Через два месяца после начала последнего года обучения в старшей школе я подал раннее заявление в Гарвард, альма-матер своего отца. К его разочарованию, я намеревался изучать литературу, а не медицину. Письмо о зачислении получил в середине декабря. Я позвонил Джейми еще до того, как сообщил родителям.
Он снял трубку на середине первого гудка.
— Привет.
— Привет, — сказал я. — Попробуй угадать?
— Гарвард? — Я практически видел его улыбку.
— Ага. — Я прижал мобильник ближе к уху.
— Не удивлен. Поздравляю, дружище.
— Спасибо. А ты уже отправил свое?
— Нет, но мои родители продолжают доставать меня по этому поводу.
— Ты должен, наконец, сделать это. Все еще хочешь заниматься искусством?
— Ага. Мы делаем слайды наших художественных портфолио. На этой неделе у меня получится что-нибудь отправить. Я просто хочу свалить из этого штата. Хотя без машины будет отстойно.
— Думаю, что в большинстве студенческих городков хороший общественный транспорт.
Я собрал несуществующие ворсинки на джинсах. Когда получил права, папа купил мне Мазду. И то же самое сделал для моей сестры, купив ей Короллу. У нас обоих были ноутбуки и телевизоры в спальнях, и мы ездили за границу почти каждый год. Между тем, Джейми лишь однажды был в Канаде, и ему приходилось каждый раз одалживать машину своей мамы, чтобы передвигаться. Он подрабатывал в McDonald’s и постоянно жаловался на это. И он все еще находился на домашнем обучении, хотя и посещал некоторые уроки в местной государственной школе.
— Надеюсь, — сказал он. — Чем занимаешься?
— Стою на подъездной дорожке. Я должен рассказать маме о Гарварде.
— Ах да. — Он не мог скрыть своего разочарования. Несколько раз после школы я уезжал в пустой парк и звонил Джейми. Мы прикасались к себе, пока разговаривали. Было неловко, но это лучше, чем ничего.
Однако наши мобильные телефоны входили в тарифные планы родителей, поэтому мы старались не звонить слишком часто и не разговаривать слишком долго. И почти никогда не переписывались по электронной почте. Искушение написать что-нибудь откровенное – я люблю тебя, скучаю по тебе, ты мне нужен – было слишком сильным. У родителей больше не было доступа к нашей электронной почте, но мы с Джейми принимали все меры предосторожности.
В конце концов, дом ничем не отличался от лагеря. Мы молились перед едой, ходили в церковь каждое воскресенье и наши семьи регулярно заваливали нас христианской риторикой. В тот год один из мальчиков в моей школе совершил каминг-аут. Рэйчел рассказала маме и папе, что вызвало продолжительную беседу за ужином об «отступничестве Америки» и «отвратительном аморальном поведении, которое становится частью нашей повседневной жизни».
Я соглашался с этими выводами. Настолько убедительно участвовал в разговорах, что убедил самого себя. Во мне уживались два разных Калеба, как и в лагере. Хороший Калеб говорил правильные вещи, никогда не сквернословил, любил Бога. Плохой Калеб прятался внутри меня, издеваясь над тем, кем я притворялся. Я не знал, который из Калебов был настоящим, но уверен, что оба они были искренними. Один жил при свете, в то время как другой был Шаттензайте – темной стороной моей души.
— Ты завтра работаешь? — спросил я.
— Ага, до семи.
— Я мог бы выйти прогуляться. — Я понизил голос, хотя находился в машине один. — Если ты сможешь куда-нибудь тоже пойти.
— Конечно. Я тебе позвоню.
— Хорошо. Ладно... Думаю, я пойду на тренировку и приму душ после того, как скажу маме.
— Я, наверное, тоже приму душ, — ответил он.
Я закрыл глаза, и в моей голове тут же вспыхнул образ: обнаженный Джейми и вода, стекающая по его телу.
— Мне пора идти, — сказал я.
— Да, мне тоже. До скорого.
— До скорого. — Я выдохнул и завершил вызов.
***
В ту зиму я опубликовал еще один рассказ, в «Ежеквартальном обзоре Аляски». Это была простая история о двух лучших друзьях, которые потеряли связь, отправившись в колледж. История родилась из моего страха, что мы с Джейми можем никогда больше не увидеться. Моя семья планировала поехать в Бразилию летом, поэтому работать в лагере мне удастся только во время футбольной и семейной смен. Более того, Джейми не был уверен, будет ли вообще работать в штате лагеря. Его приняли в Университет Колорадо в Боулдере, и он надеялся пройти предварительный курс в начале лета. Когда Джейми позвонил мне и сказал это, я просто взорвался.
— А как же лагерь? — рыкнул я.
— Ты мог бы приехать ко мне.
— В Колорадо? Серьезно?
— Почему бы нет?
— Как ты это вообще себе представляешь? Разве ты не собираешься жить в общежитии?
— Наверное. Я не уверен. То есть да, но...
— И как мы поступим, снимем номер в отеле? Или я просто посплю на полу между тобой и твоим соседом по комнате? Да уж, круто.
