Он лёг и попытался уснуть, только для того, чтоб узнать, что делит узкую койку с семьёй блох. Он хлопал, тёр, вертелся. Возможно, у блох тут фестиваль. Собираются ли они праздновать всю ночь? Он пробормотал проклятие в адрес одной из них, укусившей его за икру в качестве начала банкета.

— Не помочь ли тебе с этим? — спросила Дездемона с весельем в голосе.

Пен хлопнул рукой себе по губам и встревоженно прошептал:

— Тише! Вилром спит прямо за дверью. Он услышит. И подумает… что?

Дездемона послушно прошептала:

— Знаешь, мы можем уничтожить блох.

Пен не знал.

— Это разрешено?

— Не только разрешено, но и поощряется. За прошедшие годы мы уничтожили их целые армии. Паразиты не считаются теологически охраняемыми, даже Бастардом, чьими созданиями они являются. И это простая магия, разрушающая, направленная от порядка к беспорядку. Как бы вниз по склону.

— Определённо меньше беспорядка в моей постели.

— Но грандиозный беспорядок в блохах, — прошептала в ответ Дездемона. Губы Пена растянулись в улыбке, но не по его воле: — Самое резкое падение упорядоченности, от жизни к смерти.

Последняя фраза была печальной, но речь шла всего лишь о блохах.

— Начинай, — прошептал Пен и лёг ровно, пытаясь уловить то, что произойдёт.

Пульсация тепла, слабая волна, прошедшая через его тело. Её направление было размытым, но, похоже, больше прошло вниз через его спину, в матрас, чем вверх, через грудь, в сторону потолка.

— Двадцать шесть блох, два клеща, три таракана и девять вшей, — сказала Дездемона со вздохом удовлетворения, примерно как женщина, поедающая пирожное. — И множество яиц моли в шерстяной подкладке.

В качестве первой магии в его жизни это было как-то недостаточно блестяще.

— Я думал, ты не занимаешься арифметикой, — произнёс Пен.

— Уф, — Пен не мог понять, было ли это выражением раздражения или радости. — А ты внимателен, ага?

— Я… сейчас приходится.

— Тебе — да, — вздохнула она.

Население его кровати может быть и сократилось, но он всё равно не был один. До него также запоздало дошло, что он не знает, могут ли демоны лгать. Всегда ли они говорят своим носителям правду, или могут обманывать их? Могут ли они обрезать ткань фактов так, чтоб они соответствовали их целям, оставляя в стороне важную информацию, для того, чтоб обратить их в противоположность? Дездемона была одной (он решил для простоты думать о ней как об одной личности), кого он не мог спросить об этом. Или, скорее, он мог спросить, она могла ответить, но этот ответ не помог бы.

Вместо этого он спросил:

— До Ручии ты тоже была с храмовой волшебницей?

— Хельвия была врачом хирургом, — сказал голос Хельвии с успокаивающе местным выговором Лиеста (он уже мог начинать думать о ней как о Хельвии). — С высоким положением в Ордене Матери.

— А до неё я, Амберин, — сказал голос с сильным Дартакианским акцентом, — В храмовой школе в Саоне.

— Я думал, вы говорили… врачи лечат, волшебники разрушают? Как вы могли быть сразу и тем и другим? — спросил снова озадаченный Пен.

— Мы способны и к созидательной магии, но это очень дорого, — ответила Дездемона.

Амберин добавила:

— Некоторое лечение происходит через разрушение. Камни в мочевом пузыре. Кисты и опухоли. Ампутации. Много более тонких вещей.

— Глисты, — вздохнула Хельвия. — Ты не поверишь, сколько людей страдают от глистов. Не говоря уж о блохах, вшах и других паразитах.

Вздохнув, она добавила:

— Именно поэтому, когда время Хельвии подошло к концу, мы не перепрыгнули в молодого врача, которого они нам приготовили, а в Ручию. Мы так устали от глистов. Ха!

До того как Пен успел спросить, что Ручия сделала такого, что сделало её столь привлекательной, ещё один голос вставил комментарий на языке, которого он не знал.

— Кто это был?

— Аулия из Браджара, — заметила Дездемона. — Хорошая служительница Храма. Она не говорит на вилдийском, только на ибранском, но со временем ты начнёшь её понимать. А до неё — Умелан из Рокнари.

— Рокнари! — потрясённо воскликнул Пен. — Я думал, что квантерианские еретики не поклоняются Бастарду. Как она могла получить демона на Архипелаге?

— Это долгая история, я уверена, она расскажет тебе её во всех утомительных деталях, как только ты овладеешь её языком, — успокаивающе произнесла Дездемона.

Я овладею её языком? Пену казалось, что она уже овладела его собственным языком и использовала его для того, что звучало ехидным комментарием.

— Можешь рассказать мне её вкратце? — спросил Пен.

— Она родилась на Архипелаге, была захвачена в рабыни во время набега, куплена в качестве служанки Мирой, знаменитой куртизанкой из прибрежного города в Адрии, которая тогда носила нас. Мира была необучена, но умна. К тому моменту она была нашей лучшей носительницей. Когда Мира умерла, мы перепрыгнули на Умелан, которая бежала домой только для того, чтоб узнать какая жестокая судьба ждёт волшебников на этих островах.

Воображение Пена, на некоторое время застрявшее на том, что касалось куртизанки, бросилось вдогонку.

— И какая?

Не то, чтоб он собирался посетить те земли.

