Глава XXX День девятый восстания В походе
«Потёмкин» снова в открытом море. Ночью шли с потушенными огнями. Матросы хорошо знали: царское правительство не найдёт ни одного крупного корабля, команда которого согласилась бы действовать против «Потёмкина». Но в распоряжении командования флотом были миноносцы. В то время это были небольшие корабли. На крайний случай их могли обслужить небольшие команды в пятнадцать — двадцать человек. Укомплектованные одними офицерами, миноносцы были опасными врагами. В тёмную ночь миноносцы, обладавшие большой скоростью, могли незаметно подкрасться к броненосцу. Днём море было нашим надёжным союзником, ночью за каждой волной его таилась опасность.
В Румынии перед матросами стоял выбор: сдаться под покровительство румынских властей или вступить в беспощадный бой с царизмом. Команда решилась вступить на последний путь. Надежда на помощь эскадры исчезла. Надо было идти на соединение с революционным народом. И это сознание бесповоротности избранного пути ярко сказалось в решении поднять красное революционное знамя. Социал-демократы с первого дня восстания требовали поднять над броненосцем красное знамя. Это требование всегда встречало решительное сопротивление команды и даже комиссии «Потёмкина»[41]. Люди обманывали самих себя, избегали точного определения своих действий.
Теперь это предложение было восторженно принято командой.
С рассветом матросы принялись украшать корабль. Весь корабль был увешан флажками. Строевые матросы занялись чисткой и уборкой броненосца. За всё время восстания на «Потёмкине» царила строжайшая, хотя и добровольная дисциплина. Уклоняющиеся от исполнения своих обязанностей насчитывались единицами. Особо упорствующим давали наряды на работу в кочегарке. Матросы рассказывали мне, что при начальстве броненосец никогда не знал такого ухода. Здесь всё блестело и сверкало. Ежедневно проверялись и прочищались сложные механизмы корабля. Смотр боевой готовности команды производился беспрестанно. Даже по ночам матросов поднимали звуки боевой тревоги.
Весь этот день мы провели в море. Корабль медленно двигался среди безбрежных вод. Мы выбрали такой ход, чтобы прийти в Феодосию на утро следующего дня.
Днём море давало нам надёжный приют, но особенно сильно подчёркивало наше одиночество. Не только вахтенные, но и большинство матросов зорко вглядывались в горизонт: не покажется ли где-нибудь угольщик или другое русское судно. Прошло всего трое суток, как «Потёмкин» оторвался от родных берегов. Это время казалось вечностью. Что происходит в России? Ждут ли там нас? Ни одного дымка на горизонте, ни одного парусника! На минуту вдали показался корабль. Он оказался болгарским военным кораблём.
Ощущение оторванности и одиночества начинало подтачивать боевой дух матросов. Социал-демократы энергично боролись с этими настроениями. Они усилили агитацию.
Беликов, Бредихин, Ковалёв, Кошуба, Кошугин, Никишкин, Шестидесятый, Звенигородский, Дымченко, Макаров, Спинов собирали вокруг себя группы матросов. Денисенко откомандировал даже для этой цели Кулика из машинного отделения. Не унимались и кондуктора со своими приспешниками-шептунами. Особенно ловко играли они на грозившем нам угольном и водяном голоде: «Вот скоро совсем станем, — тогда не корабль будет, а лайба. И возьмут нас голыми руками».