Шон повел себя слишком спокойно. Спокойно, даже для андроида.
— Прошу прощения, — кротко сказал он и отступил на шаг. Господи, неужели он расстроился? — Я неправильно истолковал твою физическую реакцию.
— О, нет-нет, — быстро ответил я. Шон склонил голову, а я закрыл глаза и покачал головой. — Прости, я сбиваю тебя с толку.
Он стоял неподвижно, ожидая указаний или объяснений. Просто стоял и ждал.
— Шон, нужно поговорить. — Но я не хотел обсуждать это в спальне. — Давай пройдем в гостиную.
Я пошел впереди, а он следом. Двигался он совсем как живой. Что было очень заметно. Знаю, многих людей пугало то, насколько реалистично выглядят новейшие андроиды А-класса, но только не меня. Мне это нравилось.
Я отодвинул стул от обеденного стола.
— Пожалуйста, присядь.
Шон сел. Вот теперь-то стало заметно, что он андроид. Он сидел слишком прямо для человека. Абсолютно идеальная поза: ноги вместе, руки сложены на коленях, спина прямая.
Я сел на соседний стул и повернулся к нему, наши колени почти соприкасались. Одну руку я положил на стол, а другую оставил на бедре. На своей территории я чувствовал себя вполне уверенно. А Шон — мой андроид. И я не только его опекун, но и тот, кто отвечал за его обучение и адаптацию. Разговор предстоял не из легких, но он был необходим.
— Ты все правильно истолковал, — произнес я максимально спокойно, как только мог, не обращая внимания на то, что мое сердце пыталось выскочить из груди. — Физически меня к тебе влечет.
Это правда, и я не могу это отрицать. Раньше я никогда не думал о себе как о техносексуале. Но потом, во время последней нашей ссоры, Йен обвинил меня в том, что если я хочу тихого, аккуратного и абсолютно безупречного партнера, то мне следует встречаться с роботом. С тех пор прошло два года, и сам того не ожидая, я все больше находил подтверждения его словам. Меня привлекал не идеальный образ, а организованность и упорядоченность. Мне необходимо, чтобы во всем был четкий порядок, такая уж специфическая черта моего ОКР, с которой Йен не смог ужиться.
И ни один человек не уживется.
А андроид сможет.
— Ты сконструирован так, чтобы подходить мне по всем показателям. Поэтому, физически, ты очень даже… — я рвано выдохнул, и мои щеки тут же вспыхнули жаром. — Ты очень красивый.
Шон склонил голову и медленно поднял руку, чтобы коснуться моего лица.
— Твои капилляры расширились, из-за чего кровоток увеличился и стал причиной покраснения, временно выступившего на твоих щеках.
Я тихонько засмеялся.
— Да.
— Мне это нравится.
Тем лучше, потому как я покраснел еще сильнее.
Он снова склонил голову в своей, по-моему, чрезвычайно обворожительной манере.
— Могу я задать несколько вопросов?
— Да, конечно. Можешь спрашивать о чем угодно.
— Если я физически тебя привлекаю, почему ты не хочешь получить удовольствие от сексуального контакта со мной?
О боже.
— А ты весьма прямолинеен, — признал я, давая себе отсрочку для ответа.
— Разве это неправильно?
— Нет. Вовсе нет. На самом деле, я сам предпочитаю прямые ответы и не люблю фальшь, и ты не должен подбирать правильные слова. — На какое-то время я залип, рассматривая его. Эти любопытные глаза, безупречный нос, а губы… так и просили поцелуев… — И хотя я хотел бы рано или поздно насладиться физической близостью с тобой, я думаю, для начала мы должны сходить на свидание.
— Свидание, — повторил он. — Это светская или романтическая встреча или помолвка.
— Верно. — Словарное определение термина было точным. — Чтобы для начала узнать друг друга получше. Если бы я встретил мужчину, человека, и он бы мне понравился, то я бы захотел сначала узнать его получше, и только потом ложиться с ним в постель. Не думаю, что с тобой должно быть иначе.
Шон моргнул, словно для него это было чужеродным понятием. Ясно. У индивидуального партнера секс является базовой настройкой. Не сомневаюсь, что Майлз и тот второй курьер считали, что я засажу андроиду по самые яйца, прежде чем они доберутся до лифта. Но я совсем не такой.
— Если бы мы встречались, мы могли бы, например, держаться за руки и постепенно узнавать друг друга.
Шон улыбнулся:
— Хочешь подержать меня за руку?
С трудом сглотнув, я улыбнулся.
— Да, очень.
Шон протянул руку вверх ладонью. Я медленно поднес свою и кончиками пальцев провел по его ладони.
Она казалась такой настоящей.
Теплая, шероховатая, само совершенство.
Улыбка Шона стала шире. Он перевел взгляд с руки на меня.
— Как приятно!
Я чуть не рассмеялся.
— Так и есть. — Затем я легонько провел ладонью по его руке, позволяя насладиться новыми ощущениями. — Это все для тебя в новинку, — сказал я. И это был не вопрос.
Шон кивнул, все еще восхищаясь касанием. И именно поэтому я не хотел торопиться. Я бы никогда не трахнул человека-девственника, просто нагнув того над кроватью и вставив ему по самые яйца, нисколько не заботясь о его комфорте. Тогда почему я должен поступать так с Шоном?
