Глава 8

Мэри – все − наоборот
Йоханнесбург, 2021

Кирстен привлекает внимание официанта и жестом запрашивает смену блюд. Она сидит одна в «У Молли Кью», ретро-ресторане, единственном в Йоханнесбурге, где всё ещё есть молекулярная кухня.

Это ее любимый ресторан, и Джеймс забронировал им столик на первый вечер после своего возвращения домой. Любимое гастрономическое приключение Кирстен. Ей нравится здесь «чистота» вкусов: фигуры, которые она видит и ощущает, такие живые и четкие.

Она пьет их фирменный коктейль «Не кровавая Мэри-Все-Наоборот». Водка, перемешанная с томатным соком и перечной эссенцией. Они подают его с тонким и длинным замороженным кусочком сельдерея. Кирстен делает глоток и чувствует, как перед ней возникают кристаллические фигуры. Не такой крепкий, как первый напиток, но все же жесткий.

Чертов закон убывающей доходности.

Позже вечером коктейли становятся все более крепкими, осязаемыми: алкоголь всегда усиливает выраженность проявлений ее синестезии. Внезапно, она ощущает губы, коснувшиеся ее лба, теплую руку на ее спине. Она смаргивает изображения кристаллов и видит Джеймса.

− Котенок! Я скучал по тебе.

Она вскакивает, чтобы обнять его, вдыхает его запах у изгиба шеи. Он пахнет Зимбабве: дезинфицирующим средством для рук и салоном самолёта. А также жевательной резинкой «Мисвак», давно потерявшей вкус. Некоторое время они держат друг друга в объятиях.

− Я тоже по тебе скучала.

Целоваться с Джеймсом всегда оранжево: разных оттенков оранжевого, в зависимости от настроения поцелуя. Поцелуи за завтраком обычно цвета свежих жёлтых лютиков, поцелуи во время секса − цвета заката, также поцелуи бывают любящими, дружескими, сердитыми, виноватыми (пыльца, полированная сосна, резиновая уточка, куркума, соответственно). Его энергетика теплого желто-оранжево-рубинового цвета. Сладкая и вибрирующая. Мармеладный Джеймс.

Они садятся, и Кирстен заказывает для него крафтовое пиво, хмельной эль: он не пьет коктейли. Он всегда громко смеётся, когда они смотрят старые фильмы, где Джеймс Бонд пьет мартини.

− Как дела в клинике?

Он слегка загорел, несмотря на его привычное фанатичное желание использовать «SPF−100», а его рукава из хлопка помялись. Он устал, но все равно выглядит отлично.

− Нехватка персонала и финансирования, уйма пациентов: больные дети, младенцы. Было сложно уехать.

Какой-то кусочек в Кирстен разлетается на осколки. Он берет ее за руку.

− Конечно же, я предпочел бы быть с тобой, а не где-то там, но просто так много...

− Я понимаю, − говорит она, смотря в сторону. Легче быть с людьми, которым можешь помочь.

− Так много младенцев голодные и брошенные. Не так, как здесь, − произносит он.

− Не так, как здесь, − соглашается она. Как можно бросить ребенка? «Почему эти сучки могут рожать детей, − думает она. − Когда я не могу?»

− Я вижу, как процветает торговля младенцами через границу. Когда ты наблюдаешь таких детей, у тебя возникает чувство, что их родители с радостью расстанутся с ними за пару сотен тысяч ранд.

− Ужасно, − произносит Кирстен, хмурясь. − Им стоит прописать в законе, что нужно для начала получить лицензию на родительство, прежде чем позволять им продолжать род.

− Ты же шутишь, − говорит Джеймс, но она говорит вполне серьезно.

Они заказывают комплексный обед. Им приносят комплимент от шеф-повара − желе из шардоне с древесными нотками и розовой бальзамической икрой, а затем азиатское крудо с прослойкой из авокадового суфле и сорбет из васаби. Они молчат, пробуя новые блюда и давая Кирстен возможность оценить все фигуры, цвета и текстуры вкусов. Сорбет из васаби посылает сюрикены ниндзя в ее мозг. Невероятное ощущение.

− А как у тебя дела? − интересуется Джеймс. − Как ты держалась, пока меня не было?

− У меня был очень интересный уикенд, − отвечает девушка, отправляя в рот последний кусочек васаби и чувствуя, как заострённые края звёзд исчезают. − Я нашла причину, по которой я такая… ни как все.

Джеймс медленно делает большой глоток своего пива. Они много раз обсуждали это прежде.

Одной из проблем в постоянных отношениях является то, что одни и те же проблемы обсуждаются много раз и это становятся скучными до невозможности. По крайней мере, теперь, ей есть что добавить.

Мужчина смотрит на нее, оценивая ее настроение, и снимает свои очки. Кирстен чувствует, как про себя он вздыхает.

− Котенок, с тобой все в порядке.

− Нет, немного не в порядке.

− Хорошо, лишь немного. Но так можно сказать о любом человеке. Просто ты чуть больше осознаешь свою ненормальность, чем обычный человек, потому что ты...

− Особенная?

− Это не то, что я хотел сказать, но пусть будет так.

Они улыбнулись друг другу, и это напомнило ей времена, когда они только начали встречаться в университете. Тогда еще они оба все видели в розовом свете.

−Ты имеешь в виду свою синестезию?

