первую очередь «дамы света», видел это и Ценский. К нему приставали с просьбами почитать стихи. Он всячески отговаривался.

— Господа, я уже четырнадцать лет, как не пишу стихи, — говорил Сергей Николаевич. — А презренную прозу здесь читать непристойно, тем более что моя проза скучная.

И все же пришлось уступить настойчивым просьбам: он прочитал одно стихотворение из книжки «Думы и грезы». А затем, злой на всех и на себя самого, ушел в свою комнату, ни с кем не простясь, и начал писать рассказ «Маска».

На другой день Франц Францевич пожурил учителя за вчерашнее «исчезновение» и тотчас приступил к сватовству. Делал он это без излишних церемоний — точно так, как покупал лес и продавал скот. Это уже не смешило Сергеева-Ценского, а вызывало гнев и негодование. Не отвечая на предложения свата, взял ружьишко и ушел бродить по лесу.

Вернулся в имение через несколько дней, когда гости уехали.

Вот когда Франц Францевич сбросил маску. Он встретил Сергея Николаевича потоком грубой брани. В ответ учитель предостерегающе заметил ему:

— Замолчите!.. Вы — дикарь. Или я не ручаюсь!..

Эти слова он сопроводил таким молниевым взглядом, что хозяин быстро пришел в себя.

— Запомните, сударь, — гремел Ценский, сжимая стальные кулаки, — я не позволю себя оскорблять! Не поз-во-лю!..

Хозяин продолжал искренне возмущаться поступком учителя, отвергшего свое счастье:

— Десять тысяч чистого капиталу — и он не согласен! 3 ума человек зошел.

— Вы слишком дешево меня оценили, — уничтожающе ответил Ценский.

— A-а, десять тысяч мало, — не понял его Франц Францевич, — миллион хочешь!..

— И миллиона мало! — перебил его Ценский. — Человек не имеет цены…

— Все имеет цену, — хозяин деланно расхохотался. — Все продается, милейший, на этом свете. А люди что — и людей я покупаю. Люди — дрянь…

— Скотов, а не людей. Безропотных рабов! А ты попробуй человека купи.

— Пробовал. Уже… И тебя купил… На меня работаешь.

— Ну, нет… Вы мне платите за мой труд, по-божески платите, иначе я не стал бы у вас работать. Но вы не хозяин надо мной, я сам себе хозяин… Захочу — домой поворочу или к другому ускачу. И ничего вы мне не сделаете, потому что я человек, а не раб!..

Сергей Николаевич повернулся, хлопнул дверью и ушел к себе продолжать работу над рассказом «Маска». Рассказ был закончен к утру, и в тот же день Сергей Николаевич навсегда покинул имение Франца Францевича.

Яснее понять «инцидент в имении» и состояние Сергеева-Ценского, его характер, нетерпимость ко всяческой подлости нам помогает рассказ «Маска».

«Скукой было то, что было кругом, обидой казалась вся жизнь. Хотелось чего-то Теплого и открытого, светлого и нежного». А кругом были Только маски вместо людей, «…маски казались ему лицами и лица масками. Их было слишком много, и они слишком пестрели кругом». «Это то, что создала цивилизация — маска! — бессвязно думал Хохлов. — Тысячи лет существования только затем, чтобы создать маску… А маска, чтобы не было человека… Это то, что задавило жизнь!.. Десятки тысяч лет на то, чтобы… маска!.. И слова, все слова, — это ведь тоже маска…»

И студент Хохлов, которому «обидно было за людей, смиренно ютившихся в таких жалких домах», и в котором подымалась злость на тех, кто задавил жизнь, в разгар бала и веселья масок бросает в лицо жирному купцу:

«— Снимите маску!..»

Вот так и Ценский этим рассказом бросил в лицо господам толстосумам и прочим:

— Снимите маски!..

И опять Сергей Николаевич в городе, где «тепло и чистое небо», в Павлограде, с которым связан его первый литературный успех. На исходе был 1903 год. В павлоградской женской гимназии рисование преподавал Михаил Иванович Сапожников, человек большой открытой души и пламенного сердца. Он хорошо знал и самозабвенно любил и русскую реалистическую живопись, и литературу, и музыку, любил то, что было мило и дорого Сергею Николаевичу. Оказалось, что многие стихи из книжки «Думы и грезы» Михаил Сапожников знал наизусть. Они подружились. Было много общего в их характерах, в их думах, они одинаково смотрели на жизнь, одними глазами. С Сапожниковым Сергей Николаевич делился сокровенным, читал ему свои новые рассказы. Но больше всего он любил читать вслух своих кумиров: Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Тургенева.