— Иногда их сжигают живьём, но часто их увозят в море и выбрасывают за борт, с медленно набирающей воду и тонущей подушкой. К тому времени, как волшебник тонет, лодка удаляется уже достаточно далеко, чтоб демону было некуда прыгнуть, кроме как в рыбу.

Они с Дездемоной оба передёрнулись от этой картины, но возможно по разным причинам, как подозревал Пен.

Изо рта Пена излился поток слов на странном языке. Слова были ему непонятны, но жалобный тон был очевиден. Умелан добавила свою точку зрения?

— Когда исполняющие казнь уже уплыли, но ещё до того, как она полностью утонула, её заметили с проходящей браджарской галеры. Спасение было не сильно лучше пленения, он она оказалась живой на берегу Браджара и, не имея никакого другого пути, стала служительницей в Ордене Бастарда. Это было… хорошо.

После небольшой паузы она добавила:

— Нас впервые поняли.

Пен посчитал на пальцах. Было рассказано ещё не всё.

— А до хмм, Миры из Адрии?

— Рогаска, служившая при дворе Князя Орбаса. Он подарил её Мире. До неё, Вася из Патоса в Цедонии, наша первая носительница, которая умела читать и писать. Вдова и своего рода куртизанка в стиле этого города. Так и получилось, что она умерла в роскоши двора Орбаса. Некоторым образом.

Пен моргнул. Цедония? Она казалась ему баснословной, местом действия сказок, достаточно удалённым, чтоб никто не мог разгадать происходящие в них чудеса. Говорят, очень тёплая. Он был впечатлён. И завидовал. Это существо видело людей и места, о которых Пен не мог даже мечтать.

— До неё — Литикон, добродетельная жена из северной провинции Цедонии, до неё — Сугане, женщина из горной деревни. Она убила старую львицу, которая напала на её коз. Своими руками, ржавым копьём. Она была хорошей носительницей, несмотря на всё её невежество! До того — дикая кобыла в холмах, а до того… мы не знаем. Может быть знает белый бог.

— Вы… — Пен не знал как это сказать. — Вы испытали все эти смерти?

— До самого конца, — ответил ему голос, сухой как песок.

И никаких рождений для равновесия. Впрочем, он тоже своего не помнил.

Пен понял, что пока в нём живёт это существо, у него не будет недостатка в историях на ночь, впрочем, у него могут возникнуть проблемы с возможностью уснуть после них.

Но не сегодня. Он беспомощно зевнул, устраиваясь поудобнее в своей лишённой блох постели. Его голос некоторое время шептал непонятные слова, похожие на голос горного ручья, и он уплыл в сон.

Пен проснулся возбуждённым, сонно перевернулся и потянулся к себе. Комната казалась тёплой, полутёмной, тихой и безопасной.

Но только его рука прикоснулась к своей цели, его рот прокомментировал:

— О, с этой стороны я этого ещё не чувствовала. Это должно быть интересным.

Рука Пена замерла.

— Не останавливайся из-за нас. Помнишь, врачи? — сказала Дездемона.

— Да, не стесняйся. Я их видела тысячу.

— Говори за себя!

— Хорошо, я, определённо, тысячу раз меняла им подгузники.

Пен понятия не имел, что значила последняя фраза и на каком она была языке, он она, точно звучала непристойно.

Он скатился с кровати и как можно быстрее оделся. Он не мог отправиться в дорогу достаточно быстро.

Полноводная по весне Линнет была зелёной, быстрой и удивительно широкой. Несколько купеческих лодок рискнули пуститься по ней в путь. Дорога шла вдоль неё, вверх по течению двигалось больше караванов, чем вниз. Долина была обрамлена тем, что по стандартам Пена было невысокими холмами. Когда они проехали третий разрушенный замок, глядящий вниз с этих довольно обычных скал, он спросил:

— Что случилось с этими замками?

Вилром и Ганс пожали плечами, но Тринкер покачав головой сказал:

— Я слышал, это Мартенсбридж. Местные лорды завели обычай грабить купцов, хотя в начале это назвалось пошлинами. Городские гильдии, объединившись с войсками принцессы-архижрицы разрушили те гнёзда, которые не смогли купить и сделали дорогу безопасной от озера до Вороньей. И все пошлины теперь достаются Мартенсбриджу.

Пен печально подумал, что подражание этому методу не подойдёт Дому Джуральдов. По дорогам вблизи него обычно двигаются стада коров, а не богатые караваны.

Деревни концентрировались вокруг запруд, мельниц и, однажды, вокруг деревянного моста. Потом они описали дугу и показался Мартенсбридж. Пен взволнованно уставился на него.

Он как минимум вдесятеро превосходил размером Гринвилл. Его разделяла на две части река, пересечённая двумя каменными и одним бревенчатым мостами. Каменные и деревянные здания теснились на склонах, окружённых городскими стенами. Тринкер привстал на стременах и предположил, что большое строение, венчающее один из холмов может быть дворцом знаменитой принцессы-архижрицы и, соответственно, сердцем их Ордена в этой области. К северу от города открывался широкий вид на озеро, окаймлённое фермами, полями и виноградниками на пологих склонах и тёмными деревьями на крутых. На волнующейся поверхности были видны крытые купеческие лодки, открытые рыбачьи ялики. Дальше — ещё холмы, а ещё дальше — как тень на далёком горизонте — линия знакомых белых пиков, склоняющихся из-под занавеси облаков.