ГЛАВА 23

Джули

После той ночи мы стали неразлучны.

Киллиан ест со мной, бродит по городу и пристани со мной, спит рядом со мной в моей маленькой кровати мотеля. По крайней мере, я предполагаю, что он спит. Он должен. Однако каждый раз, когда я просыпаюсь, Киллиан уже ждет меня с кофе и выпечкой.

Я никогда не слышу, как он приходит и уходит. Часть меня думает, что Киллиан обладает способностью превращаться в дым, дабы подобно Дракуле бесшумно проникать в комнаты через щели в оконных стеклах или под дверями.

Говоря откровенно, меня бы это не удивило.

По вечерам за ужином Киллиан задает мне десятки вопросов. С каждым днем они становятся все более личными. Он спрашивает меня о Фин и Макс. О любимых фильмах и телешоу. О любимых блюдах и книгах. Интересуется, кем я хотела стать, когда вырасту, что я помню о своей матери и каково это — быть единственным ребенком.

И была ли я когда-нибудь влюблена.

На все вопросы я отвечаю честно. Но не спрашиваю в ответ.

Если ему и любопытно, почему так, то он не упоминает об этом. Возможно, догадывается, что это мой способ защитить себя. Мне страшно, ведь чем больше я узнаю о сердце этого поэта, что бьется под мощной, опасной внешностью Киллиана, тем сложнее мне будет уйти, когда придет время.

Он водит меня танцевать. Он водит меня в кино. Он арендует парусную лодку и сам встает за штурвал. Мы посещаем художественные галереи и музеи, слушаем джазовое трио в баре с видом на океан, лопая омары и крабы. Мы делаем все глупые туристические вещи, которые любая нормальная пара сделала бы на отдыхе.

И мы везде занимаемся любовью.

Ночами на пристани. На качелях в парке. В джакузи мотеля. В тускло освещенном, уединенном заднем коридоре ресторана. В школьной аудитории, куда мы пробрались после наступления темноты.

Наш секс всегда безрассуден и почти всегда без слов.

В один момент мы идем за руку по улице или стоим у перил на берегу, наблюдая за кружащими над головой морскими птицами, а в другой мы смотрим друг на друга и лишаемся самообладания.

Это можно описать только так и никак иначе: лишаемся самообладания. Изнемогаем от возбуждения и голода.

Охвачены нуждой.

Когда я спрашиваю себя, так ли чувствовала себя моя мать, встретив моего отца, меня парализует глубокий страх. И я еще больше уверяюсь, что мой мораторий мудр.

Но недостаточно мудр.

Тогда я этого еще не понимала, но мое сердце было уже потеряно.

***

Ко мне подходит парень лет тридцати: хорошо сложен, красиво одет и улыбка до ушей. Волосы забраны в пучок, на предплечье татуировка катаны. Он европеец, поэтому нанесение традиционного японского культурного символа на видимую часть тела означает, что он либо двинутый ученик боевых искусств, либо тупой придурок.

— Приветики, — говорит он и усаживается на соседний стул у барной стойки.

Киллиан в туалете. Харли смотрит из-за стойки на новоприбывшего с таким выражением, словно заменяет Киллиана.

Затем поворачивается ко мне, вскинув брови, на что я пожимаю плечами. Если этому парню неймется «разукрасить» свое лицо, так тому и быть.

Харли наливает мистеру Пучок шот текилы и ставит перед ним.

— Нет, спасибо, брат, — удивленно благодарит мистер Пучок. — Я буду клубничный дайкири.

— Разумеется, — невозмутимо отвечает Харли. – Тампон для твоего членогалища принести?

Оскорбленный мистер Пучок выпячивает грудь.

— Прошу прощения?

Харли оглядывает его с ног до головы и фыркает.

— О, только не надо нервничать, сладкий. Через пять минут ты умрешь. Наслаждайся жизнью, пока можешь. И попробуй умереть с достоинством. — Он смотрит на волосы мистера Пучка и кривится. — Ты уже достаточно опозорился.

Харли уходит, чтобы обслужить другого клиента. Мистер Пучок удивленно смотрит ему вслед, потом переводит внимание на меня.

Я улыбаюсь.

— Колоритненько, согласен?

— Думаю, это можно назвать и так, — недовольно ворчит он.

Я потягиваю вино и жду, когда мужчина представится. Когда он это делает, я чуть не выплевываю вино изо рта.

— Я Трипп. С двумя «п».

Я тяжело сглатываю, затем возвращаю свою улыбку с пола, куда она упала от шока.

— Привет, Трипп с двумя «п». Я Джульетта.

Его брови взлетают вверх.

— В самом деле? Джульетта? Как у Шекспира?

О, ну что за ирония! Парень, чье имя говорит о неуклюжести, удивляется моему.

— Да, как у Шекспира.

— Ха, — ухмыляется он. — Тогда, наверное, тебе нужен Ромео.

Или электрошокер.

Я вижу из-за спины Триппа, как приближается Киллиан. Его длинные ноги с пугающей скоростью преодолевают расстояние между мужским туалетом и баром. На мгновение меня посещает мысль, что, вероятно, я должна предупредить Триппа, прежде чем он пострадает.

Пока он не наклоняется ближе ко мне и не произносит:

— Я готов стать им, если хочешь. – И поигрывает бровями.

Твоя судьба решена, мистер Пучок.

Но Киллиан удивляет меня своим хладнокровием. Он подходит ко мне, целует в макушку и с дружелюбной улыбкой поворачивается к мистеру Пучку.

— Привет, приятель. Вижу, ты успел познакомились с моей женщиной. Сногсшибательная, правда?

