Он бросает попытки развлечься, оставляет свой напиток, сбрасывает с плеч кимоно и отправляется на пост охраны забрать свою куртку и пистолет. Маневрируя среди массы теплых тел, блокирующих ему путь, он приближается к бару. Продвигаясь вперёд, мужчина ощущает вибрацию, его тело пронзает электрический ток. От удивления он встаёт, как вкопанный. Вокруг человеческое море − его касается так много людей − и он оглядывается вокруг, пытаясь выяснить, почувствовал ли это кто-либо ещё. Но никто вокруг не показывает никаких признаков.

Какого хрена это было? 

Кирстен складывается пополам, и Кеке хватает ее за руку.

− Ты в порядке?

− Боже, − шепчет она. − Какого хрена?

− Что?

− Я очень странно себя чувствую.

− Твоя синесте-фигня?

Медленно, девушка начинает выпрямляться, уперев руки в бедра.

− Грёбаный ад. Я так не думаю. Больше похоже на разряд на электрическом стуле. Ты ничего не почувствовала?

Подруга качает головой.

− Должно быть, я к чему-то прикоснулась.

Она оглядывается в поисках того, что могло ударить ее током.

− Здесь очень многолюдно. Может это как−то связано с перегрузкой чувств.

Кеке, кажется, не верит.

− Боже мой, женщина, чем больше лет мы дружим, тем страннее ты становишься.

− Ничего. Я в порядке. Порази меня, − говорит она Кеке. − Я выдержу.

− Ты не была удочерена, − говорит Кеке.

− Что? − переспрашивает Кирстен, держа ладонь у уха.

− Тебя не удочерили! − выкрикивает Кеке.

− Бессмыслица какая-то.

− Я знаю, − говорит Кеке. − Но мой друг с привилегиями знает свое дело. Нет никаких записей, что родители тебя удочерили, или что тебя отправили на удочерение. Он самый лучший хакер из тех, что я знаю. Если Марко ничего не нашел, поверь мне ‒ искать нечего.

Кирстен не знает, что сказать.

− Это было нелегко. Я сама искала информацию. Последний приют был закрыт в две тысячи шестнадцатом году, и информацию о нем найти сложно... там достаточно красной ленты, чтобы задушить всех бюрократов на планете. Такое ощущение, что раз сейчас усыновление больше не происходит, это стало закрытой главой в истории Южной Африки.

− Полагаю, в этом есть смысл. Теперь, когда младенцы ‒ редкое явление, никто не хочет вспоминать о времени, когда сотни их росли в ужасных учреждениях.

− Еще одно наследие вируса иммунодефицита. Больше не будет сирот, больных СПИД.

− И кризиса бесплодия. Больше никаких детей, точка.

На лице Кирстен на мгновение отражается боль.

− Прости, я знаю, что для тебя это сложно.

− Нет. То есть, конечно, сложно, но по другим причинам. Так ты уверена? Никаких записей об удочерении?

− Если быть точнее, никаких записей о твоем рождении. Вообще.

Кирстен предполагала, что свидетельство о рождении было подделкой. Она рассмеялась.

− Ты хочешь сказать, что меня не существует? Я призрак? Неудивительно, что я ощущаю пустоту. Теперь все начинает обретать смысл!

− Не совсем призрак, но, определенно, твое происхождение стоит под большим вопросом. Нам просто нужно узнать, что произошло. Я имею в виду, если это то, что тебе нужно. Или ты можешь просто забыть отчет об аутопсии. Возвращайся к нормальной жизни. Вероятно, это будет разумно.

− Исключено. Кроме того, моя жизнь никогда не была обычной. Мне нужно узнать правду.

Кеке осушает остатки своего напитка.

− Я надеялась, что ты так скажешь.

Сет смотрит на голограмму часов на стене своей спальни уже, кажется, в сотый раз с тех пор, как лег в постель. Он размышляет о том, стоит ли ему принять таблетку снотворного или достаточно. Мужчина уже выпил две таблетки «Траникс», так что еще одна, вероятно, будет лишней, особенно, после всего, что он выпил сегодня. До его ушей доносится рок-лирика.

− Сэнди, − произносит он комнате.

− Да, Сет, − мурлычет голос квартиры.

− Поставь песню «Slumber is For Corpses».

Через три барабанных удара в акустической системе сменяется песня.

Сет закрывает глаза, и какое-то время просто слушает. Затем тянется через кровать за снотворным и высыпает одну таблетку себе на ладонь. «Пох*й,» ‒ думает он, и проглатывает таблетку, не запивая. Мужчина чувствует себя крайне недовольным своей жизнью. По шкале Качества жизни он оценивает ее на тридцать два из ста.

Едва зайдя домой, он сразу вошел в сеть «Альба», чтобы проверить есть ли новые сообщения, но зеленого кролика там не оказалось. Сет поискал чат-бота, разбирающегося в философии квантовых алгоритмов, но не смог отыскать достаточно интересного. Полчаса он смотрел ужасную ультра-реалити программу о подземных играх: «NinjaJitsu» и «Punch−Rugby», а затем пошел в постель. Он был один так долго, но все еще не мог привыкнуть к этому чувству. Такими ночами его жизнь представляется ему одной большой, пустой ямой. Он простое число, а простые числа всегда одиноки.

Даже анимационному графическому роману на его «Тайл» не удается заинтересовать мужчину. Сет просто ложится обратно и наблюдает, как переворачиваются красные цифры голограммы. Полночь. У него нет настроения даже подрочить.

Они покидают «СкайБар» около полуночи. Кирстен видит по глазам Кеке, что та собирается позвонить кому-нибудь из своих секс-контактов.

− Береги себя, − говорит Кеке, надевая шлем. Она перебрасывает ногу через гладкий электробайк, опускает подножку и заводит мотор. Когда подруга с ревом стартует, Кирстен машет ей на прощание.

Стоя в монохромном прямоугольном помещении почти пустого, плохо освещенного нижнего этажа парковки, Кирстен ощущает себя взвинченной, дерзкой, сексуально возбужденной, и совсем не в настроении идти домой. Если бы она была одинока, она бы вернулась в бар, подцепила бы кого-нибудь и показала бы ему свои таланты.

Ей иногда не хватает острых ощущений от первого секса с незнакомцем: первого раздевания, первого соска во рту, рук, тянущих за волосы, а затем чувства пьянящего облегчения от первого заполняющего толчка, ощущения чужих губ на ее губах. Это не имеет ничего общего с любовью или привязанностью. Просто думая об этом, Кирстен чувствует, как ее дыхание учащается, а нижняя часть ее тела пульсирует. Джеймс внимательный любовник, но его либидо гораздо слабее ее. Добавьте к этому тринадцать лет старомодной моногамии и такие ночи станут вечным соблазном. С алкоголем, гуляющим в крови, ей хочется принять одно из многочисленных предложений. В конце концов, если никто не узнает, никому не будет больно. Она никогда не изменяла Джеймсу, но в такие периоды, когда она зла на него, зла на мир, она чувствует сильное, мятежное безрассудство.

Мысль о том, чтобы познакомиться с кем-то в баре, кто ничего не знает о ее проблемах, соблазнительна. Она может притвориться другим человеком. Быть более легкомысленной: той, кто не так много думает. Придумать себе фальшивое имя, жить одной из тех параллельных жизней, которые наводняют ее подсознание, хоть и всего на несколько часов. Подбросить несколько жёлтых звёзд адреналина в кровь. Заняться грязным сексом.

Но она этого не сделает, не сможет жить с виной на душе. Кирстен может и имеет дюжину недостатков, но она не изменщица. Проклятая с рождения честностью и верностью, она не так уж отличается от лабрадора, как частенько поговаривает Кеке.

Ни одни отношения не бывают гладкими. Она приказывает себе думать головой и сердцем, делая решительный шаг в направлении автобусной остановки.

Неподалеку человеческая фигура делает шаг к ней из-за машины, и Кирстен подскакивает.

Боже! Она шарит по карманам в поисках своего перцового баллончика.

Фигура медленно приближается. Не найдя непослушными пальцами перцовый баллончик, девушка решает сбежать. Однако, нижний этаж парковки практически не освещен, исключая участок у выхода, а человек стоит между ним и светом. Кирстен прищуривается, прикрывает глаза, пытаясь разглядеть лицо незнакомца.

− Привет?

Она говорит громко, пытаясь выглядеть сильной и уверенной. Фигура замедляется, но продолжает свое движение к ней, скользя молча, но осторожно. И тут Кирстен понимает, что это тот человек, что следил за ней этой ночью. От испуга, девушку начинает лихорадить и она потеет.

− Не бойся, − произносит нетвердый женский голос.

− Чего вам надо? − на грани срыва выкрикивает Кирстен. Она представляет себя, просыпающуюся завтра в ванне с грязным льдом, с неровными зелёными швами (Водорослевые Нити) там, где раньше были ее почки. Но такого рода вещи уже в прошлом. Теперь органы печатают на принтере.

− У меня для тебя кое-что есть.

Теперь Кирстен может различить ее лицо: скуластое и андрогинное, с подходящей стрижкой. Костлявая фигура скрывается в поношенной одежде: обтягивающие джинсы с высокой посадкой и спортивная кофта, покрытая собачьей шерстью. Никакой косметики не на ее пересохших губах, не на глазах, бегающих вокруг. Сжатые в кулаки руки.

− Держитесь от меня подальше! − кричит Кирстен. − Не приближайтесь!

− У меня для тебя кое-что есть, − снова повторяет женщина.

Боже правый. Что? Нож? Шприц? Прохладная тряпка с хлороформом?

− Я здесь не для того, чтобы навредить тебе, − говорит незнакомка, приближаясь в своих грязных кроссовках. От неё пахнет сушеным инжиром и соусом барбекю. Вонь врезается Кирстен в нос ‒ это огромная серая занавеска, готовящаяся ее задушить. У женщины на глазах засохшие следы ото сна. Кирстен испытывает отвращение и тошноту.

− Я здесь, чтобы предупредить тебя.

Ее глаза блестят из-под челки.

− Есть люди, люди, которые хотят навредить нам.

− Нам?

− Тебе и мне, и другим четверым.

− Шести людям?

− Семи! Семи! Один уже мертв!

Вот черт.

− Он был первым в списке. Он спел песню. Человек музыки. Теперь он мертв. Мы опоздали. Теперь я предупреждаю тебя.

Кирстен пытается обойти женщину, но та блокирует ей путь.

− Я тоже не поверила, когда она сказала мне, − произносит она. − Но она сказала, что я должна найти тебя! Должна предупредить тебя. Должна передать тебе список.