Глава 3. Пир во время пурпурной Чумы
Итак, эта глава главным образом про веселье.
Да-да, вы не ослышались. Веселье в жизни необходимо, даже если эта самая жизнь в настоящий момент подкладывает вам крупную свинью. Если вы все еще не отвернулись, с отвращением фыркнув на грубость, тогда позвольте объяснить, что я хотел выразить этой концепцией. Веселье – неотъемлемый компонент здорового образа жизни. И я не высосал это из пальца: игра является терапевтическим приемом как для детей, так и для взрослых. Игры могут быть совершенно разными, но данный способ освобождения от негатива важен для того, чтобы было легче смириться с дерьмом, творящимся в наших жизнях. Веселиться необходимо, делаете ли вы это для себя или стараетесь подбодрить кого-то другого.
Правило выживания при апокалипсисе № 3: найдите свой способ веселиться и придерживайтесь его, потому что он дороже золота. Только не перебарщивайте. Тем самым я хочу сказать, что мне в общем-то все равно, каким способом вы предпочтете развлекаться, но если вы смеетесь, разыгрывая ироничные сценки из «Голодных игр», то веселитесь вы неправильно. Это гребаный садизм, и когда ваша версия Китнесс Эвердин засадит вам в глаз стрелу, знайте, что полностью это заслужили.
В отличие от правила номер два, с третьим у меня никогда не возникало проблем. Это было очевидно, особенно в Первую Фазу – не сохрани я чувство юмора и способность находить поводы для смеха, то не продержался бы так долго. В ту пору было проще, в конце концов, тогда это была одна из немногих доступных вещей. Фин был весельчаком от природы, постоянно сыпал шутками и чуть ли не выпрыгивал из штанов, чтобы заставить нас с Джиной смеяться. Джина была жесткой, ведь она устанавливала правила и командовала нашей маленькой бандой, и, следовательно, ей приходилось вести себя серьезней, чем она была на самом деле. Хотелось ли мне устроить революцию и свергнуть ее? Да ни за что! Мне совсем не хотелось командовать. Я был счастлив просто следовать за ними, предоставляя другим заниматься трудными и беспокойными делами.
Это было до того, как родился мой собственный план, и даже раньше, чем мне пришла мысль, что я нуждаюсь в чем-то большем, чем поддержка. В то время только у Джины был план. Мы направлялись на ее ранчо, где ее дружелюбная и хорошо вооруженная семья должна была принять нас в свои ряды. Я бы подыскал себе горячего ковбоя, чтобы трахаться дни напролет, Джина с Фином сыграли бы свадебку в стиле «апокалипсис», и все было бы просто отлично.
Джина была из той породы людей, чья сильная душа ожесточается в отсутствие веселья. Фин ей полностью подходил и нравился мне. Этот бездельник и бесстыдник готов был сесть на кактус, только бы заставить Джину хоть немного улыбнуться. Вообще-то, инцидент с падением в кактус имел место быть, но Фин перенес все стоически, увидев, что Джина смеется, пусть даже она и брюзжала, вытаскивая иголки из его зада.
Все это не значит, что Джине было чуждо веселье. Просто она предпочитала более изощренную версию того же самого эликсира. Когда Фин шутил, а я все подряд превращал в каламбуры – ой, да заткнитесь, каламбуры самая доступная форма юмора, - Джина справлялась с пинками судьбы, обучая нас стрельбе. Мы с Фином научились обращаться с ее пистолетом, наугад паля по кроликам, и оба в этом были полным отстоем. У меня получалось чуть-чуть лучше, чем у Фина, поскольку он был близорук и безвозвратно утратил свои очки во время беспорядков. Ни один кролик не страдал от нашей стрельбы, если только Джина не бралась за это сама. Ее веселили наши нелепые попытки, а я был слишком счастлив, глядя на ее улыбку, чтобы обижаться.
С тех пор мое чувство юмора эволюционировало, стало более утонченным. Глупо, конечно, что я меньше смеюсь над собой, а больше над тем, что отгородился от Конрада той самой пресловутой стеной. Почему я отталкиваю его? Да потому что он заслужил, вот почему. Конрад всерьез воспринял концепцию «миссии» и превратил наш поход в гребаную экспедицию. Мы делали большие успехи в дороге, проходя огромные расстояния, но теперь у меня беспрестанно все болело, а легкие и ноги ныли каждую ночь.
Что еще более неприятно – Конрад оказался чертовски хорош в деле обеспечения нашей безопасности. Под «чертовски хорош» я имею в виду, он чуял находящихся неподалеку людей (один раз даже буквально; мутанты, о которых идет речь, довольно часто утрачивали контроль над функциями тела и скатывались до уровня сортира) еще до того, как они успевали до нас добраться, а затем бодро их приканчивал.
Да, бодро. Радостно насвистывая «Дикси»*. Ослепительно улыбаясь и приветливо махая руками. Конрад получал свою дозу веселья, убивая, и хотя это уберегало меня от большей части страха и беспокойства, все же каждый раз казалось, что за шиворот мне высыпали стакан льда. Я не убивал людей; не приходилось. Ура мне. Но чем сильнее Конрад изменялся, тем чаще он начинал охотиться за всем и всеми подряд, и тем сильнее нервничал я. Убийство – ужасный способ отвлечься, и не надо быть гением, чтобы это понимать. Поэтому, я отвлекаю Конрада своим личным весельем. В данном случае, это Уильям Шекспир.