− Нет, синестезия на моей светлой стороне. Я говорю о темной стороне.

− «Черная дыра», − произносит он. Боже, как он ненавидит это.

Когда она была ребенком, она пыталась объяснить родителям, что это такое, думая, что «Черная дыра» есть и у них, что это обязательное условие человеческого существования. Но они проявляли недовольство и теряли терпение, как сейчас делает Джеймс. Возможно, с одной «Черной дырой» они еще могли справиться, но не в сочетании с синестезией. Это вызвало между ними «разрыв»: холодное, пустое пространство, которое легко можно было игнорировать.

Однажды, когда Кирстен училась в начальной школе, она попыталась объяснить эту пустоту своей матери. Мама разозлилась и умчалась прочь, оставив ее дома одну. Когда минуты превратились в часы, а солнце начало опускаться за горизонт, она пошла в дом к соседям: молодой паре, которые в замешательстве усадили ее у телевизора. Они напоили ее чаем ройбуш с молоком и подсохшими бисквитами «Мэри», пока шепотом разговаривали по телефону. После, они сели в гостиной вместе с ней, заводя неловкий разговор. Спустя время фары автомобиля ее матери осветили их гостиную, объявив с яркой враждебностью о ее возвращении. Это был не первый и не последний раз, когда мать оставляла ее одну.

В конце концов, от отчаянья, ее отец принес Минги − мяукающий пушистый комочек, надеясь, что котенок залатает «Черную дыру», но он не смог. После этого девушка никогда не говорила об этом, не желая доставлять родителям беспокойство. Теперь они умерли, а беспокоиться стал Джеймс.

− И? − подтолкнул он. − В чем причина?

Она разгладила на столе скатерть в горошек, а затем произнесла слова вслух: медленно, четко, прислушиваясь к своему собственному голосу.

− Я думаю, меня удочерили.

Джеймс нахмурился.

− Что?

− Кеке приезжала с визитом, пока тебя не было. Она обнаружила кое-что... ну, короче говоря, моя мать сделала гистероэктомию еще до моего рождения.

Она позволила ему осознать эту мысль. Джеймс молча пялился на нее во все глаза.

− И, − продолжает Кирстен, вытаскивая свидетельство о рождении и вырезку из журнала из своей сумки. − Посмотри на это. Этот дешевый сертификат, вероятно, создан в «CorelDRAW». Ты знаешь, что нет ни одной моей фотографии в младенчестве? Ни одной.

Девушка переворачивает изображение ребенка, чтобы показать название журнала и дату на другой стороне. Джеймс выглядит потрясенным. Она не винит его. Кирстен сама до сих пор не может в это поверить. Он выхватывает у нее фотографию и принимается изучать ее.

− Я знаю! − восклицает она. − Разве это не безумие? Меня удочерили!

Женщина за соседним столиком поглядывает на них с любопытством, и девушка понижает голос.

− Так что есть причина, почему я не ощущала с ними связи. Почему я всегда чувствовала себя чужой.

− Каждый человек чувствует свою чужеродность. Это передается по наследству: чувство, что мы не принадлежим этому месту, этим людям. Как иронично, ведь это ощущение ‒ единственное, что нас объединяет.

− Да, хорошо, но... с ума сойти, верно? Ты понимаешь, что это значит? У меня где-то может быть семья!

Джеймс притих. Он выглядит обеспокоенным.

− Ну? − она спрашивает его, как будто у него может быть ответ.

− Извини, я не знаю, что сказать. То есть, это довольно шокирующе. Если это правда.

− Мне нужно найти их.

− Что ты имеешь в виду?

− Что, черт побери, я могу иметь в виду? Я собираюсь узнать, кто мои настоящие родители. И встретиться с ними. Позвать их на какое-нибудь гребаное чаепитие с тортом.

− Не думаю, что это хорошая идея.

− Знала, что ты так скажешь.

− Ты несправедлива.

− Той ночью... той ночью их убили, − произносит Кирстен.

Джеймс кладет свои руки поверх ее.

− Моя мать позвонила мне. Она сказала, что ей нужно мне что-то рассказать и это не может ждать.

− Почему ты не... сказала мне?

− Она была расстроена, ее речь была сбивчивой. Я подумала, она... что у нее один из ее приступов.

У Кэрол появились признаки ранней болезни Альцгеймера. Ей не поставили диагноз, но симптомы деменции беспокоили их в течение года, а затем стали проявляться все чаще. Кирстен представляла себе болезнь, как облако ваты цвета молочной сыворотки, которое накрыло голову ее матери (Гнездо из перьев). Как и о многих проблемах, ее родители не любили говорить об этом.

Джеймс заглянул в ее вечно меняющие цвет глаза (Шум моря).

− Ты должен понять меня! Это мой шанс найти свою недостающую часть. Кроме того, дело не только во мне: это ради нас. Чтобы узнать медицинскую историю моей биологической матери... это может помочь нам выяснить... как решить проблему с бесплодием.

− Хотел бы я, чтобы тебе было достаточно меня, − прошептал он (Куркума в воздухе). Кирстен пытается улыбнуться. Они оба знают, что это никогда не случиться.

Он делает глоток своего пива.

− У нас нет проблемы с бесплодием.

− Ты серьезно? Мы пытаемся зачать ребенка несколько лет.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: