— Хорошо.

— Хорошо? — она смеется, качая головой. — Ты даже не представляешь, через какое дерьмо мы прошли за последние несколько дней, ожидая, что с тобой все будет в порядке. Мне пришлось украсть плазму с работы. Меня могут уволить, если узнают, что я это сделала. У меня был…

Я оборвал ее.

— Стоило ли это того?

Мгновение она смотрит на меня с открытым ртом.

— Стоила ли кража с работы того, чтобы тебе стало лучше? — спрашивает она.

Я киваю — еб*чая головная боль — немного приподнимаюсь на кровати.

— Да. Стоило ли рисковать своей работой и репутацией, чтобы спасти меня?

На этот раз она не задумывается.

— Да.

— Тогда хорошо. Я рад, что мы на одной волне.

Нежный красный румянец начинает подниматься от ее шеи, окрашивая щеки и делая кончик носа розовым. В сочетании с напряженной линией ее губ, я думаю, что вывел ее из себя.

— То есть тебе наплевать на мою работу, ты это хочешь сказать? — требует она.

Она думает, что я веду себя как придурок, говоря ей, что ценю свою жизнь выше всего, что может иметь для нее значение.

— Нет, — я наклоняюсь вперед, как могу, стараясь не показать, как сильно болит мой живот. — Я прекрасно знаю, как важна для тебя твоя работа. Хочу сказать, что если ты готова рисковать своей работой тем, что тебя больше всего волнует, ради меня, то мы с тобой... мы с тобой в одинаковом положении.

Полагаю, это мой способ отблагодарить ее; пытаюсь, хоть и чертовски плохо, дать ей понять, что благодарен ей за то, что она сделала. Что сделаю то же самое. Что я тоже рискну всем… знаю, что неправильно это сформулировал. Я мог бы начать все сначала и, бл*дь, сказать это, но сердитое выражение ее лица смягчается и исчезает, и думаю, что она все поняла.

— Ты собирался приехать и забрать меня, не так ли? — спрашивает она.

— Я же сказал, что да. Я всегда отвечаю за свои слова, Слоан.

Она кивает, опустив глаза на покрывало.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я уезжала?

Эта девушка. Эта сумасшедшая, бл*дь, девчонка. Она спрашивает меня о том же, о чем я спрашивал ее в парке возле офиса Ньюан. Как только мы выяснили, что она может признать свои чувства и владеть ими, подумал, что мы единое целое. Что даже если у нее были проблемы с признанием своего влечения ко мне, она в полной мере осознает мою потребность в ней. Но, с другой стороны, я знаю, что большую часть времени остаюсь хладнокровным мудаком.

— Я не позволил тебе потерять девственность с парнем, который, как я думал, будет плохо с тобой обращаться, — говорю я ей, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко. — Я доверил тебе жизнь человека, за которого несу ответственность, когда не смог сделать ничего, чтобы помочь ей; пошел против человека, который вырастил меня, чтобы найти твою сестру; подверг себя прямой опасности, когда пошел, чтобы вернуть ее тебе; единственная жизнь, которую я знал, не только перевернулась вверх дном, но и сгорела дотла с тех пор, как встретил тебя. Я все время возвращаюсь, Слоан. Тебе не нужно спрашивать меня, хочу ли я, чтобы ты ушла. Тебе никогда не нужно спрашивать меня об этом. На этой стадии разбирательства, не думаю, что кто-то из нас уйдет.

Наблюдаю, как с ее лица исчезают краски. Я не из тех, кто произносит речи или умело оправдывается, но не могу сказать ей это яснее. Ее руки дрожат, когда она переплетает пальцы, а затем меняет свое решение, быстро просовывая их под бедра, чтобы она сидела на них.

— О, — говорит она.

Я не могу сказать, выглядит она счастливой или чертовски напуганной. Слоан — умная девушка, поэтому знаю, что творится у нее в голове. В какой ловушке она чувствует себя прямо сейчас. Потому что я плохой парень. Темная тень, от которой ты бежишь. Кошмар, от которого ты с облегчением просыпаешься.

И теперь она застряла со мной, нравится ей это или нет.