– Я скоро вернусь…
– Нет! Не открывай!
Мэй прошла в гостиную и, едва достигнув двери, оглянулась. Талла отвернулась к столу и допивала свой чай, склонив голову, казалось, она пыталась набраться из чашки сил.
Сфокусировавшись, Мэй достала перцовый баллончик, ее тело дрожало, инстинкты предупреждающе кричали.
Но ведь это заклинание не могло вызвать какую–то книгу, которая могла бы стучать в двери?
Приказав себе успокоиться, Мэй распахнула входную дверь и вытащила баллончик…
И отпрыгнула от испуга.
– Какого черта ты здесь забыл?! – рявкнула она.
Прошло мгновение, прежде чем Шон ответил, как будто он тоже не мог поверить, что находился здесь. Но затем боец из прошлой ночи, тот, кому она спасла жизнь, из–за которого ей приходилось прилагать много усилий, чтобы никогда, никогда больше не думать о нем… пожал плечами.
Как будто они случайно наткнулись друг на друга в отделе фруктов в «Ханнафорд».
– Опусти, пожалуйста, медвежью брызгалку.
Мэй тряхнула головой, словно ослышалась:
– Что?
Он кивнул на баллончик.
– Если только ты не планируешь использовать его на безоружном, беззащитном мужчине? Я, конечно, полностью поддерживаю феминизм, но ты не перебарщиваешь с агрессией?
– Ты? Беззащитный. Да брось. Тогда я – зубная фея.
– Ты не похожа на фею. – Его взгляд скользнул по ее телу. – Если только ты не прячешь свои крылья в месте, о котором неприлично спрашивать?
Мэй закрыла глаза и попросила Бога о терпении. И когда стало ясно, что ей придется ждать до посинения, прежде чем что–либо, близкое к покою, свалится на нее с пресловутых небес, она открыла веки и посмотрела на бойца. Он был именно таким, каким она его запомнила. Большой, злобный на вид, с черными как ночь глазами, которые смотрели с его сурового лица с выражением скуки и рассудительности.
О, и он был одет как в фильме про Дэдпула, в черную облегающую военную униформу.
– Какого черта ты здесь забыл? – повторила она.
Действительно, а что еще можно было сказать?
– Я был неподалеку. Подумал, дай заскачу. – Мужчина наклонился вперед и понюхал воздух. – Эй, у тебя на кухне есть кофе? Я не особо люблю чай.
– Трахни меня... о, дааа... дай мне посмотреть на тебя...
Балз лежал на спине в своей постели в своей комнате в особняке Братства. Но он был не один. Черт возьми, он был не один.
Темноволосая женщина оседлала его обнаженные бедра, медленно и уверенно объезжала его член. И, читая его мысли, она выгнулась и уперлась ладонями в мятое покрывало у его колен, широко раздвинув бедра, позволяя ему наблюдать, как его огромный блестящий от влаги член скользит внутрь и обратно из ее сладкого, горячего лона.
– Ох... Боже... твою мать... черт.
Она была так красива, ее грудь покачивалась при каждом движении, острые соски смотрели в потолок, когда она выгибалась все сильнее. Под идеальной тяжестью ее груди плоский пресс изгибался под прекрасной гладкой кожей, а роскошная копна темных локонов ниспадала на его голени.
– Вот так, трахни меня, – простонал он, сжимая ее колени и раздвигая их еще шире. – Быстрее.
Как будто ей нечем было заняться, только удовлетворять каждую его фантазию, но она задвигалась с большим пылом, ее кроваво–красные губы приоткрылись, таз работал, а пирсинг, свисающий с ее пупка, сверкал в тусклом свете. Она была такой гибкой, будто сделана из воды, ее тело потоком накрывало его, даже в тех местах, где ее кожа не касалась его.
В глубине души Балз подумал о той Миссис в триплексе. Он делал то же самое с человеческой женщиной, брал ее, контролировал, доставлял ей такое удовольствие, которое изменило мнение обо всех любовниках, что у нее когда–либо были и будут. Та движуха была забавной. Отличный способ провести часок–другой.
Но это... этот секс изменил правила игры…
Сместившись, женщина выставила вперед руку. Ее ногти были длинными, как когти, и окрашены в тот же красный цвет, что и ее губы, и, когда она протянула руку между ног к своему лону, они сверкнули в полумраке.
Она подняла бедра, и когда его член выскользнул из ее гладкой хватки, обернула пальцы вокруг горячего, гиперчувствительного ствола…
– Кончаю, – выкрикнул он. – Черт, я кончаю…
Он завис на самой грани, удовольствие обострилось до точки предвкушения агонии, которую он хотел навсегда удержать внутри своих яиц, и в тот самый момент, когда к нему подступил оргазм, женщина испарилась.
