Глава 19

В школе и лагере парни всегда говорили, что девочки – самая настоящая загадка: сложная до непостижимости, иногда приводящая в бешенство, неумолимо сбивающая с толку. Никогда это не было настолько точным, чем в случае с Корал ДеВитт.

После грозы она поднялась к себе в комнату и избегала всех. Миссис ДеВитт попыталась позвать ее. Я слышал, как они спорили: мать – осторожным пониженным тоном, дочь – истеричным криком.

— Нет! — взревела Корал. Затем, мгновение спустя: — Ну и что? Это твои проблемы!

Хлопнула дверь.

Мама, папа, мистер ДеВитт и я сидели в гостиной и делали вид, что ничего не происходит.

Я переоделся в сухую одежду – брюки цвета хаки и бледную оксфордскую рубашку, – которая соответствовала пастельным тонам домашнего декора и одежды хозяев. К тому моменту своей жизни уже был экспертом по маскировке.

Я все еще был ошеломлен оскорблением Корал, но сохранял нейтральное и вежливое выражение лица. Хоть убейте, не мог понять, что сделал не так. Может быть, уделил не так много внимания, как она привыкла? Наверное, должен был пускать слюни и спотыкаться в попытке рассмешить ее? Я видел множество парней в школе, которые вели себя как шуты перед женской аудиторией.

Однако мне такое поведение было несвойственно. По крайней мере, когда дело касалось ухаживания за женщинами, Корал была права: я глуп.

В тот вечер мы отправились на ужин в ресторан, и Корал соизволила присоединиться. Она была угрюма. Мне действительно было жаль ее родителей, пока они продолжали поддерживать беседу и делать вид, что дочь ведет себя нормально. Девушка поковыряла хвост омара, но почти ничего не съела. Все за столом пытались вовлечь ее в разговор. Кроме меня.

Ее истерика вызвала у меня отвращение. Корал, как и я, была привилегированным ребенком. Все двери в жизни открыты для нее. Она была белой, богатой и красивой. Никогда не будет бороться, чтобы достичь вершины, никогда не столкнется с дискриминацией. Ей никогда не придется работать на двух работах (или, что вероятнее, вообще хоть на какой-нибудь) и беспокоиться о счетах, плате за обучение или о том, может ли позволить себе простые радости жизни. И вот она сидит такая вся, препарируя хвост омара, стоимостью тридцать долларов, который, в конце концов, окажется в мусорном баке на заднем дворе.

Насколько я мог судить, у Корал ДеВитт не было никаких проблем. Я замер, вонзив вилку в гребешок. Были ли там проблемы, которые я не смог разглядеть? Усмехнулся, заталкивая еду в рот. У меня были проблемы, которых никто не видел, но даже я не вел себя так, как Корал. Молча и мужественно страдал каждый день своей жизни. Стойко держался ради своей семьи.

Сейчас, когда я думал о Корал, меня переполняло отвращение. Еда во рту превратилась в безвкусную кашу. Я начал презирать девушку, хотя едва знал. Не хотел видеть, как она, сгорбившись над своей тарелкой, навязывает окружающим свои беспочвенные страдания. Она смущала, отталкивала. Меня стошнит, если задержусь рядом с ней еще на мгновение.

— Простите, — резко сказал я, оттолкнувшись от стола.

Прежде чем кто-либо успел задать вопрос, я вышел на улицу.

Ночь была душной, но с востока дул прохладный, пахнущий морем бриз. ДеВитты жили недалеко от берега, а ресторан располагался еще ближе. Может, мне стоит оправиться к океану и войти в него. И, когда пена коснется моих лодыжек, возможно, продолжу идти. Ухмыльнувшись, покачал головой.

Именно тогда я впервые подумал о самоубийстве.

— Эй, — послышался позади меня тихий голос Корал.

Мои пальцы крепче сжали перила. У нее хватило наглости вот так вторгаться в мое пространство.

— Что тебе надо? — спросил я. Время вежливости закончилось.

— Эм-м... — она заколебалась, стоя рядом. — Ты расстроился из-за замечания о Гарварде? Я…

Я прыснул от смеха.

— Нет. Ты не смогла оскорбить меня, даже если пыталась.

— Ох... Ладно. — Ее пальцы с аккуратным маникюром нервно коснулись перил. Она знала, что все испортила, но была слишком глупа, чтобы понять, как именно. — Значит, я…

Я остановил ее взглядом на полуслове. Не хотел смотреть на нее со всей глубиной отвращения, которое испытывал, но оно, должно быть, отразилось во взгляде. Корал отпрянула от меня. Она была соплячкой, избалованной мерзавкой – так называемой маленькой принцесской, которая думала, что я уделю ей все свое время только лишь потому, что все остальные всегда так делали.

Ну что ж, ее ожидал большой сюрприз.

Я думал о жизни Джейми и его жизнерадостном настрое. Думал о своей жизни и о личной боли, которая вросла в меня навсегда. Как смеет Корал усложнять мне жизнь? Как смеет заставлять меня притворяться, что я бегаю за ней и хочу ее? Она была воплощением моих страданий: девушкой, по отношению к которой я вынужден прикидываться, будто она нравится мне, потому что никогда не смогу быть рядом с мужчиной, которого люблю.

Мой голос дрожал от гнева, когда я бросал слова ей в лицо:

— Держись... подальше от меня.

Я прошел мимо нее к машине ждать остальных.

И был рад, что Корал не последовала за мной.

