22

Выйдя из своей комнаты, Стефан замечает, что дверь в столовую только приотворена. Минуту поколебавшись, он тихо пробегает мимо.

А там внутри — мир и тишина! Герман сидит в кресле, читает газету. Сабина — у него на коленях. Она тоже читает газету, но с другой стороны. Если быть совсем точным — Герман газету не читает. Он уставился в большой лист бумаги, злится на Стефана и спрашивает себя, как до этого Сусанна: «Что случилось? С ума сойти можно! Неужели что-нибудь неправильно сделали?»

Сусанна — на кухне. Она готовит кофе и не подозревает, что Стефан убежал. Из кухни она окликает Германа:

— Тебе надо с ним поговорить.

Герман молчит. Спрятался за своей газетой и думает — здесь его никто не найдет. Но Сусанна повторяет:

— Надо тебе с ним поговорить, Герман. Не хочешь же ты прослыть дурным отцом!

Нет, дурным отцом он быть не собирается, но Сусанна иной раз такое скажет, что хоть на стену лезь! Впрочем, он спокоен и говорит:

— Да, я еще поговорю с ним.

— Чем скорей, тем лучше, — настаивает Сусанна.

— Знаю. Я сам знаю. — Газета шуршит — не хочет Герман ничего больше слышать! Да и Сусанне не о чем говорить с раздосадованным Германом. Надо дать ему успокоиться. Потом, когда все вместе сядут пить кофе, он будет добрым, тогда и поговорит со Стефаном.

Потом? Когда все вместе сядут пить кофе? Стефана-то нет! Взял куртку, немного денег — и вниз по бесконечной лестнице! А внизу сразу налево, вокруг дома, на мост — вон он уже бежит по набережной! На парапете сидят чайки, все в ряд, наглые такие — хоть руками хватай!

Обернулся он только один раз и увидел: стоит дом башня во всей своей красе, многие окна раскрыты, и если бы кто-нибудь сейчас выглянул, не разглядел бы Стефана — так далеко он убежал… Повернувшись к дому лицом, Стефан делает несколько шагов вдоль парапета — в душе и радость и прощание! Пусть Герман теперь знает! Пусть! А мама-Сусанна? Она испугается, будет тревожиться, ночь не спать… И сразу радостного и такого победного чувства как не бывало.

Стоит Стефан у парапета, не сводит глаз со своего дома, как будто он отсюда может разглядеть окно, из которого сейчас мать смотрит. Нет, не находит он его! Дом серый и чужой. Ивы на берегу зелено-желтые… не прошло и пяти часов, как они с Губертом там сидели, Губерт еще очень хотел на Огненную Землю… Как все изменилось с тех пор!

Отвернулся Стефан, сделал несколько шагов и снова побежал, словно ему есть куда спешить. Справа — кусты, каменная лестница. Здесь их Канадка подкараулил. «Дебил», как его Губерт называет. А Губерт-то теперь один остался… Нет, и Гаральд-каноист там и Лариса! Но Стефану надо бежать, назад дороги нет… Углубленный в эти мысли, он вдруг видит на скамейке каноиста! Кого это он ждет в новых сверхсиних джинсах?

— Гаральд! — зовет Стефан. — Как это ты здесь?

— Здесь, как видишь. А они что ж, отпустили тебя?

— А что ты еще знаешь?

— Вроде бы все знаю.

— Я сам убежал, — говорит Стефан.

— Сам? Ну, потом вдвойне расплачиваться придется.

— «Потом» не будет. Я к бабушке уеду.

— К бабушке? — говорит каноист, приглаживая бороду и долго рассматривает Стефана. — Значит, к бабушке. Удрать задумал.

— Вот-вот.

— И никто ничего не знает?

— Никто.

— Присаживайся, — говорит каноист. Но Стефан не садится. Каноист отодвинулся и хлопнул рукой по скамье. — Садись давай!

— Времени нету.

— К бабушке хочешь? Ну-ну. Но то, что вы с раствором натворили, никуда не годится. Глупость великая!

— Что было, то и было. Пошутили.

— Вздор! Глупость! Как варвары вели себя!

Стефан недовольно поглядывает на каноиста. Слово «варвары» ничего не говорит ему. Но спрашивать он не хочет, хотя у Гаральда сейчас вид вполне образованный: небрежно откинулся, нога в туфле с высоким каблуком покачивается.

— Варвары! — повторяет он. — Вели вы себя как полные идиоты.

Это уже понятнее, всякий сразу поймет. Следующие слова тоже.

— То, что вы сделали, ни к чему хорошему не приведет.

— А мы и не думали, — говорит Стефан.

— Еще того хуже. Я-то считал, что вы ради детской площадки…

— Как ты в объявлении, да?

— Думал, в этом духе, с этой же целью.

Стефан кивает и даже улыбается.

— Твое объявление тоже ни к чему не привело.

— Сразу, конечно, не привело.

— И через сто лет не приведет. Разделали ж тебя. Что, понравилось?

— Не сказал бы, но — уже забыто. А кто тебе нака́пал?

— Артур, — говорит Стефан. — А Герман забрал ключ от вашего вагончика.

— От вагончика? Спасибочки! Ну, у него-то он будет в сохранности. А ты, значит, драпанул, и всё?

— Я должен, — говорит Стефан.

— Решить это ничего не решит.

— Все равно — должен.

— И «все равно» ничего не решает.

Стефан молчит. В неважнецком положении он оказался перед каноистом. Его взгляд говорит об этом яснее ясного. Стефан хорошо чувствует и в то же время понимает, это последнее препятствие! Не возьмет он его — тогда он пропал, придется возвращаться, к бабушке он уже не поедет — не только сегодня, никогда! Не хватает еще, чтобы Лариса явилась. Может, она уже спускается по лестнице, вон там идет вдоль парапета — чайки там взлетели…

Следя за чайками, Стефан говорит Гаральду:

— А ты что тут сидишь? Так просто сидишь, да?