Тот изучает Киллиана с ног до головы взглядом и сглатывает. Краска сходит с его лица.

— Э-э…

— Хорошая тату, — говорит Киллиан, рассматривая рисунок меча мистера Пучка. — Синоги-дзукури начали изготавливать после периода Хэйан. Лично я предпочитаю кисаки-мороха-дзукури. Все из-за обоюдоострого лезвия. Предпочитаю острые. Так гораздо проще резать.

Он ухмыляется, глядя на оленя в свете фар.

— А ты, случайно, не увлекаешься еще и огнестрельным оружием? Я с удовольствием познакомлю тебя со своей коллекцией.

Харли с ухмылкой ставит клубничный дайкири перед Пучком, бросает в бокал бумажный зонтик и, хихикая, вновь отходит.

Мистер Пучок встает, берет свой дайкири и натянуто улыбается нам.

— Было приятно познакомиться.

Наблюдая за этим бегством, Киллиан хихикает.

— Судя по всему, я плачу за его выпивку.

— Каково это, жить твоей жизнью?

— Как именно?

— Быть королем джунглей. Хозяином поместья. Магистром всего, за чтобы ни брался.

Киллиан скользит на барный стул, который секунду назад освободил Пучок, и улыбается мне.

— Очень приятно. Удобно. — Его улыбка угасает, а голос надламывается. — Одиноко.

Его уязвимость убивает меня, поэтому я смотрю на свой бокал с вином.

Вернувшись к нормальному тону, он говорит:

— Каково это, быть настолько привлекательной, что случайные незнакомцы пытаются подцепить тебя в барах?

Я фыркаю и перевожу взгляд на трех женщин за столиком рядом, которые таращат глаза в нашу сторону.

— Тебе ли не знать, жеребец.

Он посмотрел на них.

— Может быть, нам стоит устроить небольшое шоу, чтобы вдохновить их отправиться к мужьям?

— Например?

Вместо ответа он показывает — наклоняется, берет мое лицо в ладони, заглядывает мне в глаза и целует.

Поцелуй хоть и страстный, но в то же время обжигающе нежный. Откинув голову, я погружаюсь в происходящее, сжимая руками рубашку Киллиана и вдыхая его запах.

Когда он прерывает поцелуй, то начинает шептать мне на ухо очередную строчку из «Ромео и Джульетты».

— Но тише! Что за свет блеснул в окне? О, там восток! Джульетта — это солнце.

— Я воткну тебе в сердце коктейльную шпажку, — сдавленным голосом шепчу в ответ.

Он отстраняется, все еще держа мое лицо в своих ладонях. Его улыбка до боли прекрасна и печальна.

— Ты уже ударила меня ножом в сердце, воришка. Теперь только и остается, что смотреть, через сколько времени я истеку кровью.

Мы не отрываем взгляд друг на друга, все мысли о трех пристально наблюдающих женщинах испарились. Киллиан нежно проводит большим пальцем по моей скуле, потом по губам.

— Ты написал в своей записке, что я заставляю тебя мечтать о другой жизни. Неужели это правда?

— Да.

— И… — Мое сердце колотится так сильно, что мне приходится взять паузу и сделать глубокий вдох. — А если я попрошу тебя об этом? Попрошу отказаться от жизни, которую ты сейчас ведешь? Ты сделаешь это ради меня?

Он отвечает без колебаний, его голос хриплый.

— Я бы так и поступил, если бы ты сказала, что доверяешь мне. Я бы так и поступил, если бы ты подарила мне свое сердце. Если бы ты перестала сдерживать себя.

Его адамово яблоко дрожит. Киллиан облизывает губы. Его голос падает до шепота.

— Если бы это означало, что я могу заполучить тебя навсегда, я бы зажег свою жизнь в огне и покинул пепелище.

Между нами опасно потрескивает напряжение.

Киллиан ждет, накаленно и молчаливо, глядя на меня. Его ладони на моем лице подрагивают. А когда он хрипло шепчет мое имя, все внутри меня переворачивается.

Я почти говорю это.

Я почти выпаливаю: «Да, я доверяю тебе, да, я без ума от тебя, да, давай будем вместе, и пошел бы весь мир на хуй».

Но в этот момент меняется музыка.

Звучит песня Let It Be группы The Beatles.

Ледяной холодок пробегает по моему телу, отчего волосы на затылке встают дыбом, а кожа на руках покрывается мурашками. Моя мать словно обращается ко мне из могилы с предупреждением. Я практически слышу ее слабый, шипящий мне в ухо голос.

«Не повторяй моих ошибок. Не влюбляйся в негодяя, иначе умрешь, как я».

И магия рушится.

Я отстраняюсь от Киллиана, смахиваю его руки со своего лица и перевожу взгляд на табурет, тупо на него уставившись. Затем дрожащими руками тянусь за бокалом вина. Я пью его, продолжая трястись, потому что все так же ошеломлена тем, как близко я подошла к краю обрыва.

Ошеломлена тем, как сильно мне хотелось броситься вниз.

Киллиан тяжело вздыхает рядом. Его смех низкий и хриплый.

— Харли.

Бармен вытягивается по стойке «смирно», когда Киллиан окликает его по имени.

— Что вам принести, босс?

— «Гленливет». Три пальца. Без льда.

— Понял.

Мы сидим в напряженной тишине, бок о бок, наблюдая за Харли, который берет бокал и наливает виски. Как только Харли ставит его на стойку, Киллиан хватает бокал и выпивает одним глотком. Выдохнув, с резким стуком он ставит бокал обратно на стойку и поворачивается ко мне.