***

В тот вечер в доме ДеВиттов воцарилась тишина. Между дочерью и матерью не вспыхивали разногласия, а снаружи так и не началась буря, которая бы принесла прохладу. Я оставался в выделенной мне комнате для гостей на втором этаже, выходя только для того, чтобы умыться и почистить зубы.

Я читал в постели, когда мама тихонько постучала в дверь.

— Войдите, — сказал я.

На душе потеплело при виде нее в шлепанцах и ночной рубашке и со слегка прищуренными от беспокойства глазами. Люди всегда выглядят более уязвимыми в пижамах.

Я подвинулся, освободив край кровати.

— Разве это место не великолепно? — полушепотом спросила мама.

— Да, оно иное.

— Что ты читаешь?

Я показал обложку романа «Шум и Ярость» (Прим. пер.: роман американского писателя Уильяма Фолкнера, опубликованный в 1929 году). Мама любила читать, но не классику. Предпочитала Нору Робертс и Джоди Пиколт – женскую художественную литературу, как ее называли в издательстве. Я начал изучать издательское дело, его профессиональный язык и направления, поскольку намеревался сделать в нем карьеру.

— Оу, выглядит интересно.

— Так и есть.

Мама, вероятно, даже не прочитала названия. У нее была иная цель.

— Как дела с Корал? — спросила она.

— Мам... — я устало посмотрел на нее.

С ее губ сорвался жалобный звук.

— О, ты так похож на папу, — она провела рукой по моим волосам.

Мама, наряду с Рэйчел и Джейми, была одной из немногих, чьи прикосновения я мог вынести.

Я грустно улыбнулся.

— Что, начинаю выглядеть таким же старым?

Папа не был старым в свои пятьдесят три, но в его густых чёрных волосах уже начала пробиваться первая седина.

— Не старый. Уставший.

— Она избалованная соплячка, — просто сказал я. — Ненавижу ее.

— Калеб, — прошипела мама.

— Что? Вы же видели ее за ужином. Ты в курсе, что вчера я застукал ее за курением?

Это было низко с моей стороны. Я эгоистично подставлял Корал, ради своей выгоды. Лично меня совсем не заботило то, что она курила, хотя и находил это отвратительной привычкой, однако точно знал, что мои родители считали употребление табачных изделий равносильным греху.

Мама сморщила нос.

— Ну, у нее сейчас такой период. Точнее, Опал сказала, что у нее сейчас какой-то период. Она молода.

— Мне это неинтересно. Я не знаю, что еще тебе сказать.

— А ты хоть попробовал узнать ее?

Я перевел взгляд на свою книгу. Нет, не пробовал. И даже не хотел пытаться.

— Это действительно та девушка, которую ты хочешь для меня? — спросил я.

— Мы не знаем, что это за девушка. Ты не дал ей шанса.

— Мама, она бунтующая девочка-подросток. Курение, макияж…

— Ты ведешь себя очень жестоко, — припечатала мама.

Мать редко теряла терпение в отношении меня. Я воспротивился ее нападкам. Не мог поверить, что в сложившейся ситуации она приняла сторону Корал.

— И в чем же она так несчастна? — огрызнулся я в ответ. — Против чего бунтует? Посмотри на это место. — Я обвел рукой вокруг. — Существуют миллионы людей, чьи проблемы реальны.

Мама подобрала подол ночной рубашки и встала. Она была высокой женщиной и могла выглядеть довольно властной, когда хотела этого, вот как сейчас.

— А ты всегда был счастлив, — спросила она, — ведь ты никогда ни в чем не нуждался?

На долю секунды мне показалось, что она знает. Ее темные глаза казались всевидящими, они смотрели и видели меня насквозь. Знала ли она? Если и не о Джейми конкретно, а в целом, знала ли мама, как несчастен я был большую часть своей жизни?

Я отвел взгляд.

— Мы с ней не одно и то же, — пробормотал я.

Я достаточно написал по риторике в университете, чтобы понять, что проиграл дебаты.

— Тебе стоит спуститься со своего пьедестала на землю. Отсюда открывается прекрасный вид.

Мама поцеловала меня в макушку и вышла. В другой жизни из нее вышел бы хороший адвокат.

В ту ночь я плохо спал и видел бессвязные сны, как обычно бывало вдали от дома. Проснулся, не имея представления, где нахожусь. Это было приятно. Я уставился в потолок и подумал, не так ли ощущается сумасшествие: белоснежное забытье. Может быть, именно поэтому люди употребляли алкоголь или принимали наркотики – чтобы погрузиться в покой забвения.

Реальность вернулась, словно удар под дых. Я в Южной Каролине, в доме ДеВиттов, чтобы попытаться поладить с девушкой по имени Корал.

И тут мне в голову пришла мысль настолько четкая и полная, что это было похоже на откровение.

Я задумался: какой-то период своей жизни я был счастлив, в Колорадо с Джейми. Но то время пришло и ушло. Для меня, хотя мне было всего лишь двадцать, пик счастья миновал. Я никогда не вернусь к этому. Никакая борьба и сопротивление не смогут изменить положение.

Я был счастлив всего один миг в своей жизни.

Теперь пришло время заняться всем остальным.

Я спустился с ноутбуком вниз, намереваясь что-нибудь написать, сидя на крыльце. Похоже, больше никто не проснулся. Было темно, и лишь несколько птиц возвещали о наступлении утра. Кофеварка выглядела сложной, как миниатюрная стиральная машина, так что я предпочел заварить себе чашку крепкого чая.