Раздался пшик! и появилась струйка дыма…
Балз выпрямился.
Вытянув руки перед своей обнаженной грудью и возбужденным членом, он взмахнул ладонью в поисках теплой плоти, женщины, жара и страсти.
Ничего.
Ничего не было.
Потирая лицо, он огляделся. Да, это была его спальня. Или, по крайней мере, он так думал… нет, нет, он точно был дома. Он мог видеть очертания знакомой расстановки антиквариата, груду своей воровской одежды на полу, приоткрытую дверь в мраморный анклав его ванной…
Снаружи в коридоре послышалась серия глухих ударов. Напольные часы в гостиной на втором этаже объявляли время.
Он сосчитал удары: один, два, три, четыре, пять, шесть... Семь.
И все. Было семь часов.
Наверняка – вечера, потому что он лег спать около восьми утра. Так что да, он оказался в нужном месте в нужное время. Но что насчет женщины? Понятия не имел, как она оказалась в тщательно спрятанном особняке Братства, в его комнате, если только... это не сон.
Господи, он такой дурак.
Конечно, это был гребаный сон. Подсознательная экзистенциальная расплата за то, что он бросил Миссис в триплексе.
Взгляд Балза обратился к своему бюро. Там, рядом с лампой с абажуром из цветного стекла, все еще раскачивающимся взад и вперед на стойке, как младенцы в колыбели, пытавшиеся заснуть, стояли коллекционные часы Мистера. Все шесть. На том месте, где их оставил Балз.
Так что да, все это дерьмо в «Коммодоре» с сейфом, Миссис и Бэнкси на лестничной клетке произошло…
Холодок беспокойства пробежал по его спине.
Однако случилось кое–что еще. Что–то, что задержало его. Что–то, что помешало его уходу…
Образ обнаженного тела таинственной женщины, ее темных волос и темных глаз, ее невероятной груди заставил его стиснуть зубы…
Балз испытал сильный оргазм, горячие струи выстреливали из его члена на бедра, простыни, нижнюю часть живота, словно клеймя его. И когда волны удовольствия прокатились по его телу, женщина снова появилась в его комнате, перед ним, в ее улыбке читался вековой опыт, но ее тело было молодым, словно она только пережила превращение.
Вот только она не была вампиром. И на самом деле не стояла перед ним. Однако его воспоминания о ней были настолько яркими, что каждая деталь жгла его мысленный взор.
Как будто они были любовниками много лет. Фактически, у него возникло ощущение, что это – не первый раз, когда она заставляла его кончить, казалось, они трахались весь день напролет.
Он только вспомнил именно то, что…
Бах, бах, бах.
– Балз! Ты там умер, что ли? Что за черт!
Вернувшись в себя, он бросился к двери. Затем попытался натянуть покрывала на колени… прижимая тряпки так, будто его эрекция уже готова была натянуть цилиндр и с тростью станцевать чечетку.
Боже, он сходит с ума.
– Да–да, – откашлялся он. – Я в порядке.
Сайфон, его двоюродный брат и лучший наемный убийца из всех, кого знал, заглянул внутрь.
– У нас встреча в кабинете Рофа через пять минут. Почему пропустил Первую Трапезу? Я принес тебе еду.
Ублюдок бросил круассан, завернутый в кухонное полотенце, и затем передал дорожную кружку. Балз поймал одно. Потом другое.
– Сахар и сливки, как тебе нравится. Вытаскивай свою задницу из постели. Я жду тебя.
Дверь с хлопком закрылась, свет, проникавший из коридора, погас, и ничего, кроме свечения из ванной комнаты не нарушало темноту комнаты.
Балз посмотрел в сторону душевой. Затем перевел взгляд на кухонное полотенце и дорожную кружку.
Все казалось утомительным, и он позволил себе снова упасть на подушки. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и почувствовал запах собственного возбуждения. Хотя он никогда не пропускал встречи с Братьями, и, несмотря на то, что он выспался в течение дня, он реально не хотел никуда идти.
Может, еще пару минут поспать.
Да, всего секунду или две. Затем он примет душ и съест свою Первую Трапезу по дороге в кабинет. Ага. Еще немного…
О, кого он хотел обмануть.
Что он хотел – так это ту женщину. Он снова нуждался в ней, как в жизненно необходимом кислороде.
Даже если она была всего лишь плодом его воображения.