Глава XIV Передом

С шептунами «тройка» столкнулась в первый же день пребывания на броненосце.

Вечером, после церемонии спуска флага, команда была созвана на общее собрание в батарейной палубе.

До сих пор каждый из нас выступал перед отдельными группами матросов. То были стихийные собрания. Люди тут могли слушать, возражать, одобрять или не одобрять, но не решать. Другое дело общее собрание — верховный орган власти на корабле.

В частности, в этот вечер общее собрание должно было обсудить предложение ввести Афанасия, Кирилла и меня в состав судовой комиссии «Потёмкина».

Мы должны были выступить после чисто делового доклада Алексеева.

Но не успел председательствующий, унтер-офицер Дымченко, произнести: «Вот, ребята, хорошие люди хотят нам слово доброе сказать», как шептуны бросились в решительную и отчаянную атаку.

В задних рядах кто-то крикнул: «Долой «вольных!» Это был сигнал. Его подхватило несколько голосов в противоположном конце помещения. Шептуны были расставлены умело. Хор их голосов нарастал слаженно. Он увлекал за собой колеблющихся. Выкрики усиливались. Голоса ударялись о стальные стены и потолок батарейной палубы, отражались, неслись отовсюду. Помещение было слабо освещено. Создавалось впечатление, что вся команда против нас. Если «организованным» не удастся отбить эту атаку, нам придётся покинуть корабль.

Дымченко растерянно смотрел на Алексеева. Его взгляд молил о помощи. Алексеев молчал. На губах показалась радостная усмешка. Спохватившись, Алексеев отвернулся. Очевидно, Дымченко успел перехватить его улыбку. Как ветром сдуло с Дымченко обычное выражение добродушия. Он стал похож на заправского унтер-офицера. Начальственно загремел его голос:

— Смирно!..

Окрик подействовал. Шептуны боялись начальства. Повиновение было их второй натурой. Враждебный хор стихал, как ворчание отброшенной от берега волны И вдруг совсем умолк.

В наступившую тишину стремительно ворвался голос товарища Афанасия. Ему было трудно говорить перед такой большой аудиторией. Но минута была решающая: на карту была поставлена, быть может, судьба восстания. С партией или без неё? Кондуктора отлично понимали это, поэтому и была такой бешеной их атака. Афанасий был революционером и большевиком. Такие люди умеют, когда надо, преодолевать все, даже природные недостатки.

— Матросы! Вы не смеете не выслушать нас: мы говорим не от своего имени, а от имени всего русского рабочего народа. Вы сыновья этого народа и должны выслушать его слово, обращённое к вам. Если не согласитесь с нами, мы уйдём. Но выслушать нас вы должны. Мы требуем! Именем народа!

И матросы услышали этот призыв.

Три часа длилось собрание. На наших глазах росли люди. В батарейной палубе, металлическом помещении, где с трудом умещались семьсот человек, было жарко, как может быть жарко в июне на знойном Юге. Сидячих мест, конечно, не было. Те, кто был поближе, уселись на полу. Большинству матросов приходилось слушать стоя. Когда мы высказались, раздались крики: «Просим другого «вольного», «Пусть «вольные» говорят». Они жадно слушали.

Команда единогласно избрала нашу «тройку» в комиссию. Даже кондукторы голосовали за нас. Не по доброй воле, разумеется, а из страха перед командой. Так сказать, под давлением масс.

Собрание кончилось. Стояла тёмная южная ночь; лучи прожектора шарили по морю.

Афанасия и меня окружила группа матросов социал-демократов. Все были возбуждены и веселы.

— Наша берёт, — сказал матрос Звенигородский. — Золотые у нас ребята!.. Вы им только всё расскажите, вы им только дорогу укажите, а уж они начнут палить так, что самому царю жарко станет!

Как бы подтверждая его слова, выступивший из темноты Матюшенко произнёс:

— Хорошо с командой дело поворачивается... завтра, пожалуй, и пушкам слово предоставим.

— Афанась! — радостно воскликнул Кулик и бросился было обнимать Матюшенко.

— Что за телячьи нежности, — пробурчал Матюшенко и, оттолкнув Кулика, ушёл куда-то в ночь.

— Эх ты!., степной лирик!.. К такому дичку с объятиями полез, — ласково утешал Денисенко Кулика.

Но тот и не думал огорчаться.

— Всё равно... я его и таким люблю... На одном месте не стоит человек — вот за что люблю его. Давеча сам слышал, как он сказал на прощание отъезжавшим делегатам: «Нам нечего глядеть на берег, мы должны глядеть туда, в море». И вот он уже другое думает.

Стали подходить к нам и незнакомые матросы. Пожимали нам руки, разговаривали, как с добрыми старыми знакомыми.

«Звенигородский прав: с такими людьми можно горы перевернуть», — подумал я.

И, точно угадывая мои мысли, Афанасий шепнул мне:

— Да, это перелом... Но предстоит ещё немало работы. Нужна агитация, систематическая, непрерывная, неустанная. Ведь эти негодяи, которые кричали «долой «вольных», сегодня же ночью возобновят своё подлое дело. И пока нам не удастся убедить команду выбросить их за борт, они не успокоятся. Эх, кабы людей побольше... ну хотя бы ещё пяток нас тут было!..