Обжорство

"Обжорство - смертный грех", - утверждала бабушка. Она ела мало как птичка, но всё равно оставалась кругленькой как шарик, большой такой шарик.

" Нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть" - говорил отец, предпочитавший простую пищу вроде хлеба с картошкой и куском мяса, отваренным без всяких специй.

"Знаешь, сколько людей голодает сейчас, когда ты объедаешься? Разве ты не чувствуешь вины перед бедным африканским мальчиком?" - интересовалась мама.

Лена вину чувствовала. Перед бабушкой, вздыхавшей, что где только в Ленке умещается съеденное? Неправильная у неё бабушка, накормить не пытается, не то что у подружки Лизки.

Ещё вина была перед мамой, ахающей над кастрюлей с супом:"С утра только сварила, а уже на донышке". Перед отцом, который "пашет и пашет, а деньги почти все на еду уходят".

Лена ненавидела есть. Будь её воля, она бы только воздухом и питалась. Нельзя. Потому наливала себе половник супа, брала полкотлетки и одну картошину и всё равно раздавалось на кухне от мамы: "Куда только еда девается, пустой холодильник".

Лена брала полкотлетки, но когда отец начинал говорить, что только на холодильник и работает и сил его больше нет, её начинало тошнить. Она старалась не есть дома. В ларьке на углу покупала пирожки на карманные деньги, пока однажды её не увидела бабушка и не сказала, что Лена обжирается, как будто обеда ей не хватает.

Ей было шестнадцать, когда она упала в обморок в школьном коридоре, и её отвезли в больницу. "Нормальная семья - шептались вокруг, - а девчонка такой выросла. Худела, наверное, насмотрелась на моделей. Молодёжь, она вся такая!"