И невзирая на то, что Шон не человек, он только открывает этот мир, и я хотел, чтобы он познал всю прелесть мелочей.
Я переплел наши пальцы, и Шон широко улыбнулся.
— Тебе нравится? — спросил я.
Он умиротворенно ответил:
— Да.
— Наши отношения, несомненно, станут более близкими, — пояснил я. — Но чувство предвкушения доставляет не меньше удовольствия.
— Предвкушение, — произнес Шон, и его взгляд стал более напряженным. — Это ощущение волнения о том, что должно произойти в ближайшем будущем.
Я кивнул.
— Да. — И если он так и дальше будет на меня смотреть, то ближайшее будущее наступит очень скоро.
Нужно отвлечься. Желудок тут же напомнил, что я забыл позавтракать из-за волнений по поводу прибытия Шона.
— Я собираюсь перекусить. Составишь компанию на кухне?
Он коротко кивнул.
— Мне бы этого очень хотелось.
Я встал. Наши руки до сих пор были переплетены. Шон, продолжая улыбаться, плавно поднялся. Я крепче сжал его руку, но теперь уже ладонь к ладони, и мягко потянул его в сторону кухни. Человеку, конечно, пришло бы в голову, что мне понадобятся обе руки, но Шон меня не отпускал.
— Эм, — сказал я, улыбаясь. — Мне нужна моя рука.
— О! — Шон испуганно ее отпустил. — Приношу извинения.
Я осторожно коснулся его руки.
— Все в порядке. — Я открыл холодильник и глянул на ряды аккуратно составленных готовых блюд. Некоторые люди до сих пор предпочитают сами готовить. Меня же выводит из себя беспорядок в процессе готовки, даже приготовление сэндвичей меня напрягает. Поэтому, единственное, что мне предстоит, это вынуть то, что хочется, распаковать и съесть. Сегодня на обед будет сэндвич из цельно-зернового хлеба с салатом. Я достал сэндвич из холодильника, аккуратно развернул и идеально расположил на тарелке, затем выбросил обертку. Когда все было готово, взял тарелку и бутылку воды. — Посидишь со мной за столом?
Улыбнувшись, Шон сел на свое место, все так же держа прямую осанку. Немного не по себе, конечно, что он сидит и смотрит, как я ем в тишине, поэтому нужно о чем-нибудь поговорить. Я проглотил первый кусочек.
— Я работаю в университете и преподаю философию.
— И какие темы твои самые любимые?
— Мне интересны вопросы прикладной этики, но люблю я историю философии. Древнего Востока, Греции, поздней античности.
Шон кивнул и оглядел мою стену с книгами.
— И тебе нравится читать древние книги.
Я улыбнулся.
— Они не то чтобы древние. Бумажные книги популярностью не пользуются, но я предпочитаю именно их. И да, я люблю читать. Литературу в любом ее виде, и любых периодов.
— Тебе нравится литература больше выбранной специальности, — выдал он. — Твои зрачки расширяются, а высказывания становятся все оживленнее.
Я не смог удержаться от смешка, даже несмотря на жар, разлившийся по щекам.
Шон продолжил меня разглядывать.
— И капилляры на твоих щеках расширяются, приток крови увеличивается, что приводит к небольшому красноватому оттенку лица. Таким образом вырисовывается румянец.
Я сделал глубокий вдох и собрался с духом.
— Да, все именно так. — Потом я отвлекся, в очередной раз откусив кусочек сэндвича и проглотив его под пристальным взглядом Шона. — И да, история литературы мне нравится больше философии. Философия — это моя работа, и я ее люблю. Но литература — моя страсть.
— А они разве не переплетаются? — Шон с любопытством наклонил голову. — История литературы и философия?
Я уставился на него. Никого прежде это не интересовало.
— Да, — прошептал я. — И довольно часто.
— А какой твой любимый период в истории литературы?
— От истоков и до наших дней.
У Шона дернулся уголок губ в той самой ошеломительной ухмылке.
— Древнеегипетская иероглифическая письменность или находки времен Древнего Китая весьма уникальны.
Я отложил сэндвич, гадая, тест это или нет. А также размышляя, какая информация загружена в память Шона. Я специально оговаривал возможность обсуждать с ним книги различной тематики. Но его выбор египетской и китайской литературы определенно смахивал на проверку.
— Многие не отождествляют иероглифику и китайские письмена с литературой, — добавил я, прощупывая почву.
— Может, это и правда, что письмена и литература, хоть и связаны, но не являются синонимами, — ответил Шон. — И не все написанное в то же время является литературой в известном ее понимании. Но разве мы не можем утверждать, что иероглифическая письменность была литературой своего времени?
Я с трудом сдержал улыбку. Мне это понравилось. И даже очень.
— Возможно.
— Разве иероглифы не поэтичны? Или под литературой подразумевается только то, что написано на бумаге?
— Эти споры еще ведутся среди ученых. Спустя тысячелетия мнения всегда будут расходиться.
— А твое мнение?
— С учетом самого определения слова «литература», я считаю, что каким бы образом ни были написаны тексты, если они признаны культурной ценностью, то уже являются литературой.