Глава 3

Кортни

Утро четверга, 11 августа 2016 год.

На первый взгляд, это сообщество выглядит ярким, полным жизни. Суетливое и шумное. Мужчины и женщины, дети и животные, у каждого свое место, задача, которую нужно выполнить. Все движется так же сложно, как шестеренки, колеса и рычаги часов.

Аналогия вполне уместна, возможно, душераздирающая. Части этих часов делают одно и то же, одним и тем же способом, снова, снова и снова. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Год за годом. Нет никакого изменения, нет никаких перемен. Минутная стрелка не может стать чем-то лучшим, чем-то большим.

Так и для нас. Жестко регламентированы и ограничены, каждый из нас выполняет свою функцию в соответствии с «Планом Господа». Отец Эммануил говорит нам, «что у каждого из нас есть своя роль, и мы должны довольствоваться выполнением своей цели в «Его работе».

Большинство дел мы делаем вместе: трапезы, службы в часовне, работа в поле — но есть некоторые дела, которые делаются в небольших группах. Все делается в группах. Я никогда не видела, чтобы это было где-то прописано, но совершенно ясно, что никто никогда не должен оставаться полностью один и без присмотра на какое-то время. Никто, кроме отца Эммануила и двух его сыновей, которые делают все, что им заблагорассудится. Дэниел, брат нашего помазанного пророка, также получает некоторую снисходительность.

Полагаю, труднее распространять разногласия и нелояльность, когда вы не можете сделать это втайне. Иуда не справился бы со своим делом, если бы все смотрели на него все время. Слово Господа гласит: «Будьте уверены, грехи ваши найдут вас», и вы будете пойманы намного быстрее, когда на вас постоянно будут смотреть.

Вот почему мои понедельники и четверги такие особенные. Это мои любимые дни, мои пчелиные дни. В такие дни я почти сама себе хозяйка. Это малая толика снисходительности Дэниела, которую я могу разделить. Я не могу придумать никакой другой причины, по которой мне бы так повезло, если только… ладно, ладно, значит, все остальные боятся подходить к пчелам. Вот настоящая причина. Я присматриваю за двенадцатью скоплениями ульев, разбросанных по всему комплексу.

Конечно, мне все еще нужно рано вставать для молитвы, и я должна играть свою роль покорной жены Дэниела за тарелкой серой кашицы за общим завтраком, но после этого? Я буду в блаженном одиночестве. Часами. Я беззвучно напеваю, делая бутерброд, чтобы взять с собой на обед.

Какой чудесный день. Сегодня солнечно, тепло, но не так уж жарко, и я буду свободна весь день.

— Сестра Кортни. Ты сегодня полна радости. — Голос брата Иеремии пугает меня.

— Так и есть! — отвечаю я. — А почему бы и нет, если я так счастлива.

Мой ответ слишком хорош. Иеремия подозрительно хмурится и выглядит в точности как более злая и крупная версия своего брата Натана. Неужели они оба стоят перед зеркалом и каждое утро отрабатывают неодобрительный взгляд отца? Мне приходится прикусить губу, чтобы не захихикать от этой мысли, но сегодня будет такой прекрасный день, и я не вынесу, если что-нибудь испортит его.

Старшему сыну отца Эммануила двадцать пять. Иеремия — преемник своего отца, и он это знает. Он такой высокомерный, надменный и самоуверенный, что я ожидаю тот день, когда его взорвет. А еще он подлый садист, злой, как собака на цепи. Я не думаю, что есть кто-то, кроме него самого, кого Иеремия действительно любит, и он смотрит на мир сквозь призму подозрительности и мелочной злобы, который окрашивает всех и вся в оттенки от абсолютного безразличия до абсолютной ненависти.

Свое взросление он начал с того, что отрывал крылья мухам, и, вероятно, закончил бы мучением котят, если бы жил во внешнем мире. Полудиким амбарным котам повезло — у Иеремии есть иная отдушина, более подходящие для пыток. Люди.

Три человека, которых Иеремия ненавидит больше всего на свете, — это его младший брат Натан, его дядя Дэниел и я. Он не особо умен и безнадежен даже в таких мелочах, как правильная сдача на рынке, но у Иеремии есть изящная хитрость, которая позволяет ему инстинктивно узнать лучший способ навредить кому-либо.

Как только родился Натан, Иеремия потерял свою особенность и осознал угрозу своему положению, наблюдая, как растет его младший брат, и понял, что мальчик на грани того, чтобы стать по-настоящему блестящим. Дэниел представляет меньшую угрозу для будущего статуса Иеремии, но он стоит на пути, блокируя Иеремию от того, чего он хочет почти так же сильно.

Он хочет меня.

— Сестра Кортни, ты ни на секунду не обманешь меня, — утверждает он, ухмыляясь. Ох-ох. Это опасная территория. Мой план хорошо провести день на очень, очень тонком льду.

— Брат Иеремия, я понятия не имею, о чем ты говоришь. — Это правда. Я действительно понятия не имею, что он имеет в виду. Даже если у него на самом деле ничего нет на меня, Иеремия никогда не упустит возможности причинить мне боль, просто чтобы напомнить мне, что он выше в пищевой цепочке, чем я когда-либо буду.

— Я знаю правду, — утверждает он, произнося ласково каждое слово. — Я знаю, почему ты все еще бесплодна после стольких лет. Почему ты не родила маленькую дворняжку для моего дорогого дядюшки.

— Пути Господни неисповедимы, — неуверенно отвечаю я, и мой пульс бешено разгоняется, подобно товарному поезду, и внезапный страх пронзает меня. — Он пошлет нам ребенка, когда ему будет угодно. — Что он знает? У него есть какие-нибудь доказательства?

— О, сестра Кортни, — Иеремия вздыхает, с притворной грустью качая головой. — Господь, может быть, и всемогущ, но моего дядю зовут не Иосиф, а ты не Дева Мария, — усмехается он. — И по крайней мере, ты не Мэри.
Мое сердце пропускает удар, когда я встречаюсь с его взглядом. Иеремия пристально изучает меня, и постоянно раздраженное выражение, которое он обычно носит, исчезает, заменяясь чем-то новым. Предвкушением. Иеремия наклоняется вперед, протягивая руку, чтобы убрать волосы мне за ухо.

— Если он хочет зародить в тебе ребенка, ему придется сначала прикоснуться к тебе, — шепчет он.
Я заставляю себя молчать, но не могу подавить дрожь ужаса и отвращения от ощущения его руки, ласкающей мою щеку, шею. Его дыхание, теплое и влажное, коснулось моего уха.

— Клянусь тебе, брат Иеремия, что я каждую ночь лежу рядом с твоим дядей, — подтверждаю я и не лгу. Я действительно сплю рядом с ним, и во время жестокой зимы в штате Мэн мы прижимаемся друг к другу, чтобы согреться. Может быть, между нами и нет похоти, но привязанность и забота вполне реальны.

— Значит ли это, что ты не против поделиться им?
Иеремия протягивает каждое слово, наслаждаясь моим страхом. Я качаю головой, удивленно приподнимаю брови и открываю рот, чтобы возразить, но он говорит за меня.

— Я знаю, каковы его предпочтения, сестра Кортни, и когда придет время, мой отец тоже узнает. И в тот день… — Иеремия делает эффектную паузу, надеясь напугать меня.

Это работает, но я скорее умру, чем позволю вампиру питаться моим страхом. Я отворачиваюсь от Иеремии, заворачиваю бутерброд в тряпку и запихиваю в сумку. Мне не нужно, чтобы Иеремия говорил мне, что будет с моим мужем, если однажды Сатана узнает о Дэниеле и Джошуа. Или что будет со мной. Я очень хорошо знаю, как изменится наша жизнь в этот день.

— Тебе даже не любопытно? — издевается он надо мной.
Я пожимаю плечами, держа рот на замке. Ничто из того, что могла бы сказать, не помогло бы ситуации, и в любом случае я не смогу сохранить ровный голос.

— Ну, это все равно может скоро случиться, даже если у моего любимого отца не будет... давайте просто назовем это откровением, не так ли? Откровение о моем дорогом дяде и его добром друге Джошуа.
Похоть Иеремии накатывает на меня волнами, еще более сильными и отвратительными, чем его зловонное дыхание. Я закрываю глаза, не в силах больше смотреть на его хищную ухмылку. Он завел сильную руку мне за голову, крепко, до боли вцепившись пальцами в мои волосы.

— Господь велел нам плодиться и размножаться, — процитировал Иеремия твердым, резким голосом.
— Господь терпелив, но он больше не потерпит твоего непослушания и откроет моему отцу свое разочарование в тебе. И в этот день ты станешь моей.

Я прижимаюсь спиной к стене, а Иеремия прижимается ко мне, сдавливая мою грудь своим весом, трется промежностью о мой живот и бедра. Я отталкиваю его, проскальзываю в сторону и скрещиваю дрожащие руки на груди, унимая дрожь и прикрываясь. Когда он так близко, я чувствую себя грязной, как поднимается волна тошноты. Иеремия приподнимает бедра, и это движение притягивает мой взгляд. Я не могла не увидеть непристойную выпуклость там, и его удовольствие от гримасы отвращения на моем лице, которое оказалось последней каплей.

Меня начинает рвать, Иеремия отскакивает назад, хватает ведро у раковины и толкает его передо мной, как раз вовремя. Я падаю перед ним на колени, меня вновь и вновь рвет, пока не остается ничего, кроме кислой желчи.

Когда я заканчиваю, Иеремия осторожно помогает мне встать и дает стакан воды.

— Спасибо, — благодарю я. Мой голос срывается. Мне больно говорить, но я все равно должна спросить. — Почему ты сейчас так добр ко мне.

— Потому что ты скоро станешь моей любимой женой, и я... я не хочу, чтобы ты была несчастна. -Теперь на его лице появилось что-то новое, перекрывающее похоть и предвкушение. Это что-то более мягкое, что-то, чего я никогда раньше не видела на его лице. Что-то, что я бы назвала — искренность? Нет. Ни за что.

— Так что, это твой способ ухаживать за мной? — Неверие толкает меня на неразумную дерзость. — Угрожая моему мужу? Угрожая мне? Ты думаешь, что сможешь запугать меня и влюбить в себя? — Лицо Иеремии застывает. — Я никогда не выйду за тебя замуж, Иеремия. Никогда.

— Ты, — произносит он холодным и яростным голосом, — подчинишься воле Господа, которая откроется Его пророку.