Перекатившись, отступаю от него и поднимаюсь. Выпрямившись в полный рост, смотрю на Эмми, стоящую на коленях и хватающую ртом воздух. Моя женщина срывает с шеи колье, врезавшееся в горло.

Оглядываясь на Ивана, ухмыляюсь, когда он неуклюже поднимается с пола. Он пытается добраться до двери, но я ловлю его и бью его между ног.

Падая на пол, я толкаю его на спину. Он со страхом смотрит на меня, а я ему ухмыляюсь.

— Ты прикоснулся к моей жене, Иван… Ты пытался причинить боль ей и моему будущему ребенку, — тихо говорю я.

— Как ты посмел дотронуться до нее! — кричит он на меня, но, лежа у моих ног, Иван выглядит как маленькая сучка.

Он пытается встать, но я снова сбиваю его с ног.

Плюхнувшись на спину, Иван лежит неподалеку от Эми. Когда он смотрит на нее, его голос звучит почти нежно.

— Как ты могла позволить ему?

Она не отвечает ему. Из ее глаз продолжают течь слезы, она кашляет, пытаясь восстановить дыхание.

Дыхание, которое он мог украсть у нее навсегда.

— Как ты нашел Эбигейл, мудак? — спрашиваю я, нанося ему удар по ребрам.

Громко кашляя, он говорит:

— Да пошел ты!

— Это не тот ответ, который мне нужен, мудак.

От второго удара по ребрам он хрипит.

— Мы обнаружили ее, когда... ты устроил ее туда... думаешь, мы перестали следить за его детьми?

— Значит, это было еще одно запланированное нападение?

Он действительно начинает смеяться. Этот сумасшедший хрен смеется надо мной.

— Нет, мудак. Это было моим личным делом.

— Так какого хрена ты смеешься, бесчленный?

Он молча смотрит мне в глаза, а затем говорит:

— Я подожду, пока твой босс снова станет меня допрашивать.

— Этого не произойдет, Иван. Ты умрешь задолго до того, как они сюда прибудут.

— Чушь собачья! Я слишком ценен, гребаный невежда!

— Тогда к чему смех?

— Потому что что-то происходит, и они не говорят об этом даже мне, их самому большому покровителю! Вы идиоты. Я буду единственным вашим шансом жить... Отдай мне сучку, и я узнаю все, что смогу.

Я бросаюсь на него, и мой первый удар попадает ему в нос. Раздавшийся громкий хруст слышен сквозь рыдания Эми и его громкий крик.

Оседлав его грудь, я наношу ему второй удар, который приземляется сбоку от его грязного рта.

Раздается еще один громкий треск, и я чувствую, как у него ломается челюсть.

— Она моя, — кричу я ему в лицо.

С этого момента мои кулаки – единственное, о чем я думаю, единственное, что связывает меня с этим миром.

Раз за разом бью его по лицу.

Где-то после пятого или шестого удара я чувствую, как ломается мой сустав. Он щелкает почти так же громко, как и его нос.

Я кричу от ярости и бью его противоположной рукой, прежде чем откинуться назад.

Сейчас он не двигается и не проявляет никаких признаков жизни.

Я думаю, он потерял сознание.

Засунув большой палец здоровой руки ему в глазницу, я слышу, как его глазное яблоко лопается, и он приходит в себя, крича. Ужас отражается на его изуродованном лице. Сейчас он рыдает.

Я очень сомневаюсь, что он вообще знает, почему ему больно.

Взглянув налево, я вижу, как Эми уставилась на меня. Она больше не рыдает, только смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

Ощущения в горле довольно болезнены, потому что все это время я рычал на эту кучу дерьма, именуемую Иваном.

— Ты в порядке, детка? — мягко спрашиваю я.

Ее голова ненадолго покачивается вверх и вниз, прежде чем она говорит:

— Да.

— Хочешь присоединиться, прежде чем он умрет?

Единственный ответ, который я получил – быстрое мотание головой.

— Сейчас он умрет. Я не могу позволить никому встать между нами.

— Я… я знаю, — говорит она, кивая мне.

Глядя ей в глаза, я беру Ивана за горло.

Я сжимаю его, и мой сломанный сустав нестерпимо болит.

Ничего страшного, мне нужно только убить его сейчас. Я могу пережить эту боль.

Когда я убиваю Ивана, Эми не отводит от меня взгляда. Глядя мне в глаза, она наблюдает, как я выжимаю из него самую жизнь.

Тем не менее, я не вижу осуждения.

И чувствую эту странную искру внутри себя.

Когда тело Ивана больше не двигается, я медленно встаю с него.

Подойдя к Эми, наклоняюсь и беру ее за руку, а затем прижимаю к себе.

Где-то по пути к этому дому я понял, как много она значит для меня. Она больше, чем просто одержимость. Она не собственность для меня... она моя вторая половинка. Моя завершенная душа.

Будет ли достаточно слов, чтобы Эми поняла, как сильно я о ней забочусь? Понятия не имею. Не думаю, что она когда-либо понимала, на что я готов пойти, чтобы удержать ее рядом.

Любовь.

Черт бы меня побрал. Это гребаная любовь.

Выходя из спальни, я тяну Эми за собой. Ее маленькая нежная рука такая теплая внутри моей. Черт, до сих пор больно шевелить гребаным суставом.

Ведя ее поврежденной рукой, держа в другой пистолет, мы осторожно поднимаемся по лестнице.

Заглядывая в каждую комнату, мы не находим Эбигейл, пока не добираемся до главной ванной комнаты. Она тихонько прячется в ванне, закрыв ручонками ушки.

— Эбигейл, сердце мое! — Эми едва не плачет, хватая напуганную девочку на руки.

Я обнимаю обеих своих девочек, сжимая их так сильно, как могу.

Любовь всей моей жизни снова в безопасности и под моей защитой.

Клянусь, я больше никогда их не отпущу.

Саймон расхаживает перед Люцифером и мной, разражаясь длинным списком ругательств. Они варьируются от того, какой я неандерталец, до уверенности в том, что моими родителями являются собаки женского пола.

Я никогда раньше не видел его таким злым.

Он сейчас так зол, что даже вспотел. Его галстук съехал на сторону, а пиджак, который был на нем, брошен в угол кабинета.

— Как ты мог убить его, Эндрю! — выпаливает он, глядя на меня.

— Он причинил вред Эми, и я допросил его перед смертью. Не было причин не делать этого.

— Иван мог бы стать для нас разменной монетой!

Глядя на Люцифера, пожимаю плечами.

— Я не видел причин давать ему шанс снова сбежать.

— Это не ты решаешь! — кричит Саймон.

Теперь Люцифер пожимает плечами.

— Он был… на месте, Саймон, а мы – нет.

Зная, что в этом Люцифер меня поддерживает, снова обращаюсь к Саймону.

— Он сказал, что происходит что-то грандиозное, но даже он не знал, что именно. Тебе не кажется, что ты должен это выяснить?

Отвернувшись от них обоих, я осторожно накидываю свой дождевик поверх костюма.

Опять холодно и дождливо.

Моя рука пульсирует, я оглядываюсь на них обоих.

— Я иду домой к своим девочкам, Саймон. Иван сказал, что это была его личное дело. Думаю, он говорил правду, точно так же, как думаю, что в этом есть что-то большее.

Выйдя из кабинета этого ублюдка, я оставляю дверь открытой, раздумывая, не вернуться ли мне туда и не задушить ли его.

Иван подписал себе смертный приговор, как только взял Эбигейл. Какого хрена он ожидал от меня? Не вмешиваться? К черту это дерьмо.

Никто не трогает то, что принадлежит мне.