Однажды мне было пять лет. Шёл девяностый год, расхлябанный, мечущийся, застывший в ожидании больших потрясений. У меня были ярко-оранжевые резиновые сапоги, которыми так здорово шлёпать по лужам. «Какой хороший мальчик», - говорили моей бабушке. Я набирала в грудь побольше воздуха и кричала, что было сил: «Я не мальчик! Я девочка!» Когда бабушка водила меня в баню, то на обратном пути всегда надевала на меня косынку, белую в голубой цветочек, чтобы я не простудилась. Косынка не помогала. «Какие ресницы у Вашего мальчика!» - восхищались мне вслед.
Рядом с нашим домом церковь, точнее то, что от неё осталось — осыпавшиеся кирпичные стены, провалившийся внутрь купол, колокольня без колоколов.
Однажды была Пасха. Бабушка повела меня в подвал соседнего дома. Теперь там наша церковь. Очень узкая лестница, духота, чад от горящих свечей. Места совсем мало. Да и людей немного. Я стою впереди и если протяну руку, то смогу дотронуться до батюшкиного облачения. Но я, конечно, этого не делаю. Крещусь, когда крестятся другие, кланяюсь, когда другие сгибаются в поклоне. Пытаюсь подпевать, тихо-тихо, двум девушкам из церковного хора. Икон несколько и они не очень красивые. У них нет золотых окладов, но мне отчего-то страшно на них смотреть, и я отвожу глаза. Служба длинная. Мне не скучно, но стоять тяжело. Хочу присесть на узкую скамеечку у стены, но бабушка возвращает меня обратно — скамеечка для самых стареньких.
Наконец, мы выходим на улицу. Медленно, друг за другом, подходим к старой церкви, совершаем крестный ход. И всё это так ясно, так удивительно, хотя я и не понимаю до конца смысл праздника, что хочется плакать и смеяться одновременно. Во сне я вижу тёплый свет свечей, всю ночь мне поют девушки из хора.
Однажды прошло несколько лет. Мне десять. Церковь потихоньку возрождается. Внутри пусто, и очень мало икон. Колокольня ещё не восстановлена, и огромный колокол стоит в самой церкви на специальной подставке. Когда он звонит, стены храма гулко отзываются на его звон. Холодно и зябко. Я снова стою впереди, но дотянутся до батюшки уже не могу. В хоре поют пять девушек. На службе не только старушки, но и молодые люди. Снова идём вокруг церкви. Хочется смеяться от невыразимой радости. Ночью мне снятся звёзды над разрушенной колокольней.
Однажды мне почти восемнадцать. Я сижу на паре по истории. Сзади переговариваются мои одногруппники.
- Пойдёшь на Крестный ход?
- Конечно!
- Сначала на службу?
- Да, ну! Неохота! Давай к концу подойдём, чтоб долго не стоять.
- Замётано! Только бухла заранее купи.
- Идёт!
Традиция. Странная, непонятная. Напиться и пройтись вокруг церкви, а потом бродить по городу, горланя песни. Праздник всё-таки, Пасха.
В этот раз церковь сияет. Расписной потолок, вокруг золото и яркие краски икон. Много народа. Батюшка мне даже не виден. Справа моя соседка Соня. Хихикает, шепчется с подружкой. Обе уже навеселе. Слева — незнакомый парень. Крестится невпопад, слева направо. Во время крестного хода кто-то не переставая кричит мне в ухо, дышит спиртом, ругается, спотыкаясь на каждой кочке. Народа больше, чем было в храме, в основном молодёжь. Хочется плакать.
Однажды я иду домой. На меня налетает Соня.
- Ты чего такая грустная? Праздник ведь! - в руке у неё банка пива.
- Что за праздник, - спрашиваю я. Хочу проверить.
Она на минуту задумывается. Потом говорит:
- Пасха. Иисус умер.
- А... - говорю я. - Почему же тогда праздник, если умер?
- Так он же за наши грехи. Прикольно, да? Грешим мы, а умер он.
Всю ночь кто-то кричал под окнами, бродил, пел песни, пил...
В три часа я, наконец, заснула. И мне ничего не снилось.