МЕРТВАЯ ВОДА

Утро. Перехватываю Кочета возле здания ТЭЦ и с огорчением вижу, как искусственна радушная улыбка Алексея Николаевича: какую-то мысль я своим приходом сбил, какую-то ниточку оборвал.

Успокаиваю:

— Ни слова не скажу, ни о чем не спрошу, просто побегу сзади.

Кочет крепко жмет мою руку, уже безыскусственно смеется — и над собой, и надо мной. И устремляется вперед.

Он пробегает под котлом, где над головой нависают конструкции столь сложных очертаний, словно их выдумали не теплотехники, а скульптор-формалист, где работы ведут субподрядчики и разговоры поэтому специфические: кому чего недостает и кто в чем виноват. Потом бросается в сторону, где железобетонная стена пока что висит над землей, держась за колонны. Там одна бригада выкладывает под стеной кирпичный цоколь, а другая ведет засыпку — скорее, скорее, успеть до зимы, до морозов, закрыться!

Дальше бежим лабиринтом лесенок, держась за тонкий стальной поручень, наверх, к турбинам, где второй агрегат монтируется быстрее, чем первый, и сейчас оба в состоянии примерно одинаковом, и вводить их в строй придется почти одновременно, отчего забот прибавляется чуть ли не вдвое. Тут же, в машинном зале, необходимо проверить, как идут дела у стекольщиков, а потом подняться на крышу, откуда бойцы студенческих отрядов, к сожалению, уже ушли, а работы осталось немало. Это самая высокая точка автозавода, выше только дымовая труба той же ТЭЦ. Отсюда видны все строящиеся корпуса, слева проглядывается новый город, справа, на фоне перелесков, можно разглядеть сооружения водозабора, и даже водохранилище поблескивает у горизонта узкой светлой чертой.

Но Алексею Николаевичу не до этих красот, не ему они доверены и поручены. Низко склонив голову, так, что стекла очков чуть светятся под козырьком глубоко насаженной на голову кепки, он указывает мастеру на незаделанные отверстия в перекрытии возле трубопроводов, на недоклеенный рубероид, неубранный мусор, добавляет людей, назначает сроки…

А через четверть часа Кочет уже под землей, по железным прутьям лесенки опускается в узкий колодец и, чиркая спичкой, шагает кабельным туннелем, где вчера пробилась вода и случилось короткое замыкание. Сейчас начнут подавать бетон, чтобы лечить стенку, но, черт побери этих монтеров, они же ничего не сделали, как тут будут работать бетонщики?

Скорей на подстанцию, поругаться с электроначальством, получить заверение, что монтеры явятся немедленно!

Отсюда — на красавицу градирню, первую в стране градирню, обшиваемую алюминиевыми листами, сверкающую и нарядную. Скорей бы она засверкала на всю свою высоту… Но дело, конечно, не в красоте, здесь будет охлаждаться вода, без такого охлаждения не может работать ТЭЦ, и все тоже должно быть готово к сроку. Пока пиковая котельная принимает на себя нагрузку, но как только ударят морозы, ей с этим не справиться.

Кочет заглядывает на эстакаду, где монтируются трубопроводы, — они поведут горячую воду к заводским корпусам. Эстакада плавно снижается, трубы уходят под землю, в туннель. Там уже «чужое» хозяйство, туда Алексей Николаевич не спускается, в его неловкой улыбке читаю: «Хорошенькая прогулка, веселый разговор, но что делать, вот так и живем». Мы прощаемся, и он решительно и круто сворачивает к «своим» каменщикам, бетонщикам, слесарям.

А я спускаюсь в туннель, где идет жаркая работа, такая, когда и словом некогда переброситься, когда гудение компрессоров, лязг железа, рычание автомашин и механизмов — все сливается в единое звучание, в шумовой оркестр, где «оркестранты» в робах, спецовках и комбинезонах азартно «наигрывают» на своих инструментах.

Только на территории завода располагается больше шести километров туннелей, по которым до корпусов дойдут электроэнергия, вода, тепло. В том числе туннели-гиганты, где спокойно могли бы разъехаться встречные поезда метро. Есть и «станции» — врытые в землю десятиметровые башни. Но люди и механизмы движутся в этом «метро» только сейчас. Скоро они уйдут отсюда, и лишь многочисленные кабели и трубопроводы в глубокой тишине примутся за свою работу.

Тут же, внизу, разместятся полтораста фабрик чистого воздуха — кондиционеров. Они приготовят воздух нужной температуры и влажности, нужной «кондиции», и вентиляторы погонят его по десяткам километров воздуховодов в каждое здание, в каждую «треть».

На «трети» разбита громада главного корпуса, и не совсем условно. Южный фасад вытянулся по прямой, а северный имеет две глубокие врезки, так что с вертолета корпус смотрится как огромная буква «Ш». Вдоль нижней (примерно двухкилометровой!) линии этой «буквы» пойдет сборочный конвейер, каждые двадцать пять секунд будет сходить с него новорожденная автомашина. Левая «палочка» (почти в полкилометра длиной!) — первая «треть», царство сварки и окрасочных машин. Средняя — вторая «треть» — занята цехами гальваники, обивки, моторов. Наконец, последняя — цеха шасси, завершение сборки, выход автомобиля на трек.

