Мы будем вечно жить, пока мы живы.
Любить мы будем, пока любимы.
А эту грусть мою в осенний вечер
Не прогоняй, прошу! Мне с нею легче.
Есть только здесь и сейчас. Всё остальное иллюзия: будущее, которого мы не знаем; прошлое, так причудливо преображённое нашей памятью...
На берегу пруда усталые ивы окунают в полупрозрачную воду свои длинные волосы, тихий ветер, стрекоза на острие осоки. Я здесь, на берегу. Тихая грусть, беспричинная, обволакивающая душу.
Опускаются на землю тяжёлые сумерки. Холодает. В скорбном отзвуке последних дневных минут, заполненных непрекращающимся стрекотом рассыпанных в траве кузнечиков, звенят слова:
Мы будем вечно жить, пока мы живы...
Любить мы будем, пока любимы...
Я не понимаю их, но они звучат не переставая над прудом и внутри меня самой. И никуда не деться, не скрыться от них. Мне кажется, что в них содержится что-то очень важное.
Я отворачиваюсь от блистающей водной глади, медленно иду от неё прочь, вступая в старинную липовую аллею. Полумрак заглатывает меня. Тихо-тихо. Только старые липы шумят. Уж они-то знают ответы на все вопросы, столько всего они видели за свою долгую жизнь. Сколько людей бродило по этой аллее, теряясь в тумане лет. Уйду и я. А они останутся, молчаливые, всё понимающие липы.
Я люблю свою грусть, упиваюсь ей, взращиваю в своей душе словно прихотливый цветок. Это светлая грусть, добрая. Без неё невозможно творчество, без неё не рождаются в душе строки, мелодии не приходят на ум. Если отнять у меня это, вроде бы ненужное, чувство, я стану самым несчастным человеком на земле.
Есть только здесь и сейчас. Всё остальное – лишь иллюзия...