— Сломалось? — спрашивает Стефан.

— Подъехать хочешь — так и говори.

— Да, так и скажу. Что сломалось-то?

— Передний амортизатор, наверное…

— А это, может быть, опасно?

— Может быть — это уж завсегда. Но я тебя все равно не посажу. Куда тебе надо-то?

— До Блумберга.

— Блумберг. Нечего и говорить. Пешком доберешься.

— Мне еще дальше. До Старого Одера.

Парень снова раскачивает машину и слушает. Потом напяливает шлем. Поправляет огромные черные очки. Надевает кожаные перчатки-краги и кивком указывает Стефану — садись!

Стефан садится, опускает педали, обхватывает черного парня. Тот нажимает на стартер, дает газ, включает скорость и медленно трогает, выезжая на автостраду. А здесь — уж никаких ограничений…

Рывок вперед, колеса проворачиваются, ветер свистит в ушах! Это ветер счастья, он уносит его к Тассо, к бабушке, на остров лебедей! Кто уж тут думает об амортизаторе?!

До Блумберга они домчались мигом. Слишком быстро. И вот Стефан снова один. Он растирает руки, глубоко вдыхая прохладный деревенский воздух. Уже вечер, но еще светло.

На повозке он добирается до соседней деревни. Подвез его лесник. Рядом с ним сидела жена. Потом его сажает «Лада». Небольшой кусочек он подъехал на тракторе и, в конце концов, на микроавтобусе «Баркас». В нем оркестр трубачей. Едут домой. Оркестранты все пожилые, спят на задних сиденьях. А для Стефана, севшего впереди, наступает райская жизнь: колбаса салями, хлеб, мелко нарезанное яблоко — все с праздничного стола. Шофер подвигает Стефану разложенные на фольге яства. Стефан уминает вовсю. А шофер, уже не молодой, глядя на него сбоку, спрашивает:

— Давно не ел небось?

— С утра, — отвечает Стефан. А ведь сегодня утром они все вместе завтракали, мирно сидели за красиво накрытым столом — и джем, и мёд, и поджаренные хлебцы… И Герман еще говорил: «Хорошо мы живем. Всегда бы так».

Но вышло-то, не всегда! Стефан сейчас на пути к бабушке. И самый последний отрезок — он уже ночью идет пешком. Устал, здорово устал. Ноги еле волочит. Глаза ничего не видят. Но далекие огоньки манят его все дальше и дальше… А остановишься — такая тишина! До самых звезд тишина. Уши давит.

Домик бабушки — пятый. Такой он родной, как будто Стефан и не уезжал никуда! Слева — дверь. Два окошка. Оба темные, как все другие в деревне. Стены притихли. Будить бабушку или нет?

Так спать хочется. Скорей бы в теплую постель! Но ведь разбудишь бабушку — посыплются вопросы. «Охи» и «ахи», руками всплеснет — все это, мол, она заранее знала: ох уж эти городские дети!

Стефан не решается будить бабушку, тихо подходит к помпе, набирает воды. Просыпается соседская собака. Рычит и вдруг затихает. Стефан прислушался и уловил — собака повизгивает. Вода холодная, болотом пахнет, но Стефан пьет и пьет, покуда не может больше сделать и глотка. Куда ж ему теперь?

К Тассо?

Дом его стоит на другой стороне, такой же темный, как все. А Тассо здорово испугается, если вдруг чья-то голова покажется в окне. Ночь ведь. А голова похожа на тыкву, какой они осенними вечерами людей пугали. Глаза в ней продырявливали, рот и нос, а внутри свечку ставили. Тассо хоть мальчишка и смелый, но как увидит ночью голову Стефана — испугается! А потом откроет окно и крикнет: «Эй, ты! Бродяга Стефан! Что случилось?»

Почему случилось? Я один приехал. Автостопом, голосовал.

Один и ночью?

Ну да, один, ночью.

Голосовал, да?

Ну да, голосовал.

Ты насовсем?

Насовсем? Не знаю. Посмотрим. Сейчас-то я устал здорово.

Устал, думает Стефан. Устал. И дом на той стороне такой же темный, как все остальные. Нет, не станет он Тассо будить. Пускай спит. И пусть средь ночи не мучает меня вопросами и про то, и про другое, и про третье…

Стефан перелезает через забор во двор к соседям. Собака ждет. Застыла, натянув цепь. Только хвост туда-сюда, туда-сюда.

— Арко! — говорит Стефан, опускаясь на корточки, и зарывается головой в жесткую шерсть. Отстегнул цепь и пошел. Арко бесшумно бредет за ним. Под ногами трава. Если б не мерцали вдали разбросанные огоньки, темнота была бы для Стефана бесконечной, жуткой и непостижимой после вечно светлых ночей большого города…

Глазами он ищет реку. Чуть высвеченная звездами, она поблескивает за прибрежным лугом. Стефан знает здесь каждую бухточку. Вон там, чуть дальше, за широкой водой, когда рассветет, он увидит остров, остров лебедей! Вместе с Арко Стефан сбегает к реке. Шагах в ста по берегу сарайчик рыбака Куланке. Доска в задней стене еле держится. Стефан протискивается внутрь, за ним Арко, хотя голова у него здоровая. Оба теперь стоят в совершеннейшей тьме.

Есть здесь печурка, должны быть и спички и свеча. Но Стефан не рискует зажечь свечку. Куланке спит чутко, а если не спит — то стоит у открытого окошка и слушает, как переговариваются лягушки, следит за полетом летучих мышей. Свет в сарайчике он сразу заметит. Даже не вставая с кровати, не проснувшись — и то заметит.

Ничего не надо — ни спичек, ни свечки! Ощупью он добирается до лежанки. Здесь сети, парус и запах, которым пропах весь сарай, особенно силен. Пахнет рыбой, дегтем и старым деревом. Пожалуй, и мышами, но на то у него Арко!

Пес долго обнюхивает лежанку, крутится, уминает подстилку и со вздохом ложится. Стефан устраивается рядом, крепко обнимает Арко и, согретый его теплом, проваливается глубоко-глубоко и мягко. Так бы и лежал он с открытыми глазами, может быть, и звездочку увидел бы в этой невероятной тишине… Но глаза слипаются, и он падает, падает и уже крепко спит. Хорошо! — думает он во сне. Думает о Губерте, об Ане. Но все больше об Ане… Она идет к нему в своем светло-голубом пальто и говорит, как всегда, быстро и немного с хрипотцой: «Как дела? Время есть? Мы с тобой до самого Пренцлауера Берг могли бы дойти».

__________