— Да что угодно будет лучше, чем лагерь. Мне кажется, ты стал забывать, как плохо там было. В Колорадо нас никто не знает. Мы будем в кампусе. Можем делать что угодно. И мне нужно свалить отсюда. — Он глубоко вздохнул. — Тебе не понять. Ты ходишь в школу, у тебя своя машина. У меня никогда нет возможности даже вздохнуть.
Джейми был прав, и я знал это. Какой бы клаустрофобной ни казалась мне иногда моя жизнь, это и близко не походило на то, что было у Джейми. Его родители так боялись «мирских влияний», что он все время находился на домашнем обучении. Было удивительно, что они позволили ему посещать несколько предметов в государственной школе или подать заявления в колледжи за пределами штата.
— И вообще, чья бы корова мычала, — сказал он. — Сам-то собираешься в Бразилию на три недели.
— Это совсем другое дело. Мы навещаем родню.
Мой дядя работал миссионером в Бразилии. Я был взволнован предстоящей поездкой, большую часть которой мы проведем в отдаленных районах страны.
— Без разницы. Мы все еще можем найти способ увидеться этим летом, и если у меня появится возможность выбраться отсюда до осеннего семестра, я ею воспользуюсь.
Мы закончили разговор в сердцах, а через час уже оба раскаялись. Я написал Джейми по электронной почте, что это здорово, что он рассматривает летние курсы, и что я хотел бы посетить Колорадо. Он ответил, что сожалеет о том, что наехал на меня из-за поездки в Бразилию.
«Я пришлю тебе дополнительную информацию, когда буду все точно знать», — написал он.
Весной мы снова поссорились, когда я рассказал ему, что иду на выпускной.
— С кем? — требовательно спросил он.
Большинство наших телефонных разговоров случались в машинах, обычно на школьной стоянке (или в его случае – на стоянке McDonald’s).
— С девушкой по имени Джессика. Она попросила меня. Мой друг идет с ее подругой, так что отправимся все вместе.
— Она тебе нравится?
— Нет, — рассмеялся я. — Но все мои друзья идут туда. Будет выглядеть странно, если я не приду.
— Тебе придется танцевать с ней и все такое.
— Да уж. Все в порядке. Это ничего не значит.
— Ты пойдешь тусоваться после?
— Да, мы поедем к Джареду домой.
Джаред был моим самым близким другом в Академии Филлипса. По иронии судьбы, мы находились в жесточайшей конкуренции за прощальную речь. Джейми в прошлом допрашивал меня о Джареде. Он не понимал, что я никогда не позволял себе думать о Джареде или любом другом парне в сексуальном плане. В раздевалке и душе я никогда не поднимал глаз. И никогда не смотрел порно. Даже перестал смотреть Олимпийские игры и спортивные матчи.
И, тем не менее, были ужасные моменты, когда я смотрел шоу с родителями или сестрой, и во время показа рекламы мужского нижнего белья у меня случался стояк. Иногда было так стыдно, что эрекция сразу же опадала. В противном случае приходилось устраивать ноги на диване или перетаскивать на колени подушку.
— Типа на вечеринку? — настаивал Джейми.
— Его родители будут там. Собираемся посмотреть фильмы и спать.
— Вечеринка с ночевкой? — фыркнул он.
— Это будет весело, — пробормотал я.
По правде говоря, убедить родителей позволить мне остаться на ночь было настоящим подвигом. Пижамные вечеринки в моей юности были развлечением в день рождения исключительно для мальчиков. Ночевка же на выпускном вечере в школе с совместным обучением несла в себе определенный подтекст.
— Она наверняка думает, что ты собираешься заняться с ней сексом.
— Джейми, невозможно, чтобы она так думала. Нас будет примерно шестеро в одной комнате. И родители рядом.
— Это вечеринка после выпускного бала. Она, по крайней мере, думает...
— Это не вечеринка.
— Почему ты лжешь? Ты действительно с ней?
— Нет, — прошипел я. — Какого черта?
Мы так и переливали из пустого в порожнее, пока мне не удалось успокоить Джейми, что включало в себя клятву, что я все еще девственен, и больше ни с кем не целовался. Даже когда закончили разговор, казалось, Джейми не поверил.
Джаред и его спутница были выбраны королем и королевой бала, но для произнесения прощальной напутственной речи выбрали меня, а Джареда выделили как второго по успеваемости. Он охотно согласился с этим раскладом. Мы вместе исполнили прощальную напутственную речь в форме песни. Я играл на фортепиано, а он пел. Мы включили всевозможные школьные шутки об Академии Филлипса, от которых ученики и преподаватели хохотали до слез.
Джаред, казалось, был более чем доволен вторым местом. Однако когда наши родители встретились после церемонии, его мать была очень холодна.
— Все в итоге свелось к тому финальному тесту, не так ли? — спросила она, хмуро глядя на Джареда.
— На самом деле, не совсем так, — как всегда добродушно рассмеялся мой друг. — Калеб опередил меня до него.
Его отец, неловко улыбаясь, пожал мне руку.
— Полагаю, вы очень гордитесь.
— Так и есть, — ответил мой отец. — Уверен, что вы тоже. Мы слышали о Массачусетском технологическом институте.
— О да, я очень горжусь.
Отец Джареда обнял его за плечи. Мать продолжала смотреть так, будто бы своим неотрывным взглядом могла превратить парня в того, кем хотела видеть.