----------------------
«Dixie» - также известна как «Я хотел бы быть в Дикси», «Земля Дикси» — американская народная песня, один из неофициальных гимнов южных штатов США. Во время Гражданской войны в США была очень популярна среди конфедератов.
----------------------
«Полное собрание сочинений Уильяма Шекспира» - здоровенная книга размером 9х7х2 дюйма и весом 4,8 фунта. Откуда я знаю? Откуда кто-то, не собирающийся пересекать границу страны, вообще может это знать? Отличный вопрос, откинетесь на спинку кресла и позвольте объяснить. Мне известен вес книги потому, что я таскаю ее на спине вот уже три месяца между своим бельем (всегда выстиранным и свежим, клянусь богом) и тщательно завернутой упаковкой туалетной бумаги.
Почему посреди чертового апокалипсиса я таскаюсь с книгой, весящей почти пять фунтов? Почему я не приберег место в рюкзаке, ну, например, для еды? Или патронов? Или для чего-нибудь еще практически полезного в мире, катящемся в тартарары?
Я мог бы ответить, что эта книга – бесценное культурное наследие, сохраненное мной. Или что книга - просто памятный пустячок, как и для всех англоговорящих людей, вынужденных читать Шекспира в старших классах. Или даже, что этой книгой с успехом можно пользоваться как дубиной (и однажды в Л.А., защищаясь с ее помощью, я вырубил одного ублюдка, без шуток). Так ли оно все на самом деле? Но для меня эта книга – забава, мой способ расслабиться, а с тех пор, как я узнал, насколько Шекспир не нравится Конраду, старался доставать ее каждый вечер.
Наверное, кто-то скажет, что действовать на нервы попутчику – самая неумная вещь, ведь можно вывести человека из себя, и он просто меня убьет. Или уйдет. А я отвечу вот что: с той ночи, когда Конрад рассказал правду о своей племяннице, я не волнуюсь, что он может сорваться и прикончить меня. Меня больше беспокоит, что ему может стать скучно, и он решит поохотиться на несчастных говнюков, не подготовившись как следует, а значит, я обязан его отвлекать от таких мыслей. Любая возможность поиздеваться надо мной или высказать свое отвращение к литературе для Конрада еще один способ повеселиться, не связанный с риском для его шеи, и меня это полностью устраивало.
- Ты определенно мог бы быть Гамлетом, - заявил я, когда мы укладывались спать спустя три недели нашего путешествия. В этот день мы настолько разозлили друг друга, что, да, мне пришлось разговаривать с самим собой. Он прерывал меня через каждое слово, сыпля проклятиями, и это явно помогало ему выпустить пар. А затем уже мне пришлось поплатиться, выслушав в его исполнении «Отель Калифорния» десять раз подряд. Конрад был хорош во многих вещах, но пение в этот список не входило.
- Только не это дерьмо снова.
- Да я серьезно! В тебе есть эта черта, этакая маниакальная задумчивость. Готов поспорить, что останься ты один, то вскоре бы начал разговаривать с призраками и черепами.
- Не путай меня и себя, - фыркнул Конрад. – Это ты тут идиот с заскоками, а я отморозок, сохраняющий тебе жизнь.
- Ой, я тебя умоляю. Без меня ты бы помер со скуки, так что сохранение моей жизни в твоих интересах.
- Может быть.
Не-а, никаких увиливаний.
- Не «может быть», а точно, - я поглубже вжался в его объятия. Забавно, как быстро у меня появилась привычка спать практически сверху на ком-то. Я никогда не лез под бок к Джине и Фину; они были сами по себе и не настроены пускать к себе третьего. Не то чтобы я хотел секса с ними, но пообниматься с кем-нибудь было бы здорово.
К тому же, что скрывать, мне и правда хотелось заняться с Конрадом сексом, хотя он не выказывал ни малейшей заинтересованности в возможном трахе. Что тоже неплохо: у него и без того было, о чем волноваться, к примеру, как нам остаться в живых или как скоро он превратится в мутанта. И могу сказать, что он действительно беспокоился. Та пара, убитая Конрадом пятьдесят миль назад, двое мужчин, которые вполне могли оказаться братьями, настолько они были похожи… Он убил их с улыбкой, а после два дня подряд ходил хмурый, как туча. Могу только предположить, что он думал о себе. Те двое были зверями, ногти на пальцах их рук и ног превратились в когти, кожа стала темно-пурпурной, как сумерки, а волосы совершенно белыми. Они не говорили, только рычали. Был ли это неизбежный результат заражения Пурпурной Чумой? Существовали ли вообще варианты развития болезни, или всем, кто стал жертвой чумы, суждено в конечном итоге превратиться в существо немногим лучше животного?
Джина была уверена во втором, а я предпочитал верить в первое, и сейчас даже больше, чем когда-либо. Те двое мутантов, убитые Конрадом, изменялись вместе, но у Конрада был я. И если потребуется, я буду напоминать ему о его человеческой стороне так часто, как только могу.