Стефан ускоряет шаг — старается подальше держаться от Риты. Она спрашивает:

— Тебе не стыдно бегать за ней?

— Чего-чего?

— Бегать, говорю, тебе не стыдно за ней?

— За кем это?

— Сам знаешь за кем.

Стефан останавливается. Рита идет дальше.

— Чокнулась, что ли?

— А ты вот бегаешь за ней.

— Тоже мне, насмешила!

— Ну и смейся, — говорит Рита и останавливается. Они стоят лицом к лицу, и блеск красивых голубых глаз делается жестким. — Сказать, как ее зовут? Сказать?

Только не это! — думает Стефан. Ни в коем случае! Что бы такое сказать сейчас Рите? Если он промолчит, ничего не скажет, то завтра утром поползет слух по школе, класс будет в лежку лежать… А Аня? Даже подумать страшно!

Не знает Стефан, как ему быть. Рита молча следит за ним, на ней все еще синяя кепочка. Рита торжествует. И вдруг — Стефан срывает с нее кепку. А Рита — ничего. Только гордо тряхнула головой, волосы даже разлетелись, и сказала:

— Чего задаешься-то?

Стефан не отвечает, больше всего ему хочется убежать. Но он не смеет: дело-то не решено! Не опроверг же он слов Риты, а его грубость только ухудшила положение! Рита отомстит, в этом он уверен, на смех его подымет. Око за око и зуб за зуб! Неважно, что сейчас она улыбается, даже как-то по-доброму смотрит на него…

— Оставь кепочку мне, — говорит она.

— Нельзя. Я знаю, чья она.

— Знаешь? Правда знаешь?

— Правда знаю, можешь мне поверить.

— Тогда оставь хоть ненадолго.

Он вертит кепку в руках, рассматривает, словно Рита слишком много запросила с него.

— Ладно, — говорит он. — Но только ненадолго.

Остальных ребят тем временем и след простыл. Проход опустел, пол мокрый, блестит.

— Где это они все? — задает вопрос Рита. — Чего это так торопятся? — Она качает головой, будто кого-то осуждает, но Стефан хорошо чувствует: Рите на руку, что ребята ушли. Она спокойно смотрит на него, надвинув синюю кепку на глаза. — Пошли.

Выйдя на улицу, они остановились. Вон и мост, который Стефану видно из его окна: машины шныряют по нему туда-сюда, а время от времени катит трамвай…

Мост широченный, как футбольное поле, они быстро бегут по нему, и Стефан на бегу кричит:

— Видишь — это наш дом!

— Вижу! — кричит в ответ Рита.

Разноцветные окна дома-башни почти все освещены, и Стефану вспоминается тот вечер, когда они приехали сюда и дом ему показался похожим на рождественскую елку с зажженными свечами… Вон он высится по ту сторону черной реки, притих, как и деревья на том берегу… Надо его сестренке Сабине отсюда показать, думает Стефан.

Шагах в трех справа начинается широкая лестница. Между каменными ступенями проросла трава, валяются бумажки, даже бутылки, много битого стекла.

— Пошли туда вниз, — предлагает Рита.

Стефан хотел было спросить зачем, да не успел — Рита уже внизу. Знает она, что ли, все здесь? Или смелая такая? — думает он. Лестница, минуя широкую террасу, спускается к самой воде — там густая тень, каменная набережная кажется черной. И тоже трава между плитами, какая-то щебенка, у воды несколько потрепанных деревьев. Рита говорит:

— Отсюда когда-то пароходы отчаливали.

— Пароходы? — переспрашивает Стефан. Ему кажется это невероятным, уж очень все заброшено. — Какие пароходы?

— Прогулочные. Белые такие, окошек — много-много. Ты разве не видел?

— Здесь — нет. — Ритин вопрос злит его. Что это она думает — он в лесу, что ли, жил?

Рита ничего этого не думает, она говорит:

— Теперь-то они из Трептова отправляются. Летом, конечно.

— Из Трептова?

— Вон там, левее. Под мостом и дальше — так и доплывешь до Трептова.

— А ты каталась на таком пароходе? Я бы хотел.

— Поезжай тогда в Трептов.

— Я отсюда бы хотел. Прямо через город…

— Через город — это туда, — говорит Рита и показывает на высотный дом, туда, где шлюз.

Стефан спрашивает:

— А какая разница — везде сплошь дома.

Рита смеется. Прячет лицо в пушистый воротник. Может, ей холодно?

— Конечно, везде дома, — говорит она. — Сначала ты выезжаешь из города, а потом опять въезжаешь. И через шлюз ты опять в город попадаешь, до самой Фридрихштрассе. А там уже Западный Берлин.

Ишь ты, как здорово! Через шлюз, а там уже Западный Берлин. Так он себе примерно и представлял. Река Шпрее течет ведь с востока и через весь город на запад. Да это и по названиям пароходов и барж догадаться можно, которые ждут перед шлюзом: порт приписки Гамбург, а это значит уже запад.

— Ты была в Трептове? — спрашивает он.

— Летом. Но можно и зимой. Но тогда пароходы не ходят.

— А чего там делать, в Трептове?

— Парк большой. Можно погулять. В парке памятник советским солдатам.

— Памятник? — спрашивает Стефан.

— Я была там. Мы цветы туда носили. Целая делегация нас была. 7 Ноября.

— У нас тоже есть такой памятник, — говорит Стефан. — На Зееловских высотах. Там самые большие сраженья были. Но потом война скоро кончилась.

— Вы там жили? Поблизости? — спрашивает Рита после небольшой паузы.

— Когда еще война была?

Рита дает ему пинка.

— Остришь? Когда война была-то?

— Потому что ты спросила, будто я там в войну жил? Как будто я мог, понимаешь? Бабушка моя там жила.

— Близко от того места, где сраженья были?

— Не совсем близко, но и не далеко. Пушки она слышала, а ночью — небо все красное, снаряды, бомбы, пожар…

— Я знаю, — говорит Рита. — Мне моя тетя Аннеми рассказывала. Жуть…

— Она тоже там, на Одере, жила?

— Нет, почему? Она в Берлине жила. Война всюду была. Страшно, когда война, правда?

Так, как сейчас Рита, он об этом не думал. Только слушал всякие истории, видел и по телевидению. Но там-то война больше похожа на приключение. А вот сейчас из-за Риты и оттого, что они так с ней говорили, что-то надвинулось на него грозное, как тогда, когда он ночью видел небо в огне. Маленький он еще был, меньше Сабины. Они с бабушкой ехали на поезде. Бабушка держала его за руку: «Это они там железо плавят», — сказала бабушка. А ему было так страшно, он видел только, как полыхало небо, и через бабушкину руку чувствовал, что и ей тоже страшно.

— А ты долго у бабушки жил?

— Всегда. Я всегда у бабушки жил.

— Тебе там нравилось? Где тебе больше нравилось?

— Там.

— У бабушки?

— Да. И потом у меня там друг.

— Вот ты какой! — говорит Рита и вздыхает.

Долго они ничего не говорят. Вода плещется о каменный парапет, покачиваясь, проплывают утки, щелкают клювом, крякают…

— А я жила в Багдаде, — вдруг говорит Рита.

— В Багдаде?

— Три года мы там жили. Представляешь?

Нет, этого Стефан себе представить не может. Он даже не представляет себе, где Багдад находится. Далеко где-то, но где? Мог бы и спросить, конечно, но он говорит:

— И ты там жила?

— Да.

— Интерфлюгом летала?

— Летала. Но там, пока летишь, все время море.

— Какое? — спрашивает Стефан и сразу выдает себя: он не только не знает, где Багдад, он и моря не знает. Но Рита не расслышала его вопроса.

— Когда мы первый раз туда прилетели, я чуть не умерла — такая жара.

— А во второй?

— Там всегда жарко. Только зимой не очень. Месяца полтора. Зато дождь. Желтый дождь. Ты видел когда-нибудь желтый дождь?

— Не. А почему он желтый?

— Пустыня кругом. От песка из пустыни.

— А я читал про красный дождь, — говорит Стефан. — Правда, это когда-то давно было. И люди думали — это кровь, не дождь. А потом была чума. Болезнь такая, когда все умирают.

— Да что ты! — говорит Рита и тихонько вздыхает.

Вода плещется о камни, покачиваясь, проплывают утки, мимо проходит баркас с красными и зелеными огнями…

— Куда это они? — спрашивает Рита.

— Никуда. Патрулируют. Водная полиция.

— Ищут кого-нибудь?

— Кого им искать?

— Не знаю. Но может, правда ищут?

— Ясно, что могут и искать. Такое всегда может быть.

Снова они молчат, вокруг тоже тихо, хотя по мосту то и дело с грохотом проезжает трамвай, и люди под фонарями проходят, но это все там, где начинается лестница…

Рита ждет. Чего-то ей надо. Стефан это хорошо чувствует. Она же хотела с ним говорить?

— Ты ж хотела со мной поговорить?

Она стоит у парапета и словно бы спряталась в свой пушистый воротник.

— Если что-нибудь важное — говори!

Ни звука. Только вода плещется, шуршат автомобили наверху.

— Если это тайна — спокойно можешь мне сказать. От меня никто ничего не узнает. — При этом Стефан смотрит на Риту, а Рита на него, лицо у нее совсем белое, а глаза черные и большие. Светлые волосы обрамляют щеки. Что ж случилось?

Что-то похожее на страх овладевает Стефаном. Рита наступает на него, тихо так, все ближе, ближе, он уже слышит запах пушистого воротника, теплый запах корицы. Багдад, что ли?

Багдад, Багдад! Губы у Риты холодные и щека — холодная. Это воротник теплый…

— Вот ты и знаешь всё, — сказала Рита и убежала. Только светлая куртка мелькнула на лестнице…

Поцеловала и бежать? Стефан трогает свои губы. Смотрит на руку, снова трогает… Это Рита из Багдада поцеловала его…

— Ты? А я думала… — встречает его Сабина дома. — Мамочку не видел?

— Вот она — в сумке спряталась, — отвечает Стефан и тут же слышит, как из комнаты отец спрашивает:

— Не мама, нет?

— Только я, — говорит Стефан и проходит мимо двери в гостиную, не обращая внимания на Сабину. У себя в комнате он садится за белый столик. Так. Здесь хорошо. И стены на месте. И небо над городом светлое — не надо лампу зажигать…

Ох уж эта Рита из Багдада!

Поцеловала и корицей от нее пахнет!

И что она в этом Багдаде делала? Там, что ли, она этому научилась? Подошла и сама поцеловала…

Стефан сидит с сумкой на коленях, ничего не видит, будто торговка на базаре под зонтиком. Вот сумка скатилась на пол, и Стефан, поднявшись, достает с полки атлас. Нажал на кнопку, включил лампу, раскрыл атлас. А где ему искать?

В Европе? Нет.

В Америке? Нет.

Может, в Африке? Правда, может быть, в Африке? Там пустыня, там и жара.

Палец его путешествует по континенту, похожему на голову лошади, омываемую двумя океанами и Средиземным морем. Сказала же Рита, что в Багдад все время над морем лететь? Может, это она про Средиземное море говорила?

Палец двигается по южному побережью — Алжир, Тунис, Каир. Большие города! Вообще-то они все незнакомы ему, но слышать он о них слышал. Да и про Багдад он слышал. Но Багдад он никак не найдет…