Глава 3

Все затаили дыхание. Бледные, разрисованные, как куклы, тела остаются неподвижными, в то время как свет ярко мерцает белым.

− И…снято, − объявляет Кирстен, опуская свою фотокамеру и рассматривая команду. Модели, уставшие от втягивания животов и приставучих визажистов, надувают губы и, с благодарностью, подмигивают ей. Одним движением подкатываясь на своем вращающемся кресле к двадцати четырёхдюймовому экрану, девушка выгружает получившиеся снимки.

Ей нравится дневная рутина. Рекламные съемки являются роскошью по сравнению с ее обычными журналистскими буднями. От этого день явно удался и девушка чувствует удовлетворение, потому что знает, что получилось несколько великолепных кадров. Высоко художественная, вылизанная до мельчайших деталей, эта работа, определенно, войдет в ее портфолио. Она ощущает душевный подъем. Мятный зеленый.

− Потрясающе, − присвистывает ассистент за ее плечом, от чего она испуганно подпрыгивает и быстро закрывает документ. − Серьезно, это изумительная работа.

− Я ухожу, − говорит Кирстен. − Ты покормишь моделей?

Такие съемки для брендов всегда хорошо спонсируются. Девушка кладет себе в карман пакет чипсов «Блэксолт», шоколадный батончик «Каракранч» и берет бутылку воды.

− Скажи им чем-нибудь перекусить. Моделям нравится, когда им предлагают что-то съесть.

Солнце опускается за зазубренную линию горизонта, когда Кирстен подходит к станции «Готрейн», а теплый дождь на щеке заставляет ее поднять взгляд вверх. Она всегда ждет, что дождь будет пахнуть данными в Облачном хранилище. Она представляет там все изображения, всю поэзию и музыку. Конечно же, дождь должен иметь вкус. Вымеобразные облака собираются на востоке. Они, должно быть, снова играют с погодой. Девушка считает не правильным то, что правительству это позволено. Страна отчаянно нуждается в дожде, и влияние на погоду кажется категорически не правильным. Не естественным.

По ее опыту, форсирование ситуации редко приносит нужный эффект. Это одна из причин, по которой она ждала так долго, чтобы посетить клинику планирования семьи. Конечно же, если бы это должно было случиться, то оно случилось бы? Но этого не происходит. Так что сейчас она в одной лодке с манипуляторами погодой.

Это не в первый раз, когда Кирстен проводит параллель между засухой и кризисом бесплодия. Человеческие тела, в конце концов, на восемьдесят семь процентов состоят из воды. Без воды не может быть жизни. Возможно, это следующий этап в эволюции человека − учение Леммингов − наши природные ресурсы исчерпаны, но вместо того, чтобы осваивать сушу и уходить в море для контроля численности популяции, мы просто становимся бесплодными. Более простое решение. Цивилизованное.

Люди, верящие в теорию Леммингов, все еще существуют в обществе, так как статистика самоубийств растет. Они называют это Суицидальной болезнью, как будто она заразна. Представьте, что вы идете по жизни в хорошем настроении, всем довольные, пока парень в соседней комнате вдруг не решает взять с собой в постель «Траникс». И уже в следующий момент вы думаете поступить так же. Вам ни разу не приходила в голову мысль о самоубийстве, пока вы не увидели, что кто-то другой это сделал. Так что по пути домой с работы вы покупаете бутылочку «Траникс» и коробку жареных вафлей.

Кирстен заходит в поезд и садится так далеко ото всех, как только может, чтобы и дальше украдкой есть свой, растаявший в кармане, шоколад. Двери закрываются, и они отправляются в путь. Сладкое раскрашивает ее рот в ярко-желтый цвет (Кадмиевые сладости).

Проекция над ее головой прерывает показ семичасовых новостей постановочными снимками семейных моментов: отец играет в футбол со своими сыновьями−тройняшками, зачатыми при помощи ЭКО; мать работает в саду со своей дочерью смешанной расы; человек с двумя ампутированными ногами, замененными на бионические протезы, заканчивает университет. А после жирным шрифтом появляется слоган: «Будущее для всех!"».

Это был слоган две тысячи двадцать первого года. Но что это вообще значит? Кирстен находит это в особенности ироничным, учитывая кризис бесплодия. Она бы посмеялась, если бы это было смешно. С тех пор как на планете местами исчезла Сеть, а богатые страны «удочерили» бедные, ООН ведет себя так, как будто Земля – какая-то безумная версия Шангри-Ла.

Тем временем, Южная Африка переживает серьезные проблемы. Новостной показ возвращается, чтобы показать ей весь ужас происходящего. Парализующие веерные отключения тех, кто все еще пользовался энергетической сетью «Эйшком». Гибель от обезвоживания, холеры и супербактерии. Забастовки рабочих, тормозящие и без того удручающее экономическое положение. Разрушенные до основания поселки городского типа, с целью освободить место для фабрик и пустых, лишенных рабочих мест, сетей заводов. Резкий всплеск бандитизма. Смерть заключенных в Крим Колониях.