В этой третьей «трети» меня встречает дождь: крыши пока нет, бетонщики еще возводят фундаменты под оборудование, экскаватор осторожно выбирает какой-то дополнительный, только что появившийся в чертежах котлован…

Как много сделано, а сколько еще нужно сделать! Одно утешение: каждый день, на каждом участке картина меняется, меняется… Еще совсем недавно так было и в первой «трети». А сейчас тут повсюду встают сложнейшие станки и механизмы, трудится целая армия слесарей, в том числе шеф-монтажники иностранных фирм.

Это будущее сборочно-кузовное производство, СКП. Вдоль главного фасада — законченные служебные помещения, занятые пока жильцами временными, главным образом строителями. Вот пресс-центр, его «молнии» густо покрывают соседние стены. Рядом — сообщения штаба ударной комсомольской стройки… Так трудно координировать работу коллективов бесчисленных участков, управлений и трестов, «столпившихся» на стройплощадке, что нелегкую эту задачу помогают выполнять десятки штабов, пресс-центров, оперативных групп, даже созданы «советы секретарей смежных парторганизаций».

Захожу в одну из комнат. Плакатик на двери настраивает на этакий комсомольский лад: «Не шутить!» — достаточно грозно, и не улыбнуться нельзя. Здесь все просто и пусто: два стола, за одним из них — смуглолицый худощавый брюнет, которого сейчас требовательно зовет звонок телефона. Он откликается:

— Оперативная группа СКП слушает.

— Кто у телефона? — голос столь громок, что вопрос слышу и я.

— Майор.

— Ваша фамилия?

— Майор, — терпеливо повторяет брюнет. — Начальник штаба Майор, Василий Артемович…

Закончив телефонный разговор, объясняет уже мне: и в детдоме его звали не Васей, а Майором, так интереснее. А был на военной службе — командиром взвода, тоже, конечно, сварочного, всю жизнь ведет сварку — сплошь и рядом возникали недоразумения: во время дежурства по части откликнется в трубку «Майор слушает», а ему и начнут докладывать: «Товарищ майор, на участке второй роты…».

Изволь объяснять, что Майор совсем не майор, а рядовой. Впрочем, сейчас он уже не рядовой, а начальник, хотя и небольшой, начальник участка в цехе сварки СКП. Сперва, когда нанимался на ВАЗ и предложили ему эту должность, огорчился:

— Двенадцать лет работал на производстве, инженер…

— Вот и отлично, значит, справитесь.

— Последнее время был начальником отдела сварки в одном из институтов, был ученым секретарем совета НТО сварщиков…

— Тоже хорошо! Сваркой и станете заниматься. А у нас, знаете ли, несколько инженеров приняты на работу слесарями, и ничего, не жалуются.

— Мне хотелось принести максимум пользы, познать что-то новое.

— Позна́ете!

Василий Артемович смолкает, закуривает. Завершает рассказ:

— И вот — познаю. «Бросили меня на нуль», как здесь говорят, оказался в штабе. Осваиваю все виды строительных и монтажных работ. А в общем, жаловаться не на что. Интересно…

Неожиданно в штаб вбегает Леня Бойцов:

— Товарищ Майор! В гальванике монтажники бетонировать не дают! Идемте!

— Идемте, разберемся…

Выходим все трое. Спрашиваю Бойцова:

— Леня, как вы оказались в гальванике?

— Включили в оперативную группу. Странно, правда? Строев, что ли, придумал? Я ведь его… допрашивал!

— И какой результат?

— Тоже переживает. Кажется, честный человек. И виноватого нашел: прогресс виноват, техническая революция. Знаете, я ему поверил. Очень все это сложно.

Мы идем быстро, теряя дыхание, Леня рубит фразы:

— С Тугровым на бетоне я упирался в свой кусочек. Даже на монтаже ферм, сверху, видны только внешние приметы роста. Сейчас, когда помогаю что-то увязывать, дух захватывает — как все переплетается! И робею. Широты недостает. Только и могу бегать да сигнализировать, самому ничего не придумать, не изменить. А завод срастается. Ну, как в старой сказке: сбрызнуть мертвой водой — срастется, сбрызнуть живой — оживет… До живой пока не добрались, брызгаем мертвой. С утра до ночи. И все спешат. Знаете, в «Куйбышевгидрострое» восемьсот бригад! И у всех спешка. Ведь еще и зима на носу…

Мы доходим до свежеразрытой земли, глина липнет к ногам. Василий Артемович оборачивается ко мне:

— Вы не ходите дальше, здесь трудно… Какой смысл?.. Подождите, вернусь — поговорим.

Соглашаюсь. Устал протискиваться между громадными ящиками с оборудованием, перебираться через котлованы и земляные валы. Майор с Бойцовым спешат дальше.

Интересно, сколько километров пути этот начальник штаба проделывает за день в диковинно огромном корпусе? Два километра вдоль, полкилометра поперек — не жизнь, а тренировка на марафонскую дистанцию. Почти кросс — ведь полы тоже еще в работе…