Проклятье! Черт бы тебя побрал, Пейдж!

Я не собираюсь этого делать. Почти уверен, что ссора — это то, чего она хочет, потому что к этому моменту она так привыкла злиться на меня, что это вошло в привычку.

И ей неловко от всего этого. От дела и от того, что ей приходится делить со мной жилище. Она чувствует себя загнанной в угол, поэтому и машет перед собой руками. Потому что в этом вся Пейдж. Никакого бегства, всегда готова к борьбе.

Я могу с этим справиться. Самое большое преимущество дорогостоящей терапии с Шарон — это осознание того, почему я реагирую на вещи так, как реагирую, чтобы понять закономерность и научиться останавливать это, прежде чем дерьмо выйдет из-под контроля. Вот почему я продолжал ходить на встречи с ней в течение последнего года. Именно поэтому я чувствую, что изменился по сравнению с тем, каким меня выгнала в свое время Пейдж. Именно поэтому я никогда не расскажу ей обо всем, что натворил. Потому что это не имеет значения; я больше не тот парень.

К тому же я нутром чую, что она воспримет это очень плохо. Взрыв будет грандиозным — скорее всего, это будет последний, сокрушительный удар по нашим отношениям. Все равно, что упасть лицом прямо в бушующее, раскаленное, всепоглощающее пламя.

Нет. Она никогда не сможет узнать. Никогда.

Меня всего передергивает. Я подхожу к своему чемодану и отношу во вторую спальню. На автомате выискиваю спортивную форму и в безмолвном гневе переодеваюсь. Пристегнув нарукавную повязку, я засовываю в нее телефон с подключенными наушниками и пытаюсь отыскать в хижине дополнительную информацию о ближайших окрестностях.

В нише, между кухней и большой комнатой, я нахожу именно то, что искал — карту пешеходных троп. Сделав снимок на телефон, я выхожу.

Взбудораженный настолько, что не в состоянии оценить деревенский пейзаж, быстро иду по дорожке по направлению к ближайшей пешеходной тропе. Красоты этой местности заткнут за пояс любой городской парк, и я был бы счастлив, если бы не был так зол — на жену за то, что она так хорошо умела хранить обиды, на Хаммера за то, что он навязал мне это дерьмовое дело, на Стью за его безрассудную попытку удержать свою жену, и на весь мир в целом, потому что прошло слишком много времени, как я чувствовал себя на его вершине.

Пошло все нахуй!

Я немного замедляюсь, выдергивая телефон из чехла, и просматриваю контакты, пока не нахожу имя Родригеса.

Он отвечает на третьем гудке, спокойно приветствуя меня.

— Есть прогресс по делу Гарнетта? — спрашиваю я, опуская формальности.

— Э-э, — раздается из динамика его низкий голос. — Я кое-что нарыл и все еще работаю над этим. Ты получишь отчет через пару дней.

— Хорошее или плохое?

Он замолкает на секунду, и мне это не нравится.

— Думаю, и то и другое.

— Насколько плохо то, что плохо?

 Мышцы на моем лице напряжены от предчувствия, пока я собираюсь с духом.

— Послушай, — торопливо говорит следователь фирмы, — То, что у меня сейчас есть, на двадцать пять процентов имеет подтверждение и на семьдесят пять — просто догадки, так что я не хочу торопиться. — Он делает паузу, прежде чем решительно добавить: — Но ты можешь спросить своего клиента, есть ли что-то, что он от тебя утаил.

Поблагодарив его и попрощавшись, я останавливаюсь, чтобы глубоко вдохнуть сквозь стиснутые зубы. Я крепко сжимаю телефон, чтобы не зашвырнуть его в ближайшие кустарники.

Вместо этого бегу вниз по тропе, высоко поднимая ноги и подавляю в себе желание нестись сломя голову, не разбирая дороги.

Родригес должен был найти компромат на Кэролайн, что-то достаточно плохое, чтобы прижать ей хвост. Вместо этого он намекнул на скелеты в шкафу Стью. О чем мне, конечно, нужно знать, и, честно говоря, это меня не удивляет.

Но я чертовски недоволен тем, что мне остается только надеяться на то, что сыщик Пейдж, которого, без сомнений, она наняла, будет менее сообразительным, чем Родригес.

И эта надежда тает с каждой минутой.