Мировые новости: все больше и больше людей постоянно исчезают в океане. Вероятнее всего, их захватывают сомалийские пираты. Потери на Плотине Гувера растут, так как Китай продолжает вторжение на территорию США в поисках водных ресурсов.

Вот оно − будущее для всех. Кирстен смотрит вниз на обертку в своей руке и понимает, что шоколадка исчезла. Она проверяет на коленях, в сумке, на полу. Она же не могла съесть всю?

Теперь новости показывают, как какой-то бизнесмен с квадратной челюстью перерезает блестящую голубую ленту, и люди сверкают улыбками и аплодируют. Появляется его имя: Кристофер Уолден, генеральный директор «Фонтес». Аэрографические снимки грузовиков, принадлежащих «Фонтес», разгружающих ящики с бутилированной водой в обшарпанных на вид школах и удаленных деревнях. Кадры с Уолденом, вручающим бутылку «Гидры» ребенку с леденцом и с Уолденом, показывающим оператору палец вверх.

Это хороший пиар, но им на самом деле и не нужна реклама. «Фонтес» является крупнейшей в стране компанией по розливу воды и минералки. Они обладают единственным государственным контрактом на поставку бутилированной воды по всей стране, так как пить водопроводную воду стало небезопасно. Они практически владеют страной.

Существуют доступные портативные системы очистки воды, абсорберы, рекламные щиты, бутылки и соломинки, в которых наночастицы в фильтре удаляют тяжелые металлы и биологическую опасность. Но они медленные, а вода кажется безвкусной. В большинстве домов они есть, но гораздо легче купить бутилированную воду. Темп жизни так высок, что никто не имеет возможность ждать чего-то такого жизненно необходимого, как вода.

Кирстен и Джеймс недавно начали пить «Гидру», а не более дорогие бренды, такие как «Тетис», или роскошную «Анахита» − «шампанское среди воды» с двадцатью семью вкусами. Друзья дразнят их за то, что они ведут себя как «неолиберальные социалисты». Дело было не только в цене, они отвергали саму идею того, что вода становится символом статуса. Девушка пила бы водопроводную воду, если бы она была безопасной. Есть люди, которые все еще так делают: нищие и те, кто игнорирует предупреждения на домашнем экране и радио, люди, которые верят, что все это лишь вымогательство денег или заговор неоиллюминатов. Граждане, которые считают бутилированную воду, новой «Кулэйд». Они носят говорящие футболки, выкрикивают: «Не пейте воду!» и заставляют вас подпрыгивать, когда проходят мимо.

От этой мысли Кирстен ощущает себя темно-синей (Синяя Борода) и не может дождаться, когда окажется дома. Она не понимала, насколько устала после утомительной съемки и тревожного приема у врача утром. Девушка снимает пластырь с плеча, открывая легкий синяк и красную точку там, откуда медсестра взяла образец крови для «Инвитро». Поезд замедляется и останавливается. Проходя к выходу, она бросает пластырь и обертку от «Каракранч» в мусорную корзину.

Кирстен нравится квартира в Иллово, которую она делит с Джеймсом. Это старое здание с паркетными полами и высокими потолками, украшенными потолочными карнизами с орнаментом. Помещение оформлено в богемном стиле потертого шика, акцентировано безделушками из их путешествий и сиротливыми предметами реквизита с предыдущих съемок.

Это старый, но крепкий дом. «У него есть душа», − говорит она Мармеладному. Дом не такой, как эти новые ультрасовременные здания, возводящиеся в городе, с их передвижными стенами, покрытыми впитывающей грязь краской. Суперстекло повсюду, так что постоянно натыкаешься на стены. Сотни вращающихся камер снимают вас через прозрачные поверхности. Ни одного удобного кресла в поле зрения. Бутафорские каменные камины. Их камин они зажигают настоящими спичками и подкармливают твердыми кусками дерева, а потом наблюдают, как медленно разгорается пламя.

«Один Бог знает, как мне нравится это кирпично−известняковое здание», − думает она, нажимая на стертую кнопку лифта в третий раз. Этот лифт может справиться со своей задачей.

В конце концов, он оживает. Наверху что-то жужжит и оседает с глухим стуком, и он начинает свой неспешный спуск. «Хорошо, что я никуда не тороплюсь». Цифры на кнопках сменяются мучительно медленно − четвертый этаж.

Рядом слышится еще один звук: шарканье позади нее. Кирстен оборачивается, ожидая увидеть кого-то, но лобби пусто. Третий.

Верхний свет мигает, и девушка думает: «Просто великолепно!» Она уже почти готова пройти три пролета по лестнице в темноте. Второй.

Освещение, кажется, стабилизируется, а затем окончательно гаснет. Лифт со скрипом останавливается между пролетами. Кирстен надеется, что никто не застрял внутри. Резервный генератор включится в любую минуту, но человек, оказавшийся в ловушке, может этого не знать.