— Воскресенье — вот и сижу.

— Ларису ждешь?

— Хитер, собака! А ты-то — хорош, оставляешь нас тут одних! Завтра второе объявление повесим.

— Завтра? Вот заваруха будет.

— Этого и добиваемся. А ты — удирать. О Ларисе ведь тоже не подумал?

— О Ларисе?

— Это я к примеру говорю. Но есть и еще кое-кто, о ком тебе следовало бы подумать.

— Об отряде, да? О половине отряда?

— И еще о второй половине — обо мне.

— Ясно, о тебе! Я уже давно думал: вторая половина отряда — ты!

— И все равно — дралка?

Все равно, думает Стефан, еще минута, и никуда он не поедет! Только одна минута, он подумает еще раз и… останется. Захочет остаться. А Гаральд будто понимает все, смотрит не отрываясь, улыбку спрятал в бороде. Но нет, Стефан не будет ждать, пока пройдет эта минута! Он чуть машет рукой.

— Бывай! — говорит. — Привет Ларисе. Пока! — И, не поворачиваясь, делает шаг, другой, еще раз — ручкой, но каноист в ответ не машет. Молчит, спрятавшись в бороду. Ни улыбки, ни привета.

Сначала все шло хорошо. От остановки «Яновицбрюкке» до самого Эркнера. Там он еще не был! Эркнер уже довольно далеко на восток, а это и есть его направление! В Эркнере он начнет голосовать. Дальше, значит, автостопом.

Недалеко от железнодорожного вокзала по узкой кривой улочке, покачиваясь, катят одна машина за другой. Но все — мимо. Шоферы напряженно смотрят вперед, а Стефан стоит на тротуаре и то и дело большим пальцем показывает направо. Потом молча провожает взглядом машину. Понемногу его начинает разбирать злость. Но может быть, это плохое место для голосующих? Может быть, надо поездом доехать до Фрайенвальде?

В кассовом окошке — девушка, волосы русые, длинные, глаза подведены голубым и смотрит куда-то поверх его головы, будто и не стоит он тут перед окошком.

— Фрайенвальде? — лениво произносит она. — Без пересадки нет. И сегодня вообще уже нет поездов. Завтра.

Окошко захлопнулось. Но девушка успела взглянуть на него, губы строго сжаты. Она снова открывает окошко и спрашивает:

— Ты живешь, что ли, в Фрайенвальде? Туда тебе надо?

— Мне дальше? До Старого Одера.

— Подожди немного. — Она кричит, обернувшись: — Калле, ты не ушел еще?

Нет, Калле еще не ушел. Это маленький, тощий человечек. Небрит. В старой черной железнодорожной форме.

— Может, возьмешь его? Ему в сторону Фрайенвальде.

— До Рюдерсдорфа можно.

— До автострады подвезешь, — решает девушка и говорит Стефану: — Попроси Калле объяснить, как тебе дальше добираться. — И она снова строго смотрит на него подмалеванными глазами. Губы — сжаты, а Стефан улыбается, благодарит, как будто она его старшая сестра, но если б она действительно была его старшей сестрой, он бы вряд ли ей улыбнулся.

У Калле «Трабант-500». Белоснежный, с противотуманными фарами, большой гнутой антенной.

— Мое хобби, — говорит он. — На Черное море на нем поеду.

Маленький автомобиль быстро набирает скорость. Деревья бросают тень на довольно узкое шоссе. Много закрытых поворотов. Большое встречное движение. Но Калле правит и болтает как ни в чем не бывало! Стефану не очень-то по себе. Калле спрашивает:

— Может, сбросить скорость?

— Да что вы! Не надо. У нас тоже «Трабант»: Только — 600. У меня мать любит с ветерком ездить.

— До самого Черного моря так поеду, — говорит Калле.

По сторонам — дома. Это уже Рюдерсдорф. Несколько поворотов, и синий указатель — въезд на автостраду.

— Здесь и голосуй! — говорит Калле. — Наверху они не останавливаются. Запрещено. Да и скорость велика, не хотят сбрасывать.

— А докуда мне ехать?

— До Брумберга, — говорит Калле. — От Брумберга — шоссе на Фрайенвальде. Ты, я вижу, плохо ориентируешься. Может, тебе и в Фрайенвальде не надо?

— Мне дальше. До Старого Одера.

— Ну, тогда езжай! — говорит Калле.

Синий дымок… антенна качается, и нет Калле!

Неплохо, если б еще кто-нибудь остановился. Но все едут дальше прямо, а кто сворачивает на автостраду — загружены до чертиков.

Значит, ждать. А если все-таки подняться на автостраду? Правда, почему не подняться? Вон они там со свистом пролетают. Сотня шагов, и Стефан уже наверху. Машина за машиной. Воскресный вечер — все спешат домой. Несутся, будто это дело всей жизни! Колеса, покрышки — мимо, мимо. Стефан уж и руку не поднимает.

Из вереницы автомашин выныривает мотоцикл, мигалка — направо. Съезжает на обочину, останавливается. Но не ради Стефана, нет!

Мотоциклист весь в черной коже. Шлем — красный. Он его как раз снимает. Расставив ноги, стоит полусидя, покачивается то вправо, то влево. Слушает. Только теперь замечает Стефана. Смотрит на него, как человек с планеты Марс. Снова качается, слушает…

Сейчас или никогда! — решает Стефан.

Мотоциклист поднял голову. Очень похож на Канадку, разве немного постарше. Черные волосы слиплись, вокруг глаз белые круги от